– Один вопрос, – сердито прервал его Дру. – Когда Моро, а следом и вы узнали, что я выступаю в роли Гарри, почему не предупредили Берлин или Бонн?

– Совершить такую глупость? – ответил Бержерон. – Круг посвященных был слишком узок, особенно во Втором бюро – только мы с Клодом, и неизвестно, насколько он ограничен где-то еще. Если б выяснили, что утечка информации произошла из Второго бюро, это меня бы скомпрометировало.

– Не очень-то убедительно, Жак, – сказал Дру, пристально глядя на зонненкинда.

– Опять проявляется ваш талант, мсье. Пусть другие делают ошибки, и кто-то сквозь их туман сталкивается с реальностью, провозглашая себя настоящей валькирией… Очень просто, я выжидал. Ваши американские политики как нельзя лучше об этом знают.

– Хорошо, Жак. А если я скажу, что все ваши слова записаны, и частота настроена на радио лейтенанта Энтони в фойе? Высокая технология – просто чудо, правда?

Жак Бержерон, зонненкинд, дико заорал, кинулся к столу и, схватив тяжелое пресс-папье, швырнул его в оконное стекло. Затем с силой, невероятной для его среднего телосложения, поднял свой стул и запустил им в Дру, который доставал из-за пояса пистолет Франсуа.

– Не надо! – крикнул Дру. – Я не хочу вас убивать! Нам нужны ваши записи! Бога ради, послушайте меня!

Слишком поздно. Жак Бержерон выхватил из кобуры маленький пистолет и принялся беспорядочно палить вокруг себя. Лэтем бросился на пол, а Бержерон подскочил к двери, рванул ее на себя и выбежал.

– Остановите его! – заорал Лэтем, бросаясь в коридор. – Нет, подождите! Не надо! У него оружие! Отойдите в сторону!

В коридоре воцарился хаос. Когда из кабинетов высыпал народ, раздалось еще два выстрела. Мужчина и женщина упали, то ли раненые, то ли убитые. Лэтем поднялся и побежал за нацистом, петляя по пересекающимся коридорам и крича:

– Джерри, он там у вас должен появиться! Стреляйте ему по ногам, он нам нужен живым!

Приказ запоздал. Бержерон ворвался в дверь приемной секретаря, и тут раздался громкий звон – из лифта появился лейтенант Энтони. Нацист выстрелил; это был последний патрон в магазине, судя по следующим щелчкам, но пуля попала в правую руку лейтенанта. Энтони схватился за локоть, отпустил стрелявшего и, неловко морщась от боли, стал нащупывать свое оружие, а женщина за стойкой в истерике упала на пол.

– Вы никуда не уедете, – крикнул лейтенант, пытаясь, превозмогая боль, правой рукой достать оружие, – лифты не поедут. Я их поставил на сигнализацию.

– Ошибаетесь! – завопил нацист, бросаясь к ближайшей кабине, через секунду створки закрылись, и оглушительный звон прекратился. – Это вы никуда не уедете, мсье! – были последние слова нациста.

Дру, взбешенный, ворвался в дверь приемной.

– Где он?

– Уехал в том лифте, – ответил, морщась, лейтенант. – Я думал, отключил оба, а оказывается, нет.

– Господи, вы ранены!

– Пустяки, посмотрите, что с женщиной.

– С вами все в порядке? – спросил Дру, бросаясь к секретарю, которая медленно поднималась с пола.

– Мне станет еще лучше, когда я уволюсь, мсье, – ответила она, дрожа и тяжело дыша, когда Лэтем помогал ей подняться.

– Лифт можно остановить?

– Non les directeur, извините, у директоров и их заместителей есть запасные коды, которые ставят лифты в режим экспресса, и те идут без остановок до их этажей.

– Можно помешать ему покинуть здание?

– На каком основании? Он директор Второго бюро.

– Il est en Nazi d’Allemand! – закричал лейтенант.

Секретарь уставилась на Энтони.

– Попробую, майор. – Она взяла телефон и нажала три кнопки. – Экстренная ситуация, вы видели директора? – спросила она по-французски. – Merci. – Женщина нажала на рычаг, набрала номер снова и задала тот же вопрос. – Merci. – Секретарь повесила трубку и посмотрела на Дру и спецназовца. – Я сначала позвонила на стоянку, где у мсье Бержерона спортивная машина. Он из ворот не выезжал. Потом позвонила на первый этаж. Новый директор, как сказал охранник, только что спешно покинул здание. Извините.

– Спасибо за попытку, – сказал Джеральд Энтони, поддерживая окровавленную правую руку.

– Можно спросить, – обратился к ней Лэтем, – а почему вы все же попробовали? Мы американцы, не французы.

– Директор Моро вас очень высоко ценил, мсье. Он так мне и сказал, когда вы к нему приходили.

– И этого оказалось достаточно?

– Нет… Жак Бержерон был сама любезность в присутствии мсье Моро, а без него стал отпетым наглецом. Я больше верю вашему объяснению, и в конце концов, он ранил вашего очаровательного майора.

Они опять сидели в апартаментах посла Кортленда в посольстве: Дру, Карин с перевязанным раненым плечом и Стэнли Витковски, прилетевший из Лондона. Двое командос находились в отеле, у лейтенанта рука была на перевязи, они то отдыхали, то делали щедрые заказы в номер.

– Он скрылся, – сказал Дэниел Кортленд, сидящий на стуле рядом с полковником напротив Дру и Карин, расположившихся на диване. – Вся полиция и все разведслужбы Франции ищут Жака Бержерона, но безрезультатно. Во всех общественных и частных аэропортах и таможнях Европы есть его фотография с десятком компьютезированных версий того, как он может преобразиться, – и ничего. Он явно уже в Германии, среди своих.

– Надо выяснить, где именно, господин посол, – сказал Лэтем. – «Водяная молния» провалилась, а что последует за ней? Вдруг им другое удастся? Может, их долгосрочные планы и приостановлены, но нацистскому движению не конец. Где-то есть досье, и нам надо их найти. Эти мерзавцы по всему миру, и они от своего не откажутся. Не далее как вчера сожгли дотла синагогу в Лос-Анджелесе и церковь чернокожих в Миссисипи. А нескольких сенаторов и конгрессменов, публично осудивших эти акции, обвинили в лицемерии, будто они скрывают свои собственные симпатии. Все так запуталось!

– Знаю, Дру, мы все знаем. Здесь, в Париже, в еврейских кварталах разбили витрины магазинов и написали на стенах слово «Kristallnacht».[169] Мир становится безобразным. Просто безобразным.

– Когда я сегодня улетал из Лондона, – тихо сказал Витковски, – все газеты сообщали об убийстве нескольких вест-индских детей, им штыками искромсали лица – лица! А вокруг тел цветными мелками написали по-немецки «Neger».

– Господи, когда же это кончится? – воскликнула Карин.

– Когда выясним, кто они и где они, – ответил Дру.

На старинном столе посла зазвонил телефон.

– Подойти, сэр? – спросил полковник.

– Нет, спасибо, я сам, – сказал Кортленд, вставая со стула и подходя к столу. – Да?.. Это вас, Лэтем, некто Франсуа.

– Вот уж кого не ждал, – сказал Дру, поднимаясь и быстро подойдя к столу. Он взял у посла трубку. – Франсуа?..

– Мсье Лэтем, нам надо встретиться где-нибудь в безопасном месте.

– Ничего нет безопасней этого телефона, поверьте. Вы только что говорили с американским послом. Стерильней его телефона нет.

– Я вам верю, вы сдержали слово. Меня допрашивают, но лишь по поводу того, что я знаю, а не из-за того, кем был.

– Да, вы оказались в отвратительном, неприглядном положении, но если будете в полной мере сотрудничать с нами, можете спокойно отправляться к своей семье.

– Я так вам благодарен, мсье, слов нет, и жена тоже. Мы все обсудили – я от нее ничего не утаил – и решили, что я должен позвонить вам, может, эта информация вам пригодится.

– В чем дело?

– Помните тот вечер, когда старый Жодель покончил с собой в театре, где играл Жан-Пьер Виллье?

– Такое не забывается, – решительно сказал Дру. – А что еще произошло в тот вечер?

– Скорее рано утром. Sous-directeur[170] Бержерон приказал мне срочно явиться к нему во Второе бюро. Я пришел, на месте его не оказалось. Однако я знал, что он в здании, – охранники у ворот с сарказмом говорили, как он был с ними груб и что прервал мой сон явно затем, чтоб я помог ему дойти до туалета. Уходить я боялся. Подождал, пока он придет; он вернулся с очень старым досье из архивов, настолько старым, что его даже не ввели в компьютеры. Сама папка пожелтела от времени.