– Вы же знаете, мне надо свободно передвигаться. – Дру рассердился и встал с дивана, гостиничный халат был ему мал и сковывал движения.

– Вот и передвигайтесь с моими людьми или вообще на улицу не выходите. Это окончательное решение, mon ami. Да, еще одно. Куда б вы ни пошли, что бы ни собрались делать – все лишь с моей санкции.

– Вы не только говорите слишком много, вы совершенно невыносимы!

– Кстати, – продолжил глава Второго бюро, – посол Кортленд прилетает сегодня на «Конкорде» в пять часов. В аэропорту его будет встречать жена. Только не уверен, что все наши инструкции подготовили его к той роли, которую ему придется исполнять.

– Если Кортленд не может справиться, пусть выходит из игры, – сказал Дру, наливая себе кофе и возвращаясь с чашкой на диван.

Моро, услышав резкий тон Лэтема, в изумлении поднял брови:

– Возможно, вы правы, mon ami. Так или иначе, ответ мы получим к ночи, n’est се pas?.. Теперь что касается всего дня. Я хочу, чтоб вы познакомились с охранными мерами Второго бюро. Они разительно отличаются от способов моего друга Витковски, но ведь у полковника нет наших ресурсов.

– Кстати, – прервал его Дру. – А с Витковски вы это обговорили? Он согласен с вашими нешаблонными «приказами»?

– Не только согласен. – Моро вздохнул с облегчением. – Хочу, чтоб вы знали: он вас обоих очень любит – с перевесом, наверно, в сторону очаровательной Карин – и понимает, что у меня возможностей больше, чем у него. К тому же у них с Уэсли Соренсоном сейчас забот по горло: они организуют возвращение посла к жене, а ситуация очень деликатная, ее нужно все время контролировать. Что вам еще сказать?

– Вы уже все сказали, – ответил Лэтем без всякого энтузиазма. – Что вы хотите, чтоб мы сделали?

– Для начала познакомьтесь с вашим эскортом. Все они хорошо владеют английским, а за главного у них ваш спаситель на рю Габриель…

– Франсуа, водитель?

– Кто ж еще? Другие будут рядом с вами днем и ночью. Пока вы здесь, в коридоре будут находиться двое. Потом, может быть, вас заинтересует наша слежка за луна-парком де-Жуа и за мадам Кортленд. Все для этого готово.

– Пойду оденусь, – сказал Дру. Поднявшись и прихватив с собой кофе, он направился в спальню.

– Не забудь побриться, дорогой. Твоя темная щетина слишком отличается от волос.

– Кстати, еще одно, – пробормотал Лэтем. – Хочу поскорее смыть эту краску, – добавил он четко, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.

– Хорошо, – продолжил по-французски Моро. – Теперь мы можем поговорить, мадам.

– Так я и знала. Пару минут назад вы просто сверлили меня глазами.

– Перейдем на немецкий?

– Ни к чему. Он оттуда ничего не услышит, к тому же, когда быстро говорят по-французски, он не улавливает смысла. Итак, с чего начнем?

– С очевидного, – твердо сказал глава Второго бюро. – Когда вы ему скажете? Или вы не собираетесь?

– Понятно, – протянула по слогам Карин. – И если мне позволено говорить за нас обоих, я ведь могу и вас спросить о том же.

– Вы имеете в виду мою тайну? Причину, подвигнувшую меня пойти на такой риск, чтобы уничтожить немцев-фанатиков?

– Да.

– Ладно. Вам не с руки будет делиться этой информацией и тем самым повредить моей семье, так что почему бы и не сказать?.. У меня была сестра Мари, намного моложе меня, а поскольку отец умер, я в ее глазах занял его место. Я, конечно, ее просто обожал. Представьте себе: такая живая, с невинностью распускающегося цветка, и вдобавок к этому букету весенних цветов она была талантливой танцовщицей – может, и не прима-балериной, но превосходной артисткой кордебалета. Однако в самый жестокий период «холодной войны», исключительно, чтобы отомстить мне, восточногерманская Штази погубила этого славного ребенка. Ее похитили и вскоре превратили в наркоманку, вынудив заняться проституцией, чтобы добыть средства на пагубное пристрастие. Она сломалась и умерла в двадцать шесть лет на Унтер-ден-Линден, где попрошайничала, выпрашивая еду или деньги, поскольку телом торговать уже не могла… Вот моя тайна, Карин. В ней мало приятного, правда?

– Это ужасно, – сказала де Фрис. – А вы не могли что-то для нее сделать?

– Я не знал. Мать умерла, а я был глубоко засекреченным агентом в Средиземноморье тринадцать месяцев. Когда вернулся в Париж, в почтовом ящике меня давно дожидались четыре фотографии, посланные Штази через полицию Восточного Берлина. А на них – моя сестренка, только мертвая.

– До слез больно, я это искренне, Клод. Не ради праздного словца.

– Верю, дорогая, у вас не менее печальная история.

– Как вы узнали?

– Потом объясню. Сначала еще раз спрошу. Когда вы все скажете нашему американскому другу? Или не собираетесь это делать?

– Сейчас не могу…

– Тогда вы просто его используете, – прервал ее Моро.

– Да! – воскликнула де Фрис. – Так все и началось, но обернулось по-другому. Думайте обо мне что хотите, но я люблю его – я его полюбила. Для меня это гораздо большее потрясение, чем для других. У него столько от Фредди, каким он был, когда я выходила за него замуж, – слишком много на самом деле, и это меня пугает. Он нежный, внимательный и сердитый; хороший человек, который пытается сориентироваться, найти свой компас, что ли. Он растерян, как все мы, но намерен отыскать ответ. Таким и Фредди был сначала. Прежде чем изменился и превратился в одержимого зверя.

– Мы оба слышали, как несколько минут назад Дру говорил о Кортленде. Меня поразила его холодность. Это синдром Фредди?

– Вовсе нет. Дру становится братом, которого изображает. Ему нужно стать Гарри.

– Далеко ли потом до Фредди? До зверя?

– Он не может таким стать, не может. Он очень порядочный человек.

– Тогда скажите ему правду.

– А что есть правда?

– Будьте честной, Карин!

– А что еще осталось честного?

– Ваш муж жив. Фредерик де Фрис жив, но никто не знает, где он и кто он.

Эскорт Второго бюро состоял из отчаянного водителя Франсуа и двух охранников, так быстро назвавших свои имена, что Лэтем окрестил их «мсье Фрик» и «мсье Фрак».

– Дочери разговаривают с вами, Франсуа? – спросил Дру с заднего сиденья, когда они с мсье Фраком сели по обеим сторонам от Карин.

– Ни слова не говорят, – ответил водитель. – Жена довольно строго поговорила с ними, внушая, что они должны уважать своего отца.

– Помогло?

– Бесполезно. Они удалились в свою комнату, закрыли дверь и повесили табличку «Посторонним вход воспрещен».

– А мне вы не хотите что-нибудь рассказать об этом? – спросила де Фрис.

– Только вполне естественно напрашивающийся вывод, что дети женского пола могут быть безумно жестоки со своими безгрешными отцами, – ответил Лэтем.

– Я, пожалуй, пропущу это мимо ушей.

Через двадцать минут они приехали во Второе бюро, невзрачное каменное здание с подземными гаражами, куда вооруженная охрана пускала только после тщательной проверки. Фрик и Фрак доставили Дру и Карин наверх в стальном электронном лифте, управлять которым можно было, лишь используя необычно длинный ряд кодов. Их довезли до пятого этажа и проводили в кабинет Моро, похожий не столько на кабинет, сколько на большую гостиную с приспущенными жалюзи. Уют грубо нарушало скопление компьютеров и прочего высокотехнологического оборудования.

– Вы знаете, как всем этим управлять? – спросил Дру, обводя рукой комнату.

– Чего не знаю я, знает мой новый секретарь, а чего она не знает, знает мой коллега Жак. Ну а уж если мы совсем запутаемся, я просто позвоню своему новому другу мадам де Фрис.

– Mon Dieu, – воскликнула Карин, – это ж мечта технолога! Посмотрите вон туда, вы же в постоянном контакте с десятком ретранслирующих спутников, а там – телесвязь с любой удаленной точкой планеты, где есть приемники, а они у вас явно есть, иначе всего этого не было бы.

– У меня с этим некоторые трудности, – признался Моро. – Не поможете?