Мужчины покинули палату, а я подошла к окну и смотрела на улицу. Видела, как они вышли из здания и как уехал Ксандер. И угадала машину Алексея. Он долго не уезжал… очень долго. А мое сердце в эту минуту кровоточило, и я ненавидела себя, потому что глубоко внутри хотела спуститься вниз и… поговорить. Просто хотела ещё раз увидеть его. Он говорил об измене, но опять же что-то не сходилось. Он просто вычеркнул меня из своей жизни. Вычеркнул и забыл. А сердце, отбивая бешеный ритм, вспоминая их горячую перепалку с Ксандером уверяло об обратном…

Утром я встала с чётким осознанием, что именно сегодня Зверев переступит порог моей палаты. Потому что вчера вечером меня перевели в одноместную и комфортабельную комнату — палатой такое сложно назвать, даже занавески висели на окнах, и были все удобства — душевая кабина, раковина, туалет. Вряд ли это были проделки Ксандера. Оставался только ОН…

И словно в подтверждение своих мыслей и догадок, дверь в палату открылась, и на пороге появился мужчина, я едва успела привести себя в мало-мальски божеский вид. Больницы всегда меня угнетали. Я в свое время немало в них натерпелась, когда ждала, что Андрей оклемается и вернется к жизни. Но сейчас ради своего ребёнка я готова была вытерпеть и не такое.

Сердце провалилось куда-то в пятки, когда я снова увидела Алекса. Такого холодного, неприступного и… близкого. Я мечтала, столько дней представляла эту встречу и как прогоню его. А сейчас, с осознанием, что внутри меня жила маленькая жизнь, билось маленькое сердечко, будто стёрли все негативные чувства. Это он потерял меня, а не вышвырнул из своей жизни, как ему хотелось думать. Я не позволю сердцу больше так лихорадочно биться в его присутствии, буду вспоминать тот день и ту боль, но не позволю ему больше войти в мою жизнь. Довольно! Сам сказал, проигрались и хватит. Игрушка больше не подлежала восстановлению. А если даже и пришить оторванную деталь на место, то не факт, что она впоследствии будет нормально функционировать.

Закрыл за собой дверь. С невозмутимой и непроницаемой маской на лице прошёл через всю комнату и остановился напротив меня. Сердце сжалось от боли, ведь я столько раз за последние дни и недели представляла, как он придёт. В голове не укладывалось, что там, в Сосновке и все последующие дни он притворялся. И разве возможно правдоподобно так сыграть все свои чувства и влюбленность?

Какое-то время мы молча испепеляли друг друга немыми взглядами. Я не знаю, зачем он пришёл, но я перегорела. Внутри меня давно будто что-то сломалось. Да, болело и кровоточило, ныло, но я залепила лейкопластырем, жить можно.

— Я разговаривал с твоим врачом, — я крепко стиснула челюсти, сминая в руках простыню.

Получается, уже знал о моей беременности? Начнёт меня обвинять, что и это я тоже просчитала, спланировала, чтобы удержать богатого муд…миллионера? Как бы не так! Мужчину ждал новый удар…

— Это ведь я отец ребенка? — но нет, удары продолжили сыпаться на меня.

Мне словно отвесили пощечину. Словно я не уходила из его дома, и он продолжил издевательства. Месяц почти прошел, а внутри так же больно, будто кто-то резал острым лезвием по сросшейся коже — медленно вел дрожащей рукой по зарубцевавшимся швам.

— Он только мой! Мой и ничей больше, — тихо ответила я.

А чьим он мог быть ещё?

— Перестань притворяться и строить из себя… Просто перестань. Я видел тебя. Тебя и Александра. Или ты и теперь будешь утверждать, что между вами ничего не было? — живот скрутило в районе солнечного сплетения, и я не смогла сделать вздох.

— Что ты видел? — я сглотнула нервный ком. — Между мной и Александром ничего не было и быть не могло…

Каким бы хорошим человеком он ни был, но встречаться с Игошиным ради какой-то личной выгоды… Не такой я человек и, мне казалось, Алексей это давно понял и осознал.

— Все видел. Приехал из поездки раньше на день. Мчался к тебе, как дурак и… — он осекся и с растерянностью на меня посмотрел, с немым укором и какой-то грустью и обречением, отчего мне стало жаль и себя и его одновременно.

— Ты сделал поспешные выводы. Между нами ничего не было. Никогда! Тебе следовало дождаться мужчину, когда бы он вышел из подъезда. Или подняться ко мне наверх…

— Допустим…

— Допустим? После всего того, что было, этот твой поступок, когда ты вышвырнул меня из своей жизни… — задыхалась я. — Ты думаешь, что имеешь какое-то право приходить и как ни в чем не бывало, требовать от меня ответов? — мой голос задрожал и сорвался на крик. — Или ты так поступаешь со всеми любовницами, которые начинали испытывать к тебе хоть какие-то чувства? Так вот, знай, ты не достоин ничьих чувств! Ты вообще не достоин счастья, потому что я дарила тебе всю себя, без остатка, а в итоге… В итоге ты разбил мне сердце! Смешал все мои чувства с грязью, а теперь пришел, чтобы попытаться склеить то, что в принципе склеить не получится никогда! Тебе лучше уйти… — угрожающе произнесла я. — И больше никогда не появляться! Никогда, слышишь?

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

Да, во мне говорила задетая гордость, меня трясло от его хладнокровия и спокойствия, с каким он вёл себя. Потому что я уже давно потеряла самообладание, и мне накопилось много чего сказать в ответ. Я хотела причинить ему боль этими словами. Он, даже когда выгонял меня из своей жизни, вот так же смотрел на меня безразличным взглядом. Бесчувственное чудовище! Он совершенно ничего ко мне не чувствовал, а я все время жила в иллюзии?

— Я никуда не уйду! Допустим, ты мне не врешь, но что я должен был подумать? — чудовище внезапно ожило и оскалило пасть, скривив лицо, а мне показалось, что в глазах я увидела вспышку боли. В той можно было, наверное, утонуть, как в бездонном колодце.

— Ты выгнал меня… Ты даже не пытался поговорить. Ты увидел то, что захотел увидеть. И так жестоко со мной поступил, придумал этот подлый план… чтобы, что? — я смотрела в его красивое лицо, а перед глазами мелькали вспышки воспоминаний — всех наших предшествующих встреч и его слов. Тогда мне казалось, что меня любили или делали вид, что любили… Я купалась в его ласке и нежности и просто не могла не ответить взаимностью на этот шквал встречных чувств. И почему все так изменилось?

— Хочешь сказать, стала бы со мной говорить, если бы невзначай пришла ко мне в офис и застала на моем столе полуголую девицу и наш поцелуй? — между его бровями пролегла складка, которая напомнила мне… Неважно, о чем напомнила!

Если бы застала подобную сцену, то ушла, рассмотрев измену и подлость. Но не стала бы ломать человека и все его чувства! И нашла бы в себе сил поговорить и все выяснить напоследок.

— Я не знаю. Но приведенный пример… это не одно и то же… — сердце налилось свинцовой тяжестью.

— Мне словно дали под дых, выбили землю из-под ног, когда увидел тебя у него на руках… — он замолчал, смотря на меня все тем же грустным взглядом, в котором плескались разочарование и боль.

Раздался телефонный звонок, и Алексей потянулся во внутренний карман пиджака, достал телефон, взглянул на дисплей растерянным взглядом, шумно втянул в себя воздух и ответил:

— Да, Борис… Хорошо… Дождись меня. Через полчаса я буду в офисе, встретимся там.

Разъединил звонок и задумчивым взглядом вперился мне в лицо.

— Мне нужно идти, но разговор ещё не окончен.

— Я сегодня же попрошу, чтобы меня перевели в общую палату! Мне от тебя ничего не нужно! Все, что мог, ты уже для меня сделал и даже больше… — я часто-часто моргала, сдерживая подступающие слезы. — Нам больше не о чем говорить.

— Меня ждёт одно важное дело, и как только я с ним разберусь, мы вернемся к этому разговору. Не нужно делать вид, что тебе все равно. Не все равно! Как и мне не безразлично! Я не отрицаю своей вины, но и твоей во всем этом ничуть не меньше. Какого черта ты отвечала на его знаки внимания и давала надежду? Целовалась и подпускала к себе, если не рассчитывала быть рядом с ним?