– Was ist los?[156] – завопил он, хватаясь за радио.

Лэтем тут же вырвал его у доктора из рук, а Карин подошла к нацисту, отдернула пиджак и воткнула иглу в тело под рубашкой.

– Вы будете расстреляны!.. – Это были последние слова Траупмана перед тем, как он рухнул на палубу.

– На плот его! – крикнул Витковски; черный плот подогнали вплотную и опустили на планширь тело нациста. – А теперь полный вперед!

– Я разверну лодку, поставлю на автопилот на норд-норд-вест! – крикнул Кристиан Диец.

– Это как?

– Не волнуйтесь, К.О., – ответил лейтенант Джеральд Энтони. – Это прямо вверх по Рейну, учитывая изгибы. Мы изучили карты.

– Траупман направлялся на тот желтый свет на доке слева, – сказала Карин.

– Ты о том же думаешь, что и я? – спросил Дру.

– Надеюсь, и не сбрасывай меня со счетов.

– Тогда за борт и плывем к нашей лодке, если разглядим ее.

– Я поставил лодку на якорь, К.О., – сказал Энтони. – Она вон там – футах в ста отсюда. Заберемся на борт, и я направлю ее к берегу под деревьями.

– А вам не хотелось бы стать полковником, лейтенант?

– Отлично! – воскликнул капитан Диец, вернувшись после того, как убедился, что Траупман находится под черным брезентом на плоту с двигателем и направляется в противоположную сторону Рейна. – Пусть он платит за мои обеды… Убираемся отсюда! Надо эту посудину направить вверх по реке.

Предложение не было поспешным, поскольку через несколько минут, когда пустая лодка Траупмана достигла середины Рейна, подоспел вертолет из гавани, спустился, будто собираясь сбросить спасательное оборудование. Вместо этого, однако, на лодку обрушился шквальный пулеметный огонь в два захода, и под конец посудина была взорвана пушечными снарядами и затонула.

– Жесткий подход, – заметил Лэтем, обращаясь к Карин и их троим коллегам, сидевшим на берегу Рейна.

– Предлагаю вернуться в тот док, подождать, кто еще прибудет, и выяснить, насколько все это жестко, – сказал Витковски.

Они сняли со спины скубы, но остались в черных водолазных костюмах и в грубой резиновой обуви. Вытащили оружие и миниатюрные уоки-токи из водонепроницаемого вещевого мешка капитана Диеца и разделили между собой. Затем отряд, наполовину состоявший из командос, прокрался вдоль берега к доку с тускло-желтым светом. Медленно, с интервалом в десять минут с разных сторон в стапели заплывали небольшие лодки, пока не заполнили большинство из них. Неожиданно желтый свет погас.

– Наверно, все в сборе, – прошептал Лэтем Витковски. Карин была слева от полковника, двое командос – справа от Дру.

– Мы с Джерри разведаем, – предложил Диец. Они с лейтенантом протиснулись вперед, в лезвиях их длинных ножей отражался лунный свет.

– Я с вами, – сказал Лэтем.

– Идея, прямо скажем, не очень хорошая… сэр, – запротестовал Энтони. – Мы одни лучше работаем… сэр.

– Хватит называть меня сэром. Я не служу в армии, но руковожу этой операцией.

– Он что имеет в виду, К.О., – объяснил капитан, – у нас своя система сигналов, когда мы изучаем местность. Типа шелеста листвы при ветре или кваканье лягушки – в зависимости от конкретной ситуации.

– Вы шутите.

– Ничуть, – ответил лейтенант, – это важно для работы.

– К тому же, – продолжил Диец, – если этот особняк – то, о чем говорилось в донесении, там кругом патрули.

– Как у Траупмана? – спросил Витковски.

– Это были цветочки, сэр… там я заранее все знал.

– Ладно, действуйте, – распорядился Дру. – Поставьте радио на передачу – дадите знать, когда нам можно выходить… и будьте осторожны.

– Это еще важнее для работы, – сказал Энтони, нерешительно покосившись на Карин де Фрис, и понизил голос до шепота, так что Лэтем едва его слышал. – В Нюрнберге был приказ вывести объект из строя, а не нейтрализовать. Но, судя по тому, что тот вертолет сотворил на реке, мне кажется, теперь это правило неприменимо.

– Верно, лейтенант. Здесь – ядро нацистского движения, так что считайте, вы на войне. Если это вообще возможно, нам надо узнать, кто там внутри, – вот главная задача. Так что коль скоро придется воспользоваться ножами, сделайте это как надо.

Последовавшие за этим минуты напоминали звуковую дорожку фильмов ужасов, только впечатление было сильнее, поскольку действующие лица можно было лишь представлять, а не видеть. Карин и Витковски держали радио между собой, а Дру поднес свое к уху. То, что каждый слышал, заставляло их содрогаться – полковника, однако, меньше, чем Лэтема и де Фрис. По мере продвижения двух командос сквозь густое переплетение береговых растений слышался шорох листьев, шаги и неожиданные вскрики, прерванные жуткими выхлопами воздуха и жидкости – звук ножей, входивших в тело. Потом вновь шаги, удаляющийся бег, хрипы и щелчки, сопровождавшие выстрелы с глушителем. Топот ног, треск сломанных веток, теперь уже громче, диапазон уже. Затем тишина – полная, ужасающая, – прерванная вдруг помехами, и опять звук шагов, но по твердой поверхности. Карин, Дру и Витковски переглянулись, по глазам их было видно, что они опасаются худшего. Затем голоса, все говорящие по-немецки, умоляющие, просящие – по-немецки! Треск металла и стекла, сопровождавшийся стонами, и громкий крик по-английски.

– Господи, не убивайте меня!

– Боже! – не выдержал Витковски. – Их схватили. Оставайтесь здесь, я пойду за ними!

– Стой, Стэнли, – крикнул Дру, схватив полковника за плечо мертвой хваткой бывшего хоккеиста-профессионала. – Ни с места!

– Какого черта! Ребята в опасности!

– Если это так, тебя тоже убьют, вот и все. У каждого из нас есть шанс рискнуть своей жизнью; ты же сам говорил.

– Тут другое дело! У меня автомат с обоймой на двести выстрелов.

– Я тоже встревожен, Стош, но мы же здесь не для этого, правда?

– Ах ты сукин сын, – спокойно сказал полковник, опускаясь на землю, – ты действительно мог бы служить офицером.

– Только не в армии, ненавижу мундиры.

– Ладно, хлопчик, что будем делать?

– Ждать – это ты мне тоже говорил – труднее всего.

– Так оно и есть.

Но вышло все по-другому, поскольку по радио заговорил запыхавшийся капитан Кристиан Диец:

– Берег Первый Берегу Второму. Мы сняли четверых патрульных по необходимости, связали двоих, не оказавших сопротивления. Затем пошли вглубь и захватили пункт охраны в полуподвале под гаражом в шестидесяти-семидесяти ярдах восточнее особняка. Из трех операторов один убит, застрелен при попытке включить запасную сигнализацию, другой связан с кляпом во рту, третий – белый батрак, женившийся на немке в армии, – все еще плачет и поет «Да благословит бог Америку».

– Вы просто чудо! – воскликнул Дру. – Что происходит в доме? Вам удалось посмотреть?

– Немножко, через окна, пока снимали патруль на лужайке. Человек двадцать-тридцать и какой-то белокурый священник на кафедре, только он не молился, а рвал и метал. Похоже, он у них тут главный.

– Священник?

– Ну, он в темном костюме и с белым воротничком вокруг шеи. Кто ж еще это может быть?

– Был в Париже один священник – какого он роста?

– Не вашего, но близко к этому. Я бы сказал, под метр восемьдесят.

– О боже! – испуганно сдавленно воскликнула Карин де Фрис.

– Что?

– Священник… белокурый! – Сильно содрогнувшись, она прикрыла радио и прошептала Лэтему и Витковски: – Нам надо подобраться к окнам.

– В чем дело? – спросил Дру, а полковник удивленно уставился на де Фрис. – Что случилось?

– Делай, как я говорю!

– Делай, – сказал Витковски, не сводя глаз с Карин.

– Берег Второй Берегу Первому, какова обстановка у дома?

– Не думаю, что мы кого-то упустили, но гарантировать не могу – вдруг кто-то отошел в кусты пописать…

– Тогда, выйдя, он увидел бы трупы, так?

– И поспешил убраться отсюда, чтобы связаться с нацистами в Бонне.