…боже…

Вечность спустя: я плыву в океане желчи, меня качает безнадежно мертвая зыбь. Перед глазами пляшут тени, и слышатся голоса – слабо, просачиваясь из неизведанной, ненужной вселенной за гранью моего мирка боли.

– Наше соглашение было вполне конкретно, – произносит голос одновременно человеческий и механический: так могла бы разговаривать заводная кукла, будь у нее голосовые связки. – Он будет доставлен в столицу на казнь. Меч также входит в цену.

Отвечает его полная противоположность: за сухими, педантичными интонациями в нем слышится звон натянутой тетивы.

– Да, безусловно. Я присмотрю за ним. Что же касается меча, это реликвия святого Берна и по праву принадлежит церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота. О нем позаботятся со всем тщанием.

Я открываю глаза, поворачиваю голову, чтобы приказать обоим заткнуть хлебальники, а вижу жестколицего засранца посла рядом с одним из фальшивых охранников.

Между ними покачивается, сверкая в радужных брызгах водопада, рукоять Косалла, будто метроном, отмеряющий ритм белого шума, в котором растворяется мир. Брызги оседают, сливаясь в тонкую розоватую от крови струйку воды. Изгибы валунов уводят ее в сторону от ручья, и она высыхает среди бесплодных камней.

Клинок рассек череп Шенны, будто чудовищная, наизнанку вывернутая Паллада, но глаза ее все еще ясны и светлы – те же брызги смывают с них пыль. Зрачки сверкают, как алмазы, и я не понимаю, как мне жить дальше.

Райте оборачивается ко мне, пронизывая сияющим взором.

– Что скажешь, Кейн? – обращается он ко мне с глумливой почтительностью. – Готов в дорогу?

Язык отказывает мне.

Райте пожимает плечами.

– Моя благодарность, – бросает он фальшивому охраннику. – Передайте вашему руководству в компании «Поднебесье» глубочайшее почтение со стороны Монастырей. Также объясните, что мы сожалеем о гибели администратора Гаррета, но вы сами можете засвидетельствовать – она была неизбежна.

– Согласен, – отвечает тот. – Посольство известят о назначении нового вице-короля, как только позволят обстоятельства.

– Мы готовы приветствовать его в духе истинного братства, – напыщенно произносит Райте. – Всего вам наилучшего.

Фальшивый охранник молчит: социки никогда не прощаются. Молча делают разворот кругом и скрываются за утесом.

Я надеялся, что они меня пристрелят. Но это явно лишнее.

Я еще дышу, но это не значит, что я жив.

Так что когда Райте выдергивает Косалл из камня, попирая башмаком лицо Шенны, я ничего не чувствую.

Так что когда он подскакивает ко мне, и в иссиня-белых глазах его бьется тот же слепой голод, что я видел в стеклянных зенках мертвого Берна, и кричит: «Я Райте из Анханы. Ты Кейн, мой пленник, и ты умрешь!» – я без всякого удивления слышу собственный ответ:

– Я не Кейн. Кейна больше нет. Кейн мертв.

Слова эти по какой-то причине наполняют мальчишку восторгом. Он стоит надо мной, увенчанный славой, раскинув руки, будто хочет обнять весь мир.

– День пришел! – запрокинув голову, орет он в безграничное небо. – День пришел! Ибо я есть!..

У меня еще хватает сил удивиться тупо, кем он себя считает, но сил принять ответ к сердцу уже не находится. Я могу думать только о Вере.

Но не могу представить, чем случившееся обернулось для нее.

Господи, Вера… Я знаю, ты не слышишь меня, но…

Господи, Вера.

Прости.

Подлый рыцарь, как это в обычае у странствующих паладинов, шел своим путем и учил свои уроки: каждый поворот на его пути становился новым уроком, и каждый урок заставлял свернуть с прежней дороги.

Медленно, через боль и страдания подлый рыцарь признавал истины, которым учила его жизнь: чем вымощена дорога в ад, что нет в мире совершенства и что доброе дело не остается безнаказанным.

Разумеется, он усвоил эти уроки слишком поздно. В конце концов, он был подлый рыцарь.

В дверь постучали без злости – не слишком громко и настойчиво, пару раз, словно бросили походя «Привет!», – но когда Делианн открыл, то едва успел разглядеть рослого, широкоплечего хуманса с добрыми глазами и физиономией, напоминавшей как цветом, так и топографией вареную картофелину. Большего он рассмотреть не успел, потому что в поле зрения его возник весьма внушительный кулак хуманса, приближавшийся слишком быстро и столкнувшийся с переносицей Делианна на такой скорости, что чародей даже не запомнил, как упал. Пропустив промежуточные стадии, он обнаружил, что лежит на ковре в облаке сверкающих белых искр. Во рту стоял вкус крови.

– Привет, – дружелюбно бросил хуманс, шагнув к Делианну, и отвесил ему изрядный пинок тяжелым башмаком под ребра, над почкой, достаточно увесистый, чтобы пара ребер треснула хрустко и чуть слышно.

Делианн согнулся пополам, харкая кровью.

– Руго, – бросил хуманс с такой интонацией, словно это было имя.

В дверь шагнул огр в алых с медным узором доспехах стражи «Чужих игр», расправляя тошнотворно знакомую серебряную сетку. Одним взмахом он набросил сеть на чародея, потом ухватил Делианна здоровенной лапищей за плечо и вздернул в воздух. К тому времени, когда Делианн убедил себя, что это происходит на самом деле, он уже был увязан в мешок и лежал на мускулистой спине великана.

– Имей в виду, – заметил хуманс, – Кайрендал проснулась и жаждет тебя видеть.

Безумная скачка по тайным коридорам «Чужих игр» кончилась тем, что огр стряхнул с плеча мешок, словно клыкастый Дед Мороз девяти футов ростом, и вывалил Делианна вместе с сеткой на пол перед кроватью Кайрендал. Чародей приземлился на копчик, неловко извернувшись, отчего ребра заболели сильней, чем от пинка.

Не торопясь, с беспредельной осторожностью, он попытался распутать сетку, чтобы подняться хотя бы на колени. Чародей старался не делать ничего такого, что мог бы расценить как попытку к бегству нависший над ним великан, потому что в свободной руке тот держал булаву длиной с человечью ногу. Шипы на ее макушке были длиной с палец и остры, как ногти самого Делианна.

Кайрендал возлежала на груде пестрых шелковых подушек под огромным балдахином. Стальные глаза были обведены темными кругами, металлически блестящие кудри жирными лохмами рассыпались по плечам и подушкам. Кожа напомнила Делианну брюхо дохнущего в пересохшем пруду сома, губы висели над оскалеными клыками, точно клочья сырого мяса. В комнате пахло ночным горшком с блевотиной пополам.

– Когда я послала за тобой, – хрипло проговорила Кайрендал, как будто язык не вполне слушался ее, – мне пришло в голову сказать для начала что-нибудь веселенькое. Знаешь там, лично поблагодарить тебя за спасение…

– Кайра…

– Заткнись! – взвизгнула она яростно, приподнявшись над подушками, и рухнула обратно, словно даже гнев был для нее непосильной ношей. – Не хочу. Не могу. Даже желчи не осталось.

Она отвернулась, чтобы он не видел ее лица.

Сердце стиснула боль. Делианн не знал, что сказать.

– Теперь, мне передали, мы не обязаны умирать, – продолжала Кайрендал, не сводя глаз с тяжелых черных гардин на окне. – Говорят, твоя чума не убьет меня. Говорят, мы все ее переживем.

– Да, – проронил Делианн.

– Все, кроме Пишу, – поправила она. – Все, кроме Туп.

– Богиня…

– Не говори мне о своей богине. Я знаю о ней. Она – клятый актир . Пэллес Рил.

– Мне она показалась богиней, – ответил Делианн.

– Знаешь, – проговорила Кайрендал отстраненно, будто не слыша, – уже пошли слухи. Начались убийства, и много. И не все в Городе Чужаков. Должно быть, это команда твоей баржи. Но по официальной версии, это кейнисты – дескать, они начали кампанию террора в ответ на массовые аресты, пытаясь сорвать правительству седьмой праздник Успения. Но мы-то с тобой знаем лучше, не так ли? Да? Я думала, что знаю. А потом подумала еще раз и поняла, что вовсе не так уверена.