На то, чтобы осознать собственное падение, у него уходит куда больше времени, чем у меня на то, чтобы перехватить ногу; Аспид не успевает дернуться, как я беру его лодыжку в болевой захват на манер джиу-джитсу.

– Твоя взяла! – воет он. – Твоя взяла!

– Еще как взяла. – Я усиливаю нажим, покуда кость не дробится под моими руками с таким звуком, словно наступили на кучу мокрого стекла. – Моя всегда берет.

Аспид визжит: кролик в зубах у волка. Я подтягиваюсь по его ноге и бью по яйцам.

Вопль пресекается. Задыхаясь, Аспид пытается подняться, и я правой беру его шею в захват, а левой упираюсь в плечо и цепляю запястье правой: «четверка». Аспид молотит меня по ребрам, по ногам, но замахнуться не может, и удары получаются слабыми. Единственное место, куда он мог бы треснуть меня больно, – пах, но я мошонки не чувствую.

Самое классное в захвате «четверкой» – что в нем усилия обоих трицепсов, две трети мышечной массы плеча и немалая доля грудных и трапециевидных мышц преодолевают сопротивление мышц шеи, да и то с одной стороны. С точки зрения жертвы, вариант заведомо проигрышный. Хотя из-за химической пневмонии, или что меня там пробрало, я слабее котенка, у Аспида нет ни шанса. Я надавливаю чуть сильнее, и он пищит, чувствуя, как расползаются межпозвоночные связки.

– Ну, уймись, – советую я мягко. – Драка закончена, кореш. Тебе хана. – Остальные «змеи» неуверенно смыкаются вокруг нас, прикидывая, как бы меня прижать. – Скажи своим козлам, чтобы отошли, Аспид. Прежде, чем я сверну тебе шею.

Чуть ослабляю захват, и он сипит сквозь сжатые зубы:

– Отойдите… отойдите! Делайте, что сказано!

Те чуть расступаются.

– Еще, – требую я. – Расходитесь. Еще немного, вот так, давайте.

Я разгоняю их, пока перед нами не образуется изрядное свободное пространство – чтобы всем было видно.

Переходим к катехизису.

– Ладно, Аспид, – говорю я. – Так кто тут главный?

– С-су.. – начинает он, но я пережимаю ему глотку.

– Попробуем еще раз. Кто тут главный?

– Ты, – рычит он.

– Отлично. Кто в Яме устанавливает правила?

– Ты.

– О, два из двух! – ободряюще говорю я. – Молодец. Вот теперь сложный вопрос. Надеюсь, ты слушал внимательно. Правило номер раз.

– Э… – начинает он, и я его убиваю.

Умирая, он еще пытается говорить, но выдавить может только булькающие хрипы – «кх… кх… кх…» напоминает о Гаррете, – потому что одним движением руки я сломал ему шею, и края позвонков ножницами рассекли спинной мозг, и он лежит, словно марионетка с оборванными нитями, а свет меркнет в его глазах.

Я отталкиваю труп и на руках подтягиваюсь обратно, на каменную скамью. Обвожу взглядом молчаливую толпу зэков.

– Еще вопросы?

И вот тут пара сотен собравшихся вокруг меня «змей» соображают постепенно, что они заперты в каменном мешке вместе с доброй тысячей человек, вскинувших в воздух руки и не испытывающих к ним ни малейшей приязни, и я смотрю, как все и каждый из них решают – учитывая правило номер три – что тоже, наверное, хотят быть моими друзьями.

Некоторое время Делианн предавался раздумьям.

Он не мог бы сказать, как долго это длилось: волны лихорадки, прокатывавшиеся по его телу, непредсказуемым образом то сжимали, то растягивали время. Он мог размышлять часами и обнаружить, что прошли секунды, и наоборот, часами мог исходить потом в ознобе, покуда рассудок его пребывал в кошмарном бреду.

Как только стражники уволокли тело Аспида и сходни поднялись за ними, Делианн протолкался к незнакомцу, который был когда-то его другом.

– Я хочу помочь тебе.

Хэри окинул его долгим, недобрым, оценивающим взглядом.

– Ты прежде был излишне щепетилен. Тут пару дней будет жарко.

– Щепетильным и остался. Но это меня не остановит.

Хэри кивнул, вспоминая.

– Да и раньше не останавливало.

– Верно, – согласился Делианн. В груди его поселилась стылая, колючая не-боль, словно под ребра ему воткнули тонюсенький острый стилет. – Так и было.

Хэри не потребовалось помощи, чтобы навести порядок в яме: зажатым между «змеями» с одной стороны и кейнистами т’Пассе – с другой остальным заключенным оставалось лишь покориться. «Лучше пусть тебя боятся, нежели любят», – рассеянно заметил он как-то в разговоре с Делианном, – ибо любят подданные по своей воле, а страшатся – по твоей».

Было это вскоре после смерти Аспида. Делианн склонился над лодыжками Хэри, комком мешковины стирая омертвевшую плоть с язв. Если суровая эта процедура и причиняла Хэри хоть малейшее неудобство, он этого не выказывал.

– Я читал «Государя», – ответил Делианн так же тихо и бесстрастно. – Сколько мне помнится, затем Макиавелли заключает, что лучше всего – когда тебя боятся и любят.

Хэри сверкнул мрачной усмешкой.

– Да, тот еще фокус. Здорово… если получится. – Он пожал плечами, будто отгоняя мысль. – Лучше буду держаться того, что умею.

– Вызывать любовь не так сложно, Хэри.

Ухмылка поблекла, глаза прищурились.

– Тебе – может быть.

– Это связь, вот и все. Осознание уже существующей связи. – Делианн помотал головой. От жара ему не удавалось изъясняться ясно. – Покажи, что они связаны с тобою. А ты – с ними.

– Ага, Конфуций, – ощерился Хэри. – Намекнул бы лучше.

Делианн многозначительно глянул на Орбека. Тот угрюмо сидел на скамье в четверти окружности Ямы от родника.

– Весь день его шпыняют тем, как ты скрутил его. Одно слово, и Орбек – а с ним вся группировка огриллонов – окажется на твоей стороне.

Хэри задумчиво кивнул.

– Попробовать стоит.

Когда Делианн закончил перевязывать раны той же мешковиной, Хэри кликнул двоих «змей», чтобы те отнесли его в центр Ямы, и подозвел к себе Орбека.

– Я сказал дурные слова о твоем отце и твоем клане, – серьезно проговорил он. – Мне не следовало так поступать. Я прошу у тебя прощения.

От изумления огриллон не нашелся, что ответить.

– Ты был готов биться и умереть за отцовскую честь, – продолжал Хэри. – Я уважаю твою готовность и уважаю тебя. Ты истинный сын Черных Ножей, Орбек. Твой клан должен гордиться тобой.

Он повысил голос, чтобы было слышно всей Яме.

– Никто из вас не заметил, что, покуда мы дрались, Орбек мог порвать мне бивнями горло. И не сделал этого лишь потому, что мы договорились. Я не победил его, а подкупил. – Он протянул руку. – Орбек, я бы хотел назвать тебя другом.

– Третье правило, да? – ухмыльнулся огриллон сквозь клыки, но руку принял, и видно было, как не хочется ему отпускать ее. – Тебе… э-э… – пробормотал огриллон, – наверное, нужен парень на подхвате? Такой, на кого положиться можно?

Хэри прищурился.

– Предлагаешь себя?

Орбек пожал пелчами.

– Хочешь – давай.

Огриллон с самым серьезным видом взгромоздил Хэри на плечи и отнес обратно, туда, где сидел на скамье Делианн. С высоты его роста Хэри глянул на чародея и произнес одну только фразу:

– Хитрый ты все же сукин сын.

В следующие сутки Хэри ухитрялся оказываться одновременно везде; вздремнул ли он хоть минуту, Делианн не поручился бы. Всюду его носил Обрек – настаивал на этом, и сама настойчивость преображала прежнее унижение в почесть.

Большинство заключенных было прямо-таки благодарно, что нашелся начальник, и сопротивление власти Кейна оказывали по большей части сами кейнисты. Как не уставала объяснять т’Пассе: «Кейнизм не религия, а философское направление. Твоя личность для нас несет сугубо символическое значение. Мы позаимствовали твою иконографию – Князь Хаоса, Враг господень – у церкви Возлюбленных Детей, чтобы подчеркнуть отказ от ценностей, которые проповедует Ма’элКот».

– Если бы меня спросили, – намекнул ей Хэри, – я бы посоветовал не лапать мою иконографию.

– Ты имеешь право не соглашаться с нами, – ответила она. – Твое неодобрение значит для меня ровно столько, сколько я решу. Я имею право противостоять твоей воле.