Кейн.

Более всего Кейнова Погибель гордился тем, что превратил легендарное имя в простое сочетание звуков: односложное, презрительное мычание.

Холодным утром своего рождения Кейнова Погибель забрался в железнодорожный вагон, устроился в купе напротив калеки, бывшего некогда Кейном, – тот лежал, оцепенев от мучений, словно больной пес.

– Как же мне называть тебя теперь? – спросил он.

Койка, на которой лежал калека, была привинчена к дырявой стене купе, где ради этого из нее были выломаны с мясом кресла. Кожаные ремни поверх коленей, бедер и груди надежно удерживали его на лежаке, чтобы в тряском вагоне пленник случайно не грохнулся на пол. В каюте стоял запах испражнений; Кейнова Погибель не мог сказать, опростался калека или запах лишь напоминал о его купании в оскверненных истоках Великого Шамбайгена, куда сливали канализационное содержимое из строительного лагеря на Кхриловом Седле.

Грязное одеяло, наброшенное на калеку, уже местами промокло от сукровицы, сочащейся из ожогов, покрывавших тело, словно заплатки. Пленник не повернул головы; нельзя было сказать, слышал ли он вопрос. Молча он смотрел в грязное окошко на проплывающие клубы сизого паровозного дыма, оседающего на листьях деревьев вдоль дороги, перекрашивая их в монотонный асфальтовый цвет.

Кейнова Погибель устроился среди подушек, неожиданно оказавшихся удобными, на скамье напротив. Несколько долгих сладостных мгновений он сидел недвижно, наслаждаясь картиной, вдыхая запах, пока густая аура отчаяния, исходящая от калеки, впитывалась в кости, словно тепло домашнего очага зимним вечером. И все же чего-то не хватало Кейновой Погибели для полного счастья. В пустых глазах калеки он не находил дна.

Перед лицом боли паралитик отступил на последнюю линию обороны – к скотскому безмыслию; он балансировал на грани сна и яви, откуда страдания его казались далекими, чужими, словно терзания вымышленной жертвы в старом, полузабытом романе. Но Кейнова Погибель нашел оружие, способное пробить эту жалкую броню. Он знал, чего ожидать.

У него была машина.

«Кейново Зерцало» – так он называл ее про себя: коробка в небольшой саквояж размером, полная спутанных проволочек и уложенных рядочками прозрачных стеклянных пузырей. Энергию ей давал обломок грифоньего камня размером меньше ногтя на мизинце Кейновой Погибели. Две рукояти на передней стенке коробки покрывала золотая фольга, а между ними поблескивало амальгамой зеркало. Взяться за рукоятки, направить свой вышколенный колдовской взор в глубины посеребренного стекла значило вступить с жертвой в отношения столь интимные, что назвать их «непотребством» было бы слишком мягко: все равно что выдавить глаз и оттрахать в кровоточащую дыру.

Машина отворяла дверь в самую душу того, кто прежде был Кейном.

Наклонившись вперед, Кейнова Погибель впился пальцами в одеяло, прикрывавшее обожженный бок калеки. Дернул с оттяжкой.

– Возможно, ты не слышал меня. Как тебя называть?

Калека медленно повернул голову. Взгляд его был так же пуст, как сердце.

– Твое имя Хэри? – вежливо поинтересовался Кейнова Погибель. – Вице-король Гаррет называл тебя администратором , – иноземные слова он произносил с нарочитой внятностью, – Майклсоном . Предпочитаешь это имя?

Взгляд калеки постепенно приобретал смысл, и с ним пришло страдание. Он взирал на Кейнову Погибель словно через завесу боли, и тот улыбнулся довольно.

– Называть тебя Кейном как-то неправильно, – заметил он. – Ты же сказал, что Кейн мертв, – а я знаю, что это правда. Я убил его.

Взгляд, полный муки, устремился в сторону, на окно. Когда калека заговорил, в его хриплом шепоте еще слышался отзвук воплей.

– Как хочешь.

– Бывший Кейн? Быть может, – улыбка Кейновой Погибели была преисполнена глумливой радости, – Тан’Кейн?

– Неважно.

– Ты так думаешь? А по-моему, очень важно. Пожалуй, я остановлюсь на Хэри. Так ведь зовет тебя Пэллес Рил? Мм, прости, Хэри, я хотел сказать – «звала ».

По лицу калеки пробежала слабая, едва заметная судорога; если бы Кейнова Погибель не знал лучше, он мог бы обмануться и принять ее за мимолетную улыбку.

– Ты зря тратишь время, – проговорил человек, которого он решил называть Хэри. – Не знаю, с чего ты взял, будто можешь причинить мне больше страданий, чем я сам.

– Ты еще многого не знаешь, – заметил Кейнова Погибель.

Хэри пожал плечами и снова отвернулся к окну.

– Или тебе не любопытно? – Погибель склонился к своей жертве, бросив на Хэри театрально-заговорщицкий взгляд искоса. – Ты не хочешь знать, кто я? Почему я сокрушил тебя?

– Не льсти себе, малыш.

Кейнова Погибель нахмурился.

– Тебе все равно? Тебе безразлично, почему все это случилось?

Хэри перевел дух и посмотрел юноше в глаза.

– Ты не знаешь, отчего случилось все это , – ответил он. – Ты знаешь только, почему ты сделал то, что сделал.

Брови Погибели сурово сошлись на переносице. Он зашел так далеко не ради того, чтобы выслушивать нотации, будто ученик в монастырской школе.

– А во-вторых… да, мне плевать. – Хэри пожал плечами.

Кейнова Погибель стиснул кулаки.

– Как ты можешь?

– «Почему» – это херня, – устало ответил Хэри. – «Почему» не воскресит моей жены. «Почему» не спасет моего отца, не вернет мне дочь, не позволит встать на ноги. На хрен такое «почему». Резоны – выдумка для черни.

– Возможно, – процедил Кейнова Погибель, придвигаясь к окну, куда Хэри смотрел так упорно. Деревья подбирались к рельсам все ближе, и казалось, что поезд катится сквозь туннель, сплетенный из отравленных дымом ветвей. – Я сам из простолюдинов. Тебя погубил обычный ремесленник.

– Ну да, да.

– Я был рожден Мартой, женою Террела-кузнеца, и наречен Перриком, – начал Кейнова Погибель неторопливо, торжественно и певуче, словно эл’Котанский священник ежедневное молитвословие.

– Ты зря тратишь время, – повторил Хэри. – Я не хочу знать.

Кулак впечатался в переносицу Хэри, словно молот Террела-кузнеца, и в стороны брызнули кровавые фонтанчики. Калека хрюкнул; глаза его остекленели на миг. Потом он равнодушно слизнул кровь с губ и молча уставился на свою Погибель, выжидая следующего удара.

Кулаки Кейновой Погибели зудели от яростного желания врезать еще раз, и еще, и снова; он жаждал убить этого негодяя, вышибить из него дух голыми руками – но смерть не утолит его жажды.

– Не в том дело, чего ты хочешь. Чего хочешь ты, уже никому и никогда не будет интересно. Дело в том, чего хочу я .

Он потер разбитые костяшки другой рукой, пытаясь выжать из пальцев жажду крови.

– Считай это допросом наоборот. Я хочу, чтобы ты кое о чем узнал. И я расскажу тебе. Если мне покажется, что ты слушаешь недостаточно внимательно, я буду тебя бить. Все понятно?

Ответный взгляд налитых кровью глаз был пуст, словно вымытая тарелка.

Снова Кейнова Погибель сгреб пальцами складки грязного одеяла, прижимая грубую ткань рубахи к сочащимся сукровицей язвам ожогов.

– Я знаю, что тебя пытали и прежде, Хэри… ммм, огриллоны клана Черного Ножа в пустыне Бодекен, не так ли? И я вполне осознаю, что лишь вчера ночью ты пытался заставить моих людей убить тебя. Подозреваю, что боль для тебя значит не больше, чем смерть, но для меня твои жизнь и мучения крайне важны. – Он сгорбился, сосредоточенно и неторопливо переводя дыхание. – Через пять дней мы прибудем в Анхану. Там тебя передадут светским властям на казнь. А до тех пор я хочу, чтобы ты страдал, а в особенности – чтобы слушал .

Деревья за окном расступились, открывая взгляду крутобокие, поросшие орляком и бурьяном холмы, уходящие в туманную синюю даль, – жестокие пустоши Каарна. А в вагоне Кейнова Погибель заново начал свою литанию:

– Я был рожден Мартой, женою Террела-кузнеца, и наречен Перриком. Большую часть своих юных лет я ожидал, что вырасту простым человеком – счастливым, какими казались мои родители. Мать моя происходила из Кора и годами была старше отца; ей были ведомы тайны, недоступные нам, и все же мы не сомневались в ее любви….