– Откуда я знаю кто! Как мы условились, я передал старшим офицерам Тэлбота совершенно секретное сообщение: что мы захватили настоящего нациста, время его прилета и все прочее.

– Ну и?

– Кто-то нанял убийцу.

– Итак, что же мы делаем?

– Сужаем круг. Мы знаем про компьютеры «АА-ноль», а теперь в нашем списке появились фамилии четырех или пяти замов директора. Вот как это делается, малыш: закрываешь двери одну за другой, пока в комнате не останется открытой всего одна или две.

– А что же будет теперь со мной, с Парижем?

– Это игра в кошки-мышки, не так ли? Крёгер хочет найти Гарри, то есть тебя, не меньше, чем ты его.

– Похоже, что так. Но почему?

– Мы это узнаем, когда схватим его.

– Не очень-то ты меня успокоил…

– А я и не собираюсь тебя успокаивать. Я хочу, чтобы ты день и ночь делал стойку.

– Большое спасибо, Стэнли.

– Принеси мне все, что ты подобрал… Итак, встречаемся у меня через час, и трижды смени машину.

Пламя взвивалось вверх, освещая тьму. Огромный Ваклабрюкский комплекс был почти закончен, включая большое поле на склоне холма, где умещались полторы тысячи приверженцев Братства со всего света. В эту безоблачную ночь свет факелов озарял большую естественную арену, растекаясь по ее краям и концентрируясь перед помостом на вершине холма, где стоял стол в пятьдесят футов длиной. За ним сидели лидеры. В центре стола стоял микрофон, подключенный к громкоговорителям, а позади стола на высоких шестах колыхались под ветром в свете прожекторов кроваво-красные с черным знамена «третьего рейха». Однако свастику перечеркивала белая молния, ибо это было знамя «четвертого рейха».

Выступило уже немало ораторов, одетых в военную форму нацистской Германии. Их речи аудитория встретила с фанатическим восторгом и ликованием. Наконец к микрофону подошел предпоследний оратор. Вцепившись в пюпитр, он обвел горящими глазами тесные ряды слушателей и заговорил спокойно и властно:

– Сегодня вы все слышали крики тех, кому мы нужны. Эти люди во всем мире требуют нас, настаивают, чтобы мы взяли меч и навели порядок, очистили расы и выбросили на свалку весь человеческий и идеологический мусор, который засоряет цивилизованный мир. И мы к этому готовы!

От грохота аплодисментов и воплей одобрения содрогнулась земля, и гул прокатился по окрестным лесам. Человек в форме поднял руки, призывая к молчанию, все быстро успокоились, и он продолжал:

– Но руководить нами должен Зевс, фюрер более сильный, чем предыдущий, – не интеллектуально, ибо по глубине философской мысли Гитлер непревзойден, но по силе и решимости. Новый лидер должен сокрушать робких и не прислушиваться к осторожным речам военных интеллигентов, уничтожать врагов идеи расового превосходства и повести нас в атаку, когда придет время! Исторически доказано, что, если бы «третий рейх» оккупировал Англию, когда Гитлер приказал это сделать, мы жили бы сегодня в совсем другом, лучшем мире. Привилегированный корпус юнкеров-дилетантов убедил его не делать этого. Наш новый лидер, наш Зевс, никогда не уступит подобным трусам… Однако – и я знаю, как это вас разочарует, – еще не время открыть вам, кто этот человек. Поэтому он записал на пленку свое послание ко всем вам.

Оратор выбросил вверх правую руку в нацистском салюте. Рука опустилась, и тотчас из громкоговорителей зазвучал голос: странный, низкий и режущий слух. Истерические ноты вызывали в памяти речи Гитлера, но на этом сходство кончалось. Говоривший больше отвечал требованиям своего времени: выкрикам предшествовали трезвые рассуждения, высказанные медленно, холодным тоном; вслед за тем он взвизгивал, чтобы усилить эмоциональное впечатление. В отличие от Гитлера, он не произносил своих обличений на одной пронзительной ноте – он играл на контрастах, временами доверительно обращаясь к аудитории, несомненно понимавшей, к чему он клонит, и награждавшей его одобрительными возгласами, подтверждающими правильность его суждений. Век Водолея давно прошел – наступил век Манипулятора.

«Мы стоим у истоков, и будущее принадлежит нам! Но ведь вы это знаете, не так ли? Вы все, кто неустанно трудится здесь, в стране наших отцов, и в чужих странах, вы же видите, что происходит! И разве это не великолепно! Идеи, которые мы несем, не просто принимают – их жаждут, впитывают души и умы людей повсюду – вы это видите, слышите и знаете!.. Я далеко от вас, но я слышу вас и принимаю вашу благодарность, хотя не считаю, что заслуживаю ее. Я всего лишь ваш голос – голос людей всего мира, справедливо недовольных происходящим. Надеюсь, вы все понимаете, насколько тяжело наблюдать, как низшие расы заставляют нас расплачиваться за то, что они – низшие! Как трудолюбивых людей лишают плодов их тяжкого труда те, кто не желает и не способен работать или слишком безумен, чтобы даже пытаться что-то сделать! Разве должны мы страдать из-за их лени, тупости или безумия? А если нерадивые, тупые и безумные станут править миром, они лишат нас нашего морального превосходства, подавят нас своей численностью, опустошат наши закрома во имя человеколюбия! Однако какое это человеколюбие, друзья мои, ведь все они подонки!.. Но они не смогут этого сделать – и не сделают, потому что будущее принадлежит нам!

Наших врагов повсюду охватывает все большее смятение, они растерянны перед лицом того, что надвигается на них, не знают, кто с нами, кто нет, а в глубине души они приветствуют наш прогресс, даже если и отрицают наши идеи. Идите же вперед, мои солдаты. Будущее принадлежит нам!»

Снова загремели аплодисменты, и огромный, расчищенный в лесу стадион огласили звуки гимна «Horst Wessel»,[73] исполняемого оркестром. Между тем в заднем ряду двое мужчин, аплодировавших и кричавших вместе со всеми, стали тихо переговариваться, опознав один другого по подбритым бровям.

– Безумие! – сказал по-английски француз.

– Весьма похоже на речи Гитлера, которые мы видели в кинохронике, – добавил чиновник голландского министерства иностранных дел.

– Думаю, вы не правы, мсье. Этот фюрер вызывает куда больше доверия. Он не навязывает своих взглядов толпе, оглушая ее криками. Он ведет людей к своей цели, задавая по видимости вполне резонные вопросы. Потом вдруг взрывается и сам дает ответы, которые хотят услышать от него. Он мыслит динамично – право же, это очень умно.

– А кто он, как вы думаете?

– Полагаю, это может быть кто угодно из крайне правых в бундестаге. Согласно указаниям, я записал его речь, чтобы в нашем департаменте могли наложить его голос на имеющиеся у нас образцы голосов, если, конечно, нелепая маленькая машинка в моем кармане справилась со своей задачей.

– Я не связывался со своей конторой уже больше месяца, – заметил голландец.

– Надо все-таки отдать должное нашим начальникам. Сателлиты выявили эту вырубку в лесу так же, как почти тридцать лет назад самолеты увидели из стратосферы ракеты на Кубе. Наше начальство не приняло официальных объяснений, что это-де убежище очередной дальневосточной религиозной секты. И оказалось право.

– А у нас были убеждены, что затевается хитроумная интрига, когда здесь стали набирать иностранных строительных рабочих.

– Я работал простым плотником, а вы?

– Электриком. У моего отца magasin elecirique[74] в Лионе. Я работал там до отъезда в университет.

– Теперь нам надо убираться отсюда, но боюсь, это будет нелегко. В этом комплексе все устроено как в старом концлагере – проволочные заграждения, вышки с автоматчиками и все прочее.

– Потерпите, мсье, мы найдем способ удрать. Встретимся за завтраком в шестой палатке. Должны же мы найти какой-то выход.

Мужчины вдруг обнаружили, что окружены людьми в форме со свастикой, перечеркнутой белым зигзагом молнии, – эмблемой «четвертого рейха».