– Твоя жизнь? Да оглянись же, дурень!

Пятеро или шестеро зэков целились в Райте из арбалетов.

– Твоя жизнь уже в моих руках. Просто я еще не придумал, как ею распорядиться.

– Так чего же ты хочешь, Кейн? – прищурившись, спросил Райте.

У него кружилась голова от потери крови и этого бесславного поражения.

– Чего ты хочешь? Скажи мне. Скажи, и если это будет в моей власти…

– Скажу, когда придумаю, – ответил Кейн и откинулся назад. – А пока расскажи-ка нам, что за хрень приключилась с вами наверху.

Райте с недоумением уставился на него. Он ничего не понимал. Все слова отдавались в темном туннеле его сознания бессмысленным эхом.

– Зачем ты явился сюда? – не унимался Кейн. – Где получил эти раны? Что случилось с твоим лицом? Ты выглядишь так, будто тебя сварили в масле. В какой жаркой схватке ты одолел патриарха и посадил его на поводок? И что за черная хрень у тебя на руке?

Райте поднял Косалл. Рыжее пламя висячих ламп заиграло на бегущих по клинку серебряных рунах. Райте взмахнул мечом и, опустив его вниз острием, призвал на помощь всю свою Силу, чтобы пробудить клинок. После чего с силой воткнул его каменную плиту и отступил, не отрывая глаз от мерно покачивающегося меча. Потом глянул на Кейна и протянул руку, словно предлагал ему взять Косалл.

– Я… – хрипло произнес он и натужно откашлялся. В темный бесконечный туннель устремился поток разноцветных танцующих искр, улетая все дальше, дальше во мрак.

– Я узнал, для чего эти руны, – вымолвил Райте, и потерял сознание.

В день, когда мертвец нарекся именем, имя его трубой созвало героев на битву. Друг за другом приходили они, поодиночке и вместе: безумная королева и мертвая богиня, верный слуга и чадо темного аггела, подлый рыцарь, драконица, дитя реки и бог в людском обличье.

Нарекся именем мертвец, и прозвание его сорвало покровы майи. Никто из героев не мог более отрицать своей природы – таково было испытание истин. Они сошлись в бою между мертвецом и богом праха и пепла.

Ибо вскрыта была могила мертвеца. Из кокона смертной плоти взлетела бабочка; из гроба восстал темный ангел с мечем пламенным.

Гадский меч…

Стальное распятие с замотанной в пропотелую замшу головой…

Вот так же он мерно покачивался в брызгах водопада на Кхриловом Седле. Туман собирался в капли, стекал по клинку, омывал ее незрячие очи…

Мне не позволили даже смыть ее кровь…

Она до сих пор на моих губах.

Я несу в себе противовирус. Должно быть, она растила его в своем кровеносном русле. Черт, так разумно. Вот почему никто в Яме не заразился ВРИЧ.

Это многое меняет. Это меняет все.

Я уже не могу сидеть здесь и ждать, пока нас перережут до последнего.

– Ты! – Я тычу пальцем в Тоа-Сителла, и тот бьется на поводке, словно перепуганная шавка, и стонет сквозь кляп. – Сядь.

Придурок ищет взглядом стул.

– На пол сядь, олух! Динни, возьми поводок.

Ближайший «змей» перехватывает ремень, и Тоа-Сителл опускается на каменный пол, медлительно и неловко, словно ревматический старик. Хотя кто бы критиковал? Он движется ловчей меня.

– Орбек?

– Братишка?

– Возьми десять парней, разведай наверху. Оружие возьми сам, другим не давай.

Он вопросительно смотрит на меня.

– Вы не драться идете, – объясняю я. – Встретите сопротивление – уносите задницы. Если там пусто, соберите оружия и доспехов сколько унесете. Одного из этих тащите с собой. – Я показываю на шестерых стражников Донжона, которых мы взяли в плен, – они лежат, связанные, у сходен. – Они знают, где хранится неприкосновенный запас.

Огриллон кивает.

– Как скажешь, братишка.

Я отпускаю его.

– Т’Пассе, посмотри, чем можно помочь Райте. Хотя бы останови кровь.

Она недоуменно моргает – на ее бульдожьей физиономии это равносильно отвешенной челюсти.

– У меня с дикцией плохо? Только не трогай эту черную дрянь у него на ладони – не нравится она мне что-то. Некоторые раны больше похожи на химические ожоги.

Она кивает и опускается на колени рядом с ним; сильные широкие ладони рвут тряпье с моей подстилки на лоскуты.

– Т’Пассе… – Она оглядывается. – Сначала свяжи его. Сукин сын очень опасен.

– Он едва дышит…

– Выполняй.

Она пожимает плечами, и первый лоскут холстины уходит на то, чтобы стянуть раненому лодыжки. Потом она останавливается, пытаясь сообразить, как связать руки, не дотронувшись до черного масла на ладони.

А я не отвожу глаз от меча.

Мне мерещится, что рукоять покачивается надо мной в такт дыханию. Что ледяной клинок прибивает меня к арене, замораживая мысли. Что зачарованное лезвие звенит во мне, когда я притягиваю к нему шею Карла…

– Делианн!

Чародей лежит рядом со мной недвижно, закрыв глаза. Дыхание его прерывается, изможденное лицо мертвенно-бледно.

– Крис, давай же! Останься со мной. Ты мне нужен.

Он не то чтобы открывает веки, но глазные яблоки как бы выкатываются оттуда, куда закатились.

– Да, Хэри… – бормочет он. – Слышу.

– Ты что-то узнал от Райте? Ты входил в него?

– Да…

– Я должен знать. Он вырубился, Крис. Я должен знать, что за хрень творится в мире.

– Не могу… слишком тяжело, – сипит он. – Слова… я мог бы… в Слиянии, мог бы… слиться…

Черт, опять бредит.

– Давай же, Крис, приди в себя! Ты не можешь слиться с хумансом.

Вот тут глаза его открываются, и по губам пробегает отстраненная улыбка.

– Хэри, я сам хуманс.

И правда…

Я расправляю плечи, пытаясь размять узлы, стянувшие мускулы до самой шеи.

– Тогда вперед.

– Тебе не понравится.

– Черт, Крис, поздняк метаться!

– Ты узнаешь… узнаешь о богине…

– Богиня больше не тревожит меня. Шенна мертва.

Взгляд его теряет цепкость.

– Почти.

Мурашки пробегают по спине, и под ложечкой слипается ледяной ком.

– Лучше объясни, что ты имеешь в виду.

– Не могу. – Голос его слабеет, и я понимаю, чего стоит ему каждое слово. – Только показать.

– Ладно, – упрямо заявляю я. – Я готов.

– Нет. Не может такого быть. – Он делает глубокий вдох и еще один, и еще, набираясь сил. – Входи в транс.

Это требует усилия, но через пару минут я уже могу различить плывущие в воздухе бесплотные черные струйки, а еще пять минут спустя из пустых фантазий они сгущаются в натуральные глюки. В Яме разгорается свет: мягкое, всепроникающее сияние, будто взошла осенняя луна. Мерцание стягивается к нам, окутывая чело Делианна огенной короной. Из немыслимого родника льется оно на лик чародея, заполняя лунным светом черты, чтобы протянуться ко мне и ударить в глаза.

Свет взрывается у меня в черепе, вышибая мозги.

И на свободное место льется память Райте.

А…

блин…

твою мать …

…хххррр….