Рассуждения Наварта прервал хриплый булькающий звук. Но голос Фалюша оставался вкрадчиво мягким: «Никогда больше не говори ничего подобного, Наварт. Я передал девочку под твою опеку; я настоял на том, чтобы ты ее хорошо воспитал. Ты выполнил мои инструкции? Подозреваю, что нет».

«Только сама жизнь дает правильные инструкции! — заявил Наварт. — Как тебе известно, я не педант».

На какое-то время наступило молчание, после чего Виоль Фалюш спросил: «Ты понимаешь, почему я отдал девочку на твое попечение?»

«Меня приводят в замешательство мои собственные побуждения, — ответил Наварт. — Почему бы я разбирался в твоих?»

«Я объясню. Потому что ты меня хорошо знаешь, потому что ты прекрасно понимал, о чем я говорил, и вдаваться в подробности не было необходимости».

Наварт моргнул: «Я не рассматривал этот вопрос с такой точки зрения».

«В таком случае, нерадивый Наварт, ты не выполнил свои обязательства».

«Меня все, кому не лень, обвиняли в нерадивости и безответственности — что с того?»

«Теперь ты знаешь, что от тебя ожидается. Надеюсь, ты успеешь исправиться».

Экран погас. Вне себя от возмущения, уязвленный до глубины души, Наварт отправился разгуливать по Большому Нефу — крытому проспекту, соединявшему площадь Заповедей Блаженства с Храмом Голени. Но непрерывный напор толпы пилигримов раздражал его, и поэт укрылся в чайхане, где ему пришлось выпить четыре пиалы крепкого чаю перед тем, как к нему вернулась способность размышлять.

Главным образом Наварта беспокоил вопрос о том, чего именно ожидал от него Виоль Фалюш. Фалюш испытывал романтический интерес к девушке, он хотел, чтобы внушение сделало ее подготовленной и восприимчивой. Наварт не смог удержаться от диковатого презрительного смешка, привлекшего к нему удивленные взгляды других посетителей чайханы, в большинстве своем пилигримов в черных сутанах.

Виоль Фалюш хотел, чтобы девушке было внушено предвкушение великой чести, каковая будет ей оказана в ближайшем будущем, чтобы она ждала этого события, стремилась к нему с пылким нетерпением... Пилигримы, только что вернувшиеся из храма, где они участвовали в торжественных церемониях, поглядывали на поэта с подозрением. Наварт вскочил на ноги и вышел из чайханы. Теперь не было никаких причин оставаться в Эдмонтоне. Следовало как можно скорее вернуться с девушкой в Ролингсхавен.

Пару раз Наварт упомянул девушке о намерениях Виоля Фалюша в пораженческом тоне, так как он уже считал ее обреченной; в результате она однажды сбежала от поэта. К счастью, это случилось как раз перед очередным возвращением Виоля Фалюша на Землю. Когда тот позвонил Наварту и потребовал, чтобы ему продемонстрировали девушку, Наварту пришлось выдавить из себя признание в своей неспособности это сделать.

«Для тебя будет лучше всего, если ты ее найдешь, Наварт», — мягко посоветовал Виоль Фалюш.

Наварт, однако, не предпринимал никаких попыток найти девушку, пока не убедился в том, что Фалюш улетел с Земли.

На этом месте повествования Герсен вмешался и спросил: «Как вы могли быть в этом уверены?»

Наварт хотел уклониться от ответа, но в конечном счете сообщил, что Виолю Фалюшу, когда он посещал Землю, можно было позвонить по известному поэту телефону.

«Значит, вы могли бы позвонить ему сейчас?»

«Да, да, конечно! — отрезал Наварт. — Если бы захотел — но у меня нет такого намерения». Он продолжил свой рассказ, но теперь выражался гораздо уклончивее и часто прибегал к театральной жестикуляции, рыская желтыми глазами по сторонам и лишь иногда вскользь останавливая взгляд на лице Герсена.

По-видимому, когда Герсен появился на сцене, Наварт почувствовал, что его можно было бы использовать как оружие против Виоля Фалюша (Наварт не стал прямо упоминать об этом обстоятельстве). Принимая все возможные меры предосторожности, действуя исключительно через посредников и всегда оставляя для себя пути отступления, Наварт пытался как-нибудь организовать уничтожение Виоля Фалюша или, по меньшей мере, сорвать его планы. События, однако, сорвали планы самого поэта. «А теперь, — хрипло выдавил Наварт, ткнув длинным пальцем в макет «Космополиса», — вы подсунули мне это!»

«Вы считаете, что Фалюш может отреагировать на статью нежелательным образом?»

«Конечно, разумеется! Он обидчив и мстителен — в этом разгадка его подлой души!»

«Может быть, было бы полезно заранее обсудить статью с самим Фалюшем?»

«Какую пользу это принесет? У него будет больше времени, чтобы подготовить свою месть, вот и все».

Герсен задумался: «В таком случае, по-видимому, лучше всего опубликовать статью в ее нынешнем виде».

«Нет, нет! — закричал Наварт. — Разве я непонятно выражаюсь? Он накажет нас в той мере, в какой это будет соответствовать степени его раздражения, а о степени своего раздражения он судит исключительно субъективно! Эта статья оскорбит его и вызовет беспрецедентную ярость — он ненавидит свое детство, он приезжает в Амбейль только для того, чтобы злорадно потешаться над теми, кто его когда-то унизил, чтобы устраивать своим старым врагам всевозможные злобные проказы! Знаете, что случилось с Рудольфом Радго? В школе Рудольф насмехался над прыщавостью Фогеля Фильшнера. Теперь лицо Рудольфа Радго сплошь покрыто разнообразными чирьями и язвами, благодаря воздействию саркойского яда. Была девочка, по имени Мария, которая потребовала, чтобы ее пересадили за другую парту, подальше от Фогеля, потому что тот все время чихал и вытирал сопли рукавом. Теперь у Марии нет носа — никаких признаков носа! Дважды ей делали косметическую операцию, и дважды она теряла свой новый нос. Теперь ей придется оставаться без носа до конца дней. Так что, как видите, обижать Виоля Фалюша опасно...» Поэт вытянул шею: «Что вы записываете?»

«Интересный новый материал! Собираюсь включить его в статью».

Наварт воздел руки к потолку с такой энергией, что стул пошатнулся, а поэт чуть не упал на спину: «Вы полностью лишены предусмотрительности?»

«Возможно, если бы мы обсудили статью с самим Фалюшем, он утвердил бы ее в том или ином варианте».

«Вы сошли с ума! Меня называют сумасшедшим, но мне до вас далеко!»

«Попытка — не пытка, не так ли?»

«Хорошо! — прохрипел Наварт. — У меня нет выбора. Но предупреждаю — я буду настаивать на том, что не имею никакого отношения к вашей статье!»

«Как вам будет угодно. Вы позвóните ему прямо отсюда или со своей баржи?»

«С баржи».

Они вышли на площадь, проехали подземкой до Амбейля и прибыли к Фитлингассе на автоматической открытой платформе. Плавучий дом тихо и безмятежно покачивался на набережной устья реки.

«Где девушка? — поинтересовался Герсен. — Зан-Зу, Друзилла, как бы ее ни звали?»

Наварт отказался отвечать. Герсен мог бы с таким же успехом спросить старого поэта, какого цвета, по его мнению, сегодня ветер. Спрыгнув на причал, Наварт одним движением перескочил на палубу и распахнул дверь отчаянным трагическим жестом. Приблизившись двумя размашистыми шагами к телеэкрану, он нажал на несколько клавиш и глухо произнес устный пароль. На экране появилось изображение одинокого хрупкого сиреневого цветка. Наварт повернулся к Герсену: «Он здесь. Когда его нет на Земле, цветок голубой».

Они ждали. Телеэкран воспроизвел нежную мелодию, и через несколько секунд послышался голос: «А, Наварт, дружище Наварт! Кто это с тобой — друг или враг?»

«Скорее друг, нежели враг. Это господин Генри Лукас, представляющий журнал «Космополис»».

«Старый добрый «Космополис», как же, как же! Разве мы не встречались в последнее время, господин Лукас? Вы мне кого-то напоминаете».

«Я недавно прибыл с Саркоя, — ответил Герсен. — Там ваше имя нередко упоминается».

«Планета ядовитых испарений, Саркой. И все же, в ней есть какая-то мрачная красота».

Наварт вмешался: «Между мной и господином Лукасом возникло недоразумение, и я хотел бы заранее заявить, что не несу никакой ответственности за его поступки».

«Дружище Наварт, ты меня пугаешь. Не сомневаюсь, что господин Лукас — человек самых честных правил».