Моя Анька корчилась в страшных муках. Половина её тела покрылась шерстью, половина лица превратилось в рысью морду. Одна рука — тяжёлая лапа, другая — тонкая человеческая конечность. Она рычала, стонала, по человеческой половине струился пот, по звериной морде стекали слёзы… ей было больно! Кинулся к ней, сграбастал, а она меня лапой по лицу херакнула, прям почувствовал, как кровь побежала, кошка моя защищалась!

— Уйдирррр, — то ли прорычала, то ли проговорила, не осознавая, что никуда я от неё не уйду, хоть горло в кровь раздерёт. — Мнеррр надоррр к Шоноррр попастьррр.

— К хуям все твои надоррр, — ору ей, хотя понимаю, что она в глубокой несознанке, оглаживаю шёрстку, бархатное тело, опять же свитер хороший, толстой вязки и свободный. Вместилось всё её тело, даже звериная половинка. Анька не прекращает невнятного бормотания и порыкивания, и мне, чёрт побери, трудно разобрать, о чём там она рычит! Прижимаю со всей дури к себе, у самого кровью глаз застилает, любимая здорово когтями поимела.

— Шоноррррр, найдирррр Пятнашкурррр, пррррриезжай к алтаррррююрррр…

С этими словами Анюта обмякает, шёрстка постепенно начинает исчезать вместе с таким неуместным меж её губ клыком. Я чувствую рукой только аккуратно бьющийся хвостик. Морзянкой что ли она передаёт? Чуть хлопаю ладонью по неугомонной, неисчезнувшей части рыси и бережно кладу её обратно. Только так прекращается этот дурдом.

Много минут спустя я замечаю движение, оборачиваюсь и вижу пушистую волчью жопу, трусящую во тьму тайги. Сдриснул, скот! Санитар, мать его, леса. И чего приперался, спрашивается?

— Волк ушёл, — равнодушно пробунила Шустая.

— Видимо, сделал своё дело и свалил, — ответил Ариф.

— Ну и… Ань, Анечка моя, кошечка, — приступил я к попыткам растолкать свою половинку.

В это время Анюта открыла глаза. Оглядела всех нас вроде бы осмысленным взглядом. Облизала язычком сухие губы, и я понял! Надо уносить в берлогу…

Хвостик так и не исчез до конца, я его беззастенчиво лапал, не пытаясь дёрнуть (не то и без дзыньдзынев оставить могут), милотаааа. Но потом мой однобокий мозг бесповоротно перетёк к нижней части тела. Уж слишком вкусная "плюшка" была у меня в руках.

Ванька мне тихонечко рассказывает про бред, который происходил со мной, а сам упорно по хвостику водит, жамкает его аккуратно. Чуть дёргаюсь, потому что чувствую, как "пупочка" будто впитывается в меня, исчезает.

— Больно? — тревожно смотрит своими синими глазищами, но поглаживания не прекращает.

— Нет, просто хвост. Исчез уже, не чувствуешь? — хриплю в ответ, потому что желания отдохнуть исчезло, а вот другие, гм, инстинкты, вновь просили добавки…

По-новой ловлю взгляд Ваньки, вижу понятливый восторг… его рука очень медленно оглаживает бедро, а дыхание заметно учащается.

— Ты… пыхтишь… как паровоз, — пытаюсь притормозить взаимное поглощение, но куда там! Сама хватаю за нахальную руку и направляю туда, куда считаю нужным.

— Ань… хочу… — у медведей, вроде, глаза слабое место, а не уши, он не реагировал на мои слова, только на чуть приподнявшиеся в его руках бёдра!

— Что ты хочешь? — шепчу в ответ, вовсю дурея от его пальцев, направленных в нужное место, правда, пока прикрытое жёстким брезентом ядрёных штанов.

— Мммм… — осторожно закрывает мой рот нежнейшим поцелуем, а в процессе чуть разворачивает к себе лицом, вынимая пальцы, разрывая поцелуй. — Тебя хочу, в тебя хочу…

Даже эти редкие слова с трудом даются моему любовнику. Чуть прикусывает кожу на шее, тут же проведя по лёгкому кусю горячим языком. Приподнимает меня, пытаясь освободить от грубых походных штанишек, в несколько раз обвязанных широким платком. Я бы, наверное, рассмеялась над попытками развернуть меня, если бы у самой был хоть малейший шанс не желать близости.

— Блядские тряпки, — ругается Ванька, наконец с остервенением отшвыривая штаны с вздетым в них ярким платком. — Сссссссука… Анечка, Ань… приподнимись ещё немного, не могу снять свои…

Я вскакиваю с него, не особо разбираясь, откуда у меня, буквально минут двадцать назад находящейся в полуобморочном состоянии, такие запасы энергии! И своими, доселе висевшими как плети руками, сдираю с Ваньки и штаны с бельём. Мдаа… в какой-то момент моё лицо оказывается прям перед тем органом, что похоронил мою девственность. Оййй… однако, Вершинин против моего убийства был, как эта штука меня не разорвала напополам?! В возбуждении решаюсь потрогать… но тут же оказываюсь вздёрнута вверх.

— Иди сюда, — шипит Вершинин, немного пугая, весь дрожит, словно страшно простыл. И снова целует, направляя в меня охххххх…

Движения то частые, то плавные, чувствую себя то ли скрипкой в руках виртуоза, то ли стрептизёршей на самом желанном пилоне. В безумстве ласк царапаю Ваньке спину, бесстыдно облизывая палец с кровью, он видит это, и, похоже, зрелище моего языка и его крови добивает Вершинина. Глухо простонав, ускоряет движения, срывая мой сладострастный блядский (по-другому и не скажешь, многие годы воздержания превратили меня в его персональную шлюшку) вопль, а затем я чувствую как вся заполняюсь Ванькиным ДНК. Гм, интересно, там котята или медведята?

— Ань… Анюта, Анечка моя, — он беспорядочно гладит, заглядывая в глаза. — Прости…

— За что? — изумлённо смотрю на него, не забывая ласкать лежащего на мне любовника в ответ.

— Не сдержался, могут быть проблемы.

— Ты про возможных детей, что ли?

Опять виноватый взгляд и быстрыепоцелуи, что за чёрт?

— Собираешься бросить меня, предварительно обрюхатив? — да знаю я, что нет, но вот извиняющийся тон его мне не нравится. Совсем не нравится.

Только сейчас, он смотрит на меня каким-то бешеным взглядом, начинает неистово зацеловывать. Резко выходит и переворачивает на живот. Это не нормально, но мы вновь занимаемся любовью. Только в этот раз Вершинин резкий, необузданный…

— Что происходит в твоей голове? — мы, вконец вымотанные, валяемся друг на друге не в силах даже прикрыться.

— Ань, просто… может, мне в самом деле нужно будет вырвать печать из себя, кто знает?

Вот оно что! Конечно! Мне собой жертвовать нельзя, а вот ему прям пожалуйста!

— Даже не мечтай помирать, Вершинин. Один раз ты уже попробовал, видишь, что из этого получилось? Отца убили, Саю тоже, мне пришлось уматывать с насиженного места с мелким, даже в стриптизе поработала… короче, не вздумай нас с гипотетическими детьми бросать!

— А что если…

— Ничего! — перебила я его. — Давай спать?

Только не получилось мне заснуть… пришло чёткое видение, прилёта Марты Чёрной с её мужем и шрамированным человеком. Ванька встречал их, а затем, чуть позже, появилась картинка с участием Шоно. Они все должны приехать сюда! Мы вместе пойдём к алтарю, даже моя Пятнашка…

А теперь я сижу одна в нашей с Ванькой таёжной гостинице, прижимаю к носу его футболку, тоскую и боюсь!

Шустая уже пару раз наведывалась к входу, ласковым голосом просила выйти к ним с Арифом. Почему-то она не заходит, так же как и Ариф. Что их останавливает? Ну вряд ли приличия? Надо выходить. В конце концов, я смогу удрать от них в любое время. Я теперь вообще, оказывается, много что могу.

— А где Иван? — радостно интересуется крёстный. — Куда ты его отправила?

— За всеми необходимыми нам людьми. Похоже, мы сможем в этот раз вернуть печать, — охотно объясняю я Арифу, а сама глазами ищу блондинку. То она не отходила от входа, то исчезла куда-то.

— Лучше расскажи, куда дел Странницу, — беззаботным тоном спрашиваю крёстного.

Мне не комфортно рядом с ним. Почему-то именно сейчас нет этого необъяснимого ощущения радости, что крёстный рядом. Мы словно чужие друг другу люди. А ещё он вдруг кажется неприятным, напряжённым…

— Шустая отошла ненадолго, скоро появится.

В подтверждение его слов ветви раздвигаются, и на поляну выходит Странница. Она не одна, рядом с ней вышагивает, неестественно вращая глазами, огромный бурят.