Мало-помалу Зогу удалось справиться с управлением машиной; они пролетели тридцать километров на юг над огородами и загонами для скота, окружавшими Атар, и приблизились к полю, где стоял звездолет модели «Андромеда», последнее достижение корпорации «Баумур». И снова Зог стал проявлять признаки неуверенности. Аэромобиль нырнул, подскочил, покачнулся из стороны в сторону и наконец опустился на землю. Наварт и Герсен вышли, опасливо хватаясь за поручни. Взмахом руки Зог пригласил их следовать к звездолету; они забрались внутрь, и Зог задраил люк. Через прозрачную панель перегородки, отделявшей салон от носового отсека, они видели, как Зог устраивался в кресле пилота. Наварт продолжал громко возмущаться; Зог обернулся, оскалив желтые зубы — возможно, это означало ободряющую улыбку — и задернул занавеску панели. Защелкнулся магнитный замок двери в перегородке. Наварт в отчаянии опустился на сиденье: «Никогда жизнь не кажется такой драгоценной, как в минуту опасности! Какую подлую шутку Фогель сыграл со своим старым наставником!»

Герсен указал на гофрированную штору из плотной рогожи, заслонившую иллюминатор: «Кроме того, он не желает, чтобы мы знали, куда летим».

Наварт недоуменно качал головой: «Как может сориентироваться человек, оцепеневший от ужаса? Чего мы ждем? Зог читает руководство по управлению звездолетом?»

«Андромеда» рванулась в воздух и стала ускоряться, рыская носом так, что Герсена и Наварта чуть не сбросило с сидений на пол. Наварт разразился протестующими ругательствами; Герсен только усмехнулся. Судя по сполохам света, проникавшим сквозь щели между иллюминаторами и шторами, Миэль несколько раз оказывался то слева, то справа от корабля, после чего переместился вниз и исчез, загороженный корпусом. По мере того, как «Андромеда» летела через скопление Сирнесте, Зог, судя по всему, несколько раз менял курс — либо потому, что не умел управлять кораблем, либо потому, что хотел привести пассажиров в замешательство.

Прошло несколько часов. Шторы иллюминаторов озарились лучами желтовато-белого солнца; внизу угадывались очертания какой-то планеты, но шторы не позволяли ее рассмотреть. Наварт подошел к иллюминатору, чтобы отодвинуть штору. Голубые искры разрядов опалили кончики его пальцев — он отскочил с испуганным возгласом: «Мошенник! Как он смеет так с нами обращаться!»

Из невидимого динамика послышалось записанное сообщение: «Дорогие и уважаемые гости! Пригласившее вас лицо настоятельно рекомендует проявлять сдержанность и соблюдать некоторые элементарные правила вежливости. Провозглашать эти правила нет необходимости — они известны любому воспитанному человеку. Статические разряды служат шутливым напоминанием для тех, кто забывает об осмотрительности или равнодушен к предупреждениям».

Наварт презрительно хмыкнул: «Самодовольная свинья! Что плохого в том, чтобы выглянуть из окна?»

«По-видимому, Маркграф надеется скрывать местонахождение своего поместья», — предположил Герсен.

«Чепуха какая! Что мешает любому желающему обыскать скопление и найти его Дворец Любви?»

«Здесь сотни планет, — заметил Герсен. — Кроме того, не сомневаюсь, что Фалюш предусмотрел и другие средства защиты».

«Почему бы он стал меня бояться? — ворчал поэт. — Что я могу ему сделать?»

«Андромеда» опустилась на поле, окруженное эвкалиптами с сине-зеленой листвой — явно мутировавшими потомками земных деревьев. Зог тотчас же открыл люк — обстоятельство, отмеченное Герсеном с изумлением: здесь никто не беспокоился о возможности заражения местными микробами? Он, однако, не сказал ни слова по этому поводу, чтобы не тревожить Наварта понапрасну.

Они спустились по трапу в утренних лучах желтовато-белого солнца, весьма напоминавшего Миэль оттенком и яркостью излучения. Воздух был напоен жгучими ароматами эвкалиптов и туземной растительности — кустарника с глянцевыми черными стеблями и дискообразными листьями, черными сверху и алыми снизу, голубых остроконечных побегов с трепещущими темно-синими крыльчатыми выростами, вздувшихся сферических покрывал полупрозрачной ваты, обволакивавших красные центральные плоды, напоминавшие помидоры. Заметны были также пучки земного бамбука, земная трава и даже, поодаль, заросли ежевики.

«Дикое, причудливое зрелище! — дивился, озираясь, Наварт. — Чего только не насмотришься на далеких планетах!»

«Здесь все выглядит почти как на Земле, — поправил его Герсен. — В других местах местные растения могут преобладать; там пейзаж может становиться действительно причудливым».

«Все это было бы слишком даже для трезвого, рассудительного поэта, — бормотал Наварт. — Но мне придется забыть о моей индивидуальности, о моей жалкой, ничтожной частице разума. Меня оторвали от Земли — не сомневаюсь, что кости мои сгниют в этой странной почве». Он поднял комок земли, раздавил его пальцами и развеял сухое крошево в воздухе: «Выглядит, как земля, на ощупь тоже как земля... но все это чужое, инопланетное. Мы страшно далеко от Земли... А это еще что? Нас собираются бросить в этом ботаническом саду для шизофреников, не оставив ни корки хлеба, ни бутылки вина?»

Зон вернулся в «Андромеду» и задраивал люк изнутри. Герсен подхватил Наварта под локоть и заставил его поспешно отойти подальше: «У Зога неуравновешенный темперамент. Того и гляди, включит двигатель Джарнелла, чтобы взлететь, и захватит с собой не только корабль, но и весь луг с кустами, травой и двумя пассажирами в придачу. Тогда у вас действительно будет случай подивиться необычным обстоятельствам своего существования».

Но Зог взлетел на тонких огненных струях ионных двигателей. Герсен и Наварт провожали звездолет глазами, пока тот не исчез в ярко-голубом небе.

«Ну вот, мы торчим на какой-то планете скопления Сирнесте. Либо Дворец Любви где-то поблизости, либо Виоль Фалюш сыграл с нами очередную безобразную шутку».

Герсен подошел к эвкалиптам на краю поля и выглянул между стволами: «Шутка это или нет, но здесь какая-то дорога — она должна куда-то привести».

Они пошли по дороге, окаймленной живыми изгородями из высоких черных прутьев с алыми листьями-дисками, трещавшими и стучавшими на ветру. Дорога обогнула бугор аспидного сланца и поднялась по крутому склону. На гребне холма Герсен и Наварт остановились, глядя на простиравшуюся внизу долину и небольшой городок, приютившийся в двух или трех километрах под холмом.

«И это — Дворец Любви? — удивился Наварт. — Совсем не то, чего я ожидал — здесь все слишком аккуратно, слишком симметрично... А это что? Там какие-то круглые башни». Поэт указал на вереницу высоких сооружений, торчавших через равные промежутки вдоль всего городка. Герсен мог только предположить, что это какие-то административные или жилые здания — возможно, там находились квартиры городских служащих.

Как только они начали спускаться с холма, по дороге стало быстро приближаться своего рода транспортное средство — подскакивающая, переваливающаяся телега на огромных колесах из надутых воздухом подушек. У штурвала стояла строгая тощая фигура в коричневой с черными нашивками униформе, по ближайшем рассмотрении оказавшаяся женщиной. Она остановила машину и с подозрением рассмотрела двух путников: «Вы — гости Маркграфа? Тогда залезайте!»

Наварту не понравился тон водительницы: «Разве вы не должны были встретить корабль? Это халатность! Нам пришлось идти пешком!»

Женщина презрительно усмехнулась: «Залезайте, если не хотите тащиться пешком всю дорогу!»

Герсен и Наварт взобрались на телегу; Наварт кипел негодованием. Герсен спросил женщину в униформе: «Как называется этот поселок?»

«Десятый город».

«А как вы называете эту планету?»

«Планетой Дураков. Пусть каждый называет ее, как хочет», — ее рот захлопнулся, как капкан. Развернув машину, она стала спускаться по дороге. Телега высоко подпрыгивала на воздушных пузырях; Герсену и Наварту пришлось крепко держаться за поручни бортов, чтобы не свалиться в канаву. Наварт выкрикивал предостерегающие указания и команды, но женщина за рулем только прибавила скорость, яростно дернув на себя рычаг, и не замедлялась, пока они не въехали в городок по изогнутому дугой, затененному деревьями проспекту, после чего водительница резко затормозила и поехала очень медленно. Местные жители с любопытством оборачивались, глядя на Герсена и Наварта. Внешность обитателей Десятого города не отличалась особыми признаками, если не считать того, что все мужчины были обриты наголо и блестели черепами, как бильярдные шары — даже их брови были выщипаны. Женщины, напротив, могли похвастаться пышными прическами из радиально расходящихся длинных лакированных лучей, иногда украшенных на концах цветами или подвесками. Все они, и мужчины, и женщины, носили одежду экстравагантного покроя и кричащей расцветки, а их походка свидетельствовала о любопытной смеси дерзости и скрытности; они говорили тихо, но страстно, время от времени взрываясь приступами резкого смеха, но тут же закрывая рты и оглядываясь по сторонам, после чего возобновляли веселую беседу.