– Какого черта, куда ты едешь? – воскликнул Дру.

– Сокращаю путь, сэр.

– Чушь! Останови эту чертову машину.

– Nein![23] – выкрикнул морской пехотинец. – Ты поедешь, приятель, туда, куда я тебя повезу! – Шофер выхватил пистолет и направил его в грудь Лэтема. – Ты мне не приказывай – приказывать буду я!

– Господи, так ты один из них! Ах ты, сука, значит, ты один из них!

– Встретишься с другими, и тогда тебе конец!

– Так, значит, это правда? Вы окопались в Париже…

– Und England, und Vereinigten Staaten, und Europa!..[24] Sieg heil![25]

– Зиг твою жопу, – спокойно произнес Дру и, пользуясь темнотой, приподнял левую руку и чуть подвинул левую ногу. – Как насчет большого сюрприза в стиле «блицкриг»?

С этими словами Лэтем нажал левой ногой на тормоз, а левой рукой двинул снизу по локтю правой руки своего захватчика. Пистолет выскочил из руки нациста. Дру на лету подхватил его и прострелил правое колено шофера. Машина врезалась в угол дома.

– Ты проиграл! – с трудом переводя дух, воскликнул Лэтем. Он открыл дверцу «Ситроена», схватил нациста за мундир и, протащив по сиденью, швырнул на панель. Они находились в промышленном районе Парижа – двух– и трехэтажные фабричные здания по ночам пустовали. Единственным источником света – кроме тусклых уличных фонарей – были поврежденные передние фары «Ситроена». Но этого хватало.

– А теперь ты мне все расскажешь, мразь, – сказал Лэтем парню, который свернулся клубком на панели и стонал, обхватив раненое колено, – или следующая пуля пройдет через твои руки. А раздробленные руки не восстанавливаются. И жить с такими руками чертовски трудно.

– Nein! Nein! Только не стреляйте!

– Почему это я не должен стрелять? Ты же собирался убить меня – сам так сказал. «Тогда тебе конец» – я это отлично помню. Я гораздо добрее и не стану тебя убивать, а просто испорчу тебе жизнь. После рук прострелю тебе ноги… Кто ты и как раздобыл эту форму и машину? Рассказывай!

– У нас есть разные формы – amerikanische, franzosische, englische.[26]

– А машина, посольская машина? Где тот, чье место ты занял?

– Ему велели не приходить…

– Кто?

– Nich kennen![27] He знаю. Машину подали к подъезду, я хочу сказать: ключ был вставлен в замок зажигания. Мне приказали доставить вас.

– Кто?

– Мои начальники.

– Те, к кому ты меня вез?

– Ja.[28]

– Кто они? Назови имена. Ну!

– Я не знаю имен! У всех нас кодовые имена – номера и буквы.

– А тебя как зовут? – Дру нагнулся к парню и прижал дуло пистолета к его руке. Он все так же сжимал колено, из которого текла кровь.

– Эрих Хауэр, клянусь, так меня зовут!

– Назови свое кодовое имя, Эрих, или прощайся со своими руками и ногами.

– С-Zwolf, то есть Це-двенадцать.

– Ты говоришь по-английски куда лучше, когда не напуган до смерти, приятель… И куда же ты меня вез?

– Через пять-шесть авеню отсюда. Ориентиром мне должны служить Scheinwerfer…

– Что-что?

– Фары. В узенькой улочке слева.

– А ну не двигайся с места, маленький Адольф! – Лэтем поднялся и боком пошел к дверце машины, направив на немца дуло пистолета.

Неловко опустившись на переднее сиденье, он сунул левую руку под приборную доску и нащупал телефон, напрямую соединенный с посольством. Поскольку передающее устройство помещалось в багажнике, Лэтем надеялся, что телефон работает. Быстро взглянув на аппарат, он четыре раза нажал на «ноль» – сигнал чрезвычайного положения.

– Американское посольство, – послышался голос Дурбейна. – Пленка включена, говорите!

– Бобби, это Лэтем…

– Я знаю, ты у меня на мониторе. Почему четыре нуля?

– Мы в ловушке. Меня собирались прикончить нацистские призраки. Шофера подменили – кто-то в транспортном отделе спалил меня. Проверь всю эту службу!

– О господи, ты в порядке?

– Еще не совсем пришел в себя: мы разбились, я ранил бритоголового.

– Ладно, ты у меня на мониторе. Сейчас вышлю патруль…

– Ты точно знаешь, где мы?

– Конечно.

– Пришли два патруля, Бобби, один вооруженный.

– Ты что, спятил? Это же Париж, Франция!

– Я нас прикрою. Это приказ К.О. В пяти или шести кварталах к югу отсюда, в боковой улице слева стоит машина с зажженными фарами. Надо захватить эту машину вместе с людьми!

– Кто они?

– Кроме всего прочего, те, кто собирался меня прикончить… Бобби, не теряй времени, действуй!

Лэтем бросил трубку и направился к Эриху Хауэру, немецкому солдату, который, хочет он того или нет, наведет их на след сотни других – в Париже и за его пределами. Лекарственные препараты развяжут ему язык, и это чрезвычайно важно. Дру схватил Эриха за ноги, и тот заорал от боли.

– Gefallen![29]

– Заткнись, свинья! Теперь ты мой, ясно? Если заговоришь – облегчишь свою участь.

– Я ничего не знаю, кроме того, что я – Це-двенадцать. Что же еще вам сказать?

– Мало! Мой брат отправился искать таких же ублюдков, как ты. Он убеждал меня, что это последние прокаженные, и я верил ему. Поэтому ты скажешь мне больше, гораздо больше, прежде чем я прикончу тебя. Клянусь, мерзавец, ты пожалеешь, что встретил меня!

Внезапно из пустынной темной улицы вылетел большой черный седан. Шины взвизгнули на повороте. Чуть притормозив, он открыл огонь – смертоносный шквал огня, сметающий все на своем пути. Лэтем попытался оттащить нациста под прикрытие бронированной машины, но спастись мог только один из них. Едва седан умчался, Лэтем подбежал к Эриху. Изрешеченный пулями, он лежал в луже крови. Единственный, кто мог ответить хотя бы на несколько вопросов, был мертв. Где искать другого и долго ли придется искать?

Чуть светало, и ранняя заря забрезжила на востоке, когда измученный Лэтем поднялся в лифте на пятый этаж. Здесь, на рю дю-Бак, была его квартира. Обычно он пользовался лестницей, считая это полезным для здоровья, но сейчас у него слипались глаза. С двух до половины шестого утра он выполнял дипломатические формальности, а также пытался добиться встречи с Клодом Моро, главой всемогущего тайного ведомства, именуемого Вторым бюро. Снова позвонив Соренсону в Вашингтон, он попросил его связаться, несмотря на поздний час, с шефом французской разведки и убедить его немедленно приехать в американское посольство. Моро оказался лысеющим мужчиной среднего возраста и среднего роста. Он выглядел таким крепышом в своем плотно облегающем костюме, словно большую часть дня занимался тяжелой атлетикой. Чувствуя, что обстоятельства выходят из-под контроля, он беззаботно, с чисто галльским юмором, шутил. А именно такую ситуацию предвещало неожиданное появление разъяренного и испуганного Анри Брессара, первого секретаря министерства иностранных дел Французской республики.

– Что за чертовщина здесь происходит? – спросил Брессар, войдя в кабинет американского посла и с удивлением увидев там Моро. – Привет, Клод, – сказал он, переходя на французский. – Признаюсь, меня не слишком ошеломило то, что вы здесь.

– En anglais,[30] Анри. Мсье Лэтем нас понимает, но посол пока на уровне Берлица.[31]

– А, американский дипломатический такт!

– Это я как раз понял, Брессар, – сказал Дэниел Кортленд, посол США, сидевший за своим письменным столом в халате и домашних туфлях, – и я продолжаю изучать ваш язык. Откровенно говоря, я предпочел бы получить назначение в Стокгольм, поскольку свободно владею шведским, но другие решили иначе. Так что придется вам с этим смириться, как и мне – с вами.