Хэри обошел пару алкашей, которые прислонились друг к другу, будучи не в силах решить, пойти домой или рухнуть прямо на улице. Тан’элКот легко смел обоих с дороги. Вслед ему понеслось что-то неразборчивое и злое. Хэри и Тан’элКот двигались дальше.

– И кроме того, – пробормотал великан, – признаюсь, я буду скучать по тебе.

– Да ну?

– Увы, да. – Он вздохнул. – Я нахожу, что все более и более живу прошлым. Воспоминания – единственное утешение моего заточения. Ты единственный, с кем я разделяю их. Единственный из живущих, кто воистину помнит – воистину ценит, – кем я был прежде. – Он смиренно развел руками. – Сантименты, да? Какой мерзкой тварью я стал!

Эта стрела попала, на вкус Хэри, слишком близко к цели. Пару кварталов оба шли молча.

– Ты не… – раздумчиво начал Хэри, но осекся. – Ты никогда не думал вернуться?

– Думал. Я никогда не переставал думать о доме. Анхана – край, где я родился и переродился. Мучительнейшая из ран, нанесенных мне жизнью, – знать, что я никогда больше не почувствую тех ветров, никогда не согреет меня родное солнце, никогда нога моя не коснется той земли, никогда! Я прожил бы здесь счастливым остаток дней, если бы только знал, что последний свой вздох отдам Анхане. – Могучие плечи Тан’элКота поднялись и опустились. – Но это лишь пустая фантазия. Даже если твои хозяева позволят такое, Возлюбленные Дети более не нуждаются во мне. Церкви я нужнее как символ, нежели как воплощенный бог. А бог еще существует: сила Ма’элКота суть функция соединенного преклонения моих последователей. Жрецы Ма’элКота по сей день дают выход этой энергии, творя чудеса во время молитвы перед моими образами – верней сказать, Его образами, поскольку мы с Ним более не единосущны. – Он тяжело вздохнул. – Я не могу делать вид, что мир остановится, если им не движет моя рука.

Хэри кивнул.

– Да, бывает, что дерьмо просто так… случается, – согласился он. – Тебе бы стоило привыкнуть.

– Правда? – Тан’элКот остановился, делая вид, что внимательно изучает забрызганную мочой стену. – Как так выходит, что свое поражение я нахожу более терпимым, нежели ты – свою победу?

– Очень просто. – Хэри фыркнул. – Ты можешь винить меня. А мне кого винить?

Шоколадные брови над огромными, ласковыми очами взмыли вверх – Тан’элКот задумался.

– М-м… пожалуй, – признал он наконец с грустной полуулыбкой, кивнув собственным мыслям. – У тебя есть одно поразительно неизменное качество, Кейн. Ты всегда оказываешься чуть-чуть умнее, чем я предполагаю.

– Мг-м. Точно. Я гений. С большой буквы «х».

Тан’элКот потрогал переносицу, там, где Кейн сломал ее; небольшой изгиб оставался единственным изъяном, нарушающим совершенство его черт.

– Знаешь, почему я не стал поправлять этот перелом? – спросил он. Ладонь его разомкнулась, словно выпуская бабочку. – По той же причине, по которой сменил имя.

Хэри снова прищурился, глядя на него, и увидел другое лицо – лицо того же человека в те дни, когда тот правил империей Анханы как царь и живой бог. Тогда он называл себя Ма’элКот, что с языка пакили переводилось приблизительно как «я бесконечен». «Ма» на этом наречии было формой настоящего времени глагола «быть», а «тан» – формой времени прошедшего.

Я был бесконечен.

– Так что всякий раз, слыша свое имя, всякий раз, глядя в зеркало, – продолжал Тан’элКот, – я напоминаю себе, чего стоит недооценивать тебя.

Слова прозвучали отстраненно и точно. Словно заученная речь. За годы, проведенные на Земле, Тан’элКот все больше и больше приучался изъясняться таким образом – будто играл перед одному ему видимой аудиторией.

Хэри хмыкнул.

– Льстец.

– М-м. Возможно.

– Ты поэтому никогда не пытался меня прикончить?

Тан’элКот двинулся дальше.

– Месть – занятие для слабых умов, – раздумчиво проговорил он. – Опознавательный знак нищих духом.

– Это не ответ.

Тан’элКот только пожал плечами. Хэри вскоре нагнал его.

– Быть может, я не стал уничтожать тебя, – пробормотал бывший император, – потому, что куда приятней смотреть, как ты сам себя губишь.

– Очень верно сказано, – фыркнул Хэри. – Все, что я делал в своей жизни, было для кого-то развлечением.

Тан’элКот пробурчал что-то неразборчивое, однако спорить не стал.

Хэри потер шею, но напряжение, стянувшее позвоночник, не исчезло.

– Может, в конечном итоге это пережить тяжелей всего. В жизни я натворил много дерьма. И много хорошего тоже сделал. Но, если добраться до сути, все это ерунда. Все, что делал я и что испытал – побеждал, проигрывал, любил, ненавидел, один черт, – все это имеет значение только потому, что помогало какому-нибудь ублюдку, которого я даже не знаю, скоротать пару часов.

– Мы с тобой и вправду парные мечи, – пробормотал Тан’элКот. – Наши войны давно отгремели, наша слава прошла. Что тебя на самом деле тревожит: что твоя жизнь была для кого-то развлечением или то, что тебя она больше не радует?

– А, хорошо, что напомнил! – воскликнул Хэри. – Что-то я тебя давно в жопу не посылал!

Тан’элКот благостно улыбнулся.

– Я плакал оттого, что нет у меня сапог, покуда не встретил безногого. – Он кивком указал на тротуар, туда, где спал, сгорбившись в старенькой инвалидной коляске, оборванный безногий нищий. – Посмотри на этого человека: без сомнения, он самую надежду на посмертие отдал бы, чтобы на один день встать на ноги – даже столь неверные, как твои.

– Ну? – поинтересовался Хэри. – Он сильней моего искалечен. И что с того?

Улыбка Тан’элКота поблекла.

– Инвалидное кресло у тебя получше будет.

– Ага. – Хэри горько усмехнулся. – Ровер – настоящее чудо.

– Ровер? – Тан’элКот вопросительно поднял бровь. – Ты дал кличку своей инвалидной коляске? Не думал, что это в твоем характере.

Хэри раздраженно передернул плечами.

– Это командный код, и все. Без него голосовое управление не воспринимает приказов.

– Но Ровер – это ведь собачья кличка? Как Верный… э-э… Фидо?

– В данном случае не кличка, – с раздражением поправил Хэри. – Это шутка. Началось, во всяком случае, как безвкусная шутка, а потом я решил ничего не менять.

– Не вижу ничего смешного.

– Я тоже. – Он пожал плечами. – Знаю, ты мало бродишь по сети. Что-нибудь знаешь о киносериалах двадцатого столетия?

– Только то, что это было весьма примитивное развлечение.

– Был среди них один, назывался «Пленник». Не слышал?

Тан’элКот покачал головой.

– Объяснить тебе, в чем соль, будет сложновато, – признался Хэри. – Но Ровером звали… весьма энергичного тюремщика. Вот и все.

– М-м… – промычал Тан’элКот. – Кажется, понимаю…

– Только не надо ударяться в философию – всякий раз, как ты этим занимаешься, я начинаю жалеть, что не прикончил тебя, когда у меня был шанс.

– Вот-вот. – Тан’элКот вздохнул. – Я тоже иногда жалею.

Хэри покосился на него, пытаясь найти слова, однако только кивнул и двинулся дальше. Тан’элКот держался рядом.

Они опять немного помолчали.

– Пожалуй… главный вопрос звучит так: чего на самом деле хочет человек? – проговорил наконец Тан’элКот. – Хотим мы смириться со свой судьбой или хотим изменить ее – на счастливую? В конце концов, примирение с нынешней ситуацией – лишь вопрос серотонинового баланса, и достичь его можно медикаментозным способом.

– Лекарства не изменят ничего, кроме моего к ним отношения. – Хэри повел плечами, как бы отбрасывая саму идею. – А изменить? Свою жизнь? Черт, я дрался за это!

– Правда?

– Я победил, черт! Я сделал Коллберга. Я сделал тебя. Я получил все, о чем мечтал, блин: славу, деньги, власть. И даже прекрасную женщину.

– Проблема со счастливыми концовками, – заметил Тан’элКот, – в том, что в жизни ничто не кончается.

– К черту, – ругнулся Хэри. – Я буду жить после этого долго и счастливо. Вот, живу.

– Понимаю. Твое счастье привело себя в такой час на эти улицы в моей компании, – пробормотал Тан’элКот. – Я всегда полагал, что «жить долго и счастливо» в четыре часа утра означает спать в своей постели рядом с женой.