— …очень аккуратные, даже вежливые. Раньше рельсы подрывали перед поездом, теперь же, чтобы лишнего вреда не причинять, просто бревно кладут на пути, и машинист уже знает, что надо остановиться. Тогда они идут по вагонам и немцев хватают и расстреливают там, у насыпи. А у военных могут лишь оружие отобрать, а могут тоже с собой увести — вы, сеньор, в мундире, это очень плохо! Но никого не грабят, хотя полиция и говорит, что это лишь бандиты. Или, я слышала, что это русские — но кто-то среди них и знакомых узнавал.
Да, с бревнами тоже история была. Как в очередной раз наши поезд остановили, дня за три до того, как мы в Рим отправились — меня там не было, но рассказали, — так к нашим тогда целая делегация: «Товарищи партизаны, а нельзя ли путь без нужды не ломать, ведь людям, а не немцам, тоже ехать надо — вы просто знак выставляйте, поезд и остановится». Мы, в принципе, тоже не против — взрывчатки у нас хоть и не дефицит, но и не изобилие, на немецкие воинские эшелоны не жалко, а на обычные поезда тратить зачем? Так и валили на пути камень или бревно, поезд остановится, идем по вагонам, проверка билетов, немцам въезд воспрещен! И участвовали в этом не только наши диверсы, но и, для поднятия боевого духа, бойцы нашей Третьей Гарибальдийской, и даже были случаи — местные «дикие» партизаны, кто сами по себе, но с нашими связь имели. И это именно наш почерк — Первая и Вторая Гарибальдийские, к востоку от нас, насколько мне было известно, поезда лишь взрывали, тоже стараясь гражданских итальянцев не трогать. Вообще, условия работы тут были, в сравнении с тем, что у нас, просто рай — немцы лишь в гарнизонах на станциях, ну еще иногда бронедрезины в патруле, а вся постоянная охрана и оборона железнодорожных путей — это итальянцы, и опыта не имевшие, и усердия не проявляющие.
Однако меня больше беспокоит, когда в Риме начнется? Если немцы одновременно и по всей Италии свой орднунг начнут наводить? Хотя если даже Роммель не в курсе, то есть вероятность, что последствия у фрицев не продуманы, в надежде, что итальянцы проглотят, нет немедленного плана все и везде брать под контроль. А значит, проскочим!
Проскочили. Утром, у Милана, видели эшелон навстречу, на платформах стояли «пантеры», из вагонов выглядывали немецкие солдаты. Еще один эшелон, что-то под брезентом. Немецкие перевозки от Ниццы до Капоретто были в разы интенсивнее, чем вдоль «сапога» с севера на юг. Надеюсь, что эти эшелоны попадутся диверсантам из Первой и Второй. И предвижу, что с наступлением часа икс придется массово ставить на дорогах МЗД, «минные поля». Ждет вас, фрицы, веселая жизнь — лучше сразу вешайтесь!
Не доезжая Турина, поезд остановили. Значит, наша телеграмма дошла. Вот в вагоне и знакомые фигуры в камуфляже, с автоматами ППС — Влад за старшего, меня узнал, идет ко мне. Ну все, мужики, на выход, конечная станция для нас!
И тут синьорина Лючия вскакивает, загораживает нас, как наседка цыплят, и кричит так, что слышно наверное, у паровоза. Понимаю лишь отдельные слова: «вы за народ?», «они двух немцев убили», «неправильно». Все прочие в ауте, даже Маневич и отец Серджио, а в вагоне вокруг начинается нездоровое шевеление и ропот. Что за черт?
Затем святой отец встает и тоже толкает речь. Народ успокаивается, синьорина тоже — но когда мы встаем, вцепляется мне в руку. Ладно, пошли тоже, разберемся и с тобой, чья ты птичка и на кого работаешь.
Выгружаемся с барахлом. Паровоз дает гудок, и вагоны мимо нас уплывают вдаль. Птичка-Лючия смотрит с удивлением, как я с нашими здороваюсь за руку — и командир группы подошел, тоже мне знаком, Олег Ярыгин, взводный из диверс-роты, раньше у Федорова был, и из его ребят, и даже из приданного взвода поддержки я всех наших, русских, знаю, а они меня. Улыбаюсь птичке — да, советский я, и теперь дома, а вот ты зря осталась, ехала бы своим путем! И по-русски, чтобы не поняла, просвещаю наших, что это за барышня к нам прицепом, и какие у меня подозрения на ее счет.
— А она кричала: «Если вы его, то есть тебя, хотите расстрелять, то и меня с ним тоже», — отвечает Влад. — Уважаю, однако! Ладно, проследим, чтобы без глупостей.
Впрочем, мы не звери, чтобы святого отца, Маневича, а теперь еще и даму двадцать километров до расположения пехом тащить — думаю, что и транспорт за кустами заготовлен. И тут наша барышня, взглянув на одного из наших бойцов, из местных, бросается к нему на шею, и дальше следует бурное объяснение. Это что еще за итальянский сериал?!
Сериал и оказался. Стали разбираться, выяснилось, что этот наш партизан и есть брат этой самой Лючии, и что именно он ее и вызвал сюда, отправив письмо из ближайшей деревни. Искренне полагая, что наша партизанская зона, «дойчефрай», и есть самое безопасное место для приличной девушки девятнадцати лет. Там в деревне какая-то их то ли тетушка, то ли бабушка, и можно было там жить — если не возьмут в бригаду, куда уж точно немцы не доберутся. Ладно, домой придем, озадачу особый отдел, чтобы разобрались, это хитрая игра с агентурной сетью или и в самом деле итальянские страсти бушуют. Мне до того уже дела нет — поскольку барышня-галчонок, как я сказал, совершенно не в моем вкусе. И думаю, других забот сейчас будет полно!
Я оказался прав. Только добрались до расположения — нас уже новостями встречают! Штурм Ватикана слушали в прямом эфире, радисты динамик на поляну вынесли — лица у бойцов видеть надо, бунт ведь будет натуральный, если в бой не поведем! В штабе беготня, ор и обстановка контролируемого дурдома — ну это чисто по-русски, готовились, а все равно, как жареный петух клюнул, так оказалось, что внезапно. Ждем приказа с Большой земли, что нам делать дальше. А по большому счету, что мы можем? Спускаться с гор, выходить из леса на равнину — так немцы нас там танками раздавят. А на своей территории ни одного немца и так уже не осталось.
И тут святой отец оказался очень кстати. Я думал, будет он на контрах с нашим комиссаром и политруками — нет, такую речь толкнул перед строем! Мне после пересказали: что ваши командиры немцев ненавидят не меньше вас, но гораздо больше сведущи в военном деле, а потому слушайте их, как господа нашего, в том, что касается битвы с черным воинством Адольфа Гитлера, продавшего душу дьяволу. И что месть — это такое блюдо, которое лучше кушается холодным.
Четыре дня было почти как по-прежнему. Вот только на железку ходили чаще, и уже не диверс-группами, а ротами, а однажды даже целым батальоном. МЗД пока не ставили, зато опробовали радиомины — очень удобно, не надо провод тянуть. И, спустив эшелон под откос, теперь обстреливали его из пулеметов и минометов, если предполагалось наличие живой силы, и в завершение брали штурмом, вскрывали вагоны, что ценное брали с собой, прочее поджигали или ломали. И у немцев явно не хватало сил пресечь наши безобразия — все, на что они оказались способны, это пускать вдоль дорог усиленные патрули, да выставлять караулы у мостов и тоннелей. Ну что нам после Полесья десяток тыловых фрицев? А числа с двадцать шестого — двадцать седьмого начались настоящие дела!
Наши прорвали немецкий фронт. И немцы отступали. Шли на запад, колоннами, не надеясь на железные дороги (может быть, южнее и ехали по ним, а у нас движение эшелонов почти прекратилось). Что может группа партизан против танкового или мотопехотного батальона? Многое — если не становиться открыто на пути!
Мы ведь знали многое. Опыт Афгана и Чечни перетек в методички, которыми учили здесь осназ. И Кравченко был гением минной войны, в иной истории у Федорова он сумел с ноля создать и обучить диверсионный батальон — он был еще и отличным наставником и организатором. И рядом были мы, которые могли что-то подсказать, разъяснить. Эффект вышел убойный — для немцев.
Мы не трогали тоннели и большие мосты — они нужны будут нашим, на пути к французской границе. Но мостики через речки и овраги длиной до пятнадцати метров нам было дозволено не жалеть — в составе наших армий уже был на вооружении аналог танкового моста ТММ, на шасси Т-54. А еще есть водопропускные трубы, и обочины, на которые в этом времени еще не обращали внимание, и склоны, с которых можно вызвать обвал. Камнеметы, с зарядом булыжников поверх взрывчатки. Одновременный подрыв вдоль дороги нескольких зарядов, соединенных детонирующим шнуром. И конечно, обманки — явные следы раскопа на дороге, зарытые ржавые железки, на которые реагирует миноискатель, разбросанные по песку крошки тола, вызывающие тревогу у натасканных на взрывчатку собак. И системы неизвлекаемости — после горького опыта, немецкие саперы предпочитали подрывать обнаруженные мины, а не пытаться их обезвредить — пренебрегая тем, что после придется расчищать завал, заравнивать яму на дороге или восстанавливать мостик через овраг. Колонны едва ползли, потому что впереди шли саперы, обследуя не только полотно, но и обочины. Нередко с ближайшего холма раздавались выстрелы снайперов, и саперы падали мертвыми. Бывало, что колонна попадала и под минометный обстрел — до чего же технический народ итальянцы, уже в это время фермеры-единоличники обрабатывают свои участки с помощью тракторов и самоходных шасси с навесным инструментом, а уж автомобили-пикапы есть у каждого — и нетрудно разместить в кузове 82-мм миномет с достаточным запасом мин, и выставить на закрытой позиции целую батарею, а если повезет, то и заранее пристрелять цель. И в завершение на остановившуюся колонну налетали наши бомбардировщики. Взаимодействие партизан с авиацией, чему мало уделялось внимания в иной истории, здесь приносило свои плоды. Конечно, уничтожить врага полностью не удавалось — но такая задача и не стояла, требовалось лишь максимально замедлить его движение! Да, мы не могли отдалиться от предгорий, и у немцев оставались маршруты южнее, вдоль побережья — но их было недостаточно для такой массы войск. А наши наступали, висели у фрицев на плечах!
