– А третий?

– Ради бога, милый, он – священник!

Вдруг с мостовой за цветочными корзинами раздались крики. Хозяин бросился к их столику и резко сказал Моро:

– Там что-то случилось! Вам надо уходить, вставайте и идите за мной!

Все трое поднялись и прошли за хозяином не больше трех метров, когда тот нажал на скрытую кнопку и последняя корзина с цветами открыла проход.

– Бегите на улицу! – крикнул он.

– Вино было превосходным, – бросил на ходу глава Второго бюро.

Они с Лэтемом, подхватив Карин под руки, выбежали в освободившийся проход.

Привлеченные криками, раздавшимися в толпе у входа в кафе, все трое обернулись и мгновенно все поняли. Карин ахнула, Моро закрыл от досады глаза, а разъяренный Лэтем выругался. Свет от фонаря падал на ветровое стекло незарегистрированной машины посольства, освещая водителя за рулем. Он изогнулся на сиденье, со лба на лицо лилась кровь.

– Господи, они повсюду, а мы их не видим! – крикнул Дру, ударяя кулаком по столу. – Как они нашли меня?

Клод Моро молча стоял у окна, глядя на улицу.

– Не вас, мой друг, – тихо сказал он, – не полковника Уэбстера в военной форме, а меня.

– Вас? Мне казалось, вы говорили, будто в Париже почти никто вас не знает, – резко прервал его Дру. – Вы ведь такой незаметный, да еще с обширной коллекцией головных уборов!

– Дело вовсе не в том, что меня кто-то узнал. Их заранее известили, где я буду.

– Как же так, Клод? – спросила де Фрис, сидя на постели в номере отеля «Бристоль», куда они решили перебраться и куда прошли каждый отдельно.

– Зараза проникла не только в ваше посольство. – Моро повернулся к ним от окна с выражением печали и злости на лице. – Мой офис тоже скомпрометирован.

– Вы хотите сказать, что в непогрешимом Втором бюро есть вражеский агент и, может быть, не один?

– Дру, ну зачем ты так? – сказала Карин, укоризненно качая головой, тем самым давая ему понять, что Моро и сам сильно обеспокоен.

– Я не сказал в Бюро, мсье. – Глава Второго бюро пристально посмотрел в глаза Лэтему и холодно продолжил: – Я сказал в мой офис.

– Не понимаю. – Дру понизил голос, в его тоне уже не было сарказма.

– Вы и не можете понять, потому что не знаете нашей системы. Поскольку я le directeur, мое местонахождение должно быть всегда известно на случай непредвиденных обстоятельств. Помимо Жака, который помогает мне распланировать работу, я сообщаю, где нахожусь, лишь одному человеку, моему подчиненному. Мы работаем в тесном контакте, и я ему полностью доверяю. У этого человека всегда с собой пейджер, чтобы я мог связаться с ним в любое время дня и ночи.

– Кто он? – Карин подалась вперед, сидя на кровати.

– Не он, к сожалению, а она. Это Моник д’Агост, мой секретарь последние шесть лет, и даже больше чем секретарь – она мое доверенное лицо. Она одна знала о кафе – пока, видимо, не рассказала кому-то еще.

– И у вас никогда не возникало ни малейшего подозрения? – продолжила Карин.

– А ты разве подозревала Жанин Клунз? – спросил Дру.

– Нет, но она ведь все-таки жена посла.

– А Моник несомненно лучшая подруга моей жены. Фактически, жена-то мне ее и рекомендовала. Они вместе учились в университете, Моник прошла подготовку в Сервис этранже, где работала во время своего неудачного брака. Все эти годы они с моей женой как неразлучные школьные подружки… а теперь все встало на свои места.

Моро замолчал и подошел к столу, за которым сидел Лэтем. Он снял трубку и набрал номер.

– Все эти годы, – продолжал глава Второго бюро, ожидая ответа по телефону, – она была такой дружелюбной, такой заботливой… Нет, друзья мои, не вы были мишенью, а я. Приняли решение – и время мое истекло. Меня раскрыли.

– О чем вы говорите? – настойчиво спросил Лэтем.

– Сожалею, но сказать не могу.

Моро предостерегающе поднял руку, требуя молчания, и заговорил по-французски в телефонную трубку:

– Отправляйтесь немедленно на квартиру мадам д’Агост в Сен-Жермен и арестуйте ее. Возьмите с собой женщину-офицера, пусть тщательно ее обыщет на предмет капсулы с ядом… Не задавайте вопросов. Делайте, как я сказал!

Француз положил трубку и устало опустился на небольшой диванчик для двоих, стоявший у стены.

– Как же все это печально – с ума сойти, – тихо произнес он.

– Это разные вещи, Клод, – сказал Дру. – Нельзя одновременно сходить с ума и печалиться. По крайней мере, что-то одно должно перевесить, когда речь идет о вашей жизни.

– Однако дела так просто не отложишь, mon ami, – заметила де Фрис. – Учитывая все, что мы пережили, полагаю, какого-то объяснения мы заслуживаем, пусть даже самого туманного.

– Я все думаю, как долго она это планировала, много ли узнала, насколько выдала…

– Кому, черт побери? – спросил Лэтем.

– Тем, кто все доносит Братству.

– Давайте, Клод, – выразил нетерпение Лэтем, – расскажите нам хоть что-нибудь.

– Хорошо. – Моро откинулся на спинку стула, массируя веки пальцами левой руки. – Три года я веду опасную игру, набивая карманы миллионами франков, которые станут моими, только если я провалюсь, а их дело победит.

– Вы стали двойным агентом? – прервала его потрясенная Карин, вставая с кровати. – Как Фредди?

– Двойным агентом? – Лэтем тоже поднялся со стула.

– Да, как Фредди, – подтвердил глава Второго бюро, глядя на Карин. – Они были убеждены, что я удобный и крупный осведомитель, но эту операцию нельзя было зарегистрировать в документах Второго бюро.

– Исходя из предположения, пусть даже весьма призрачного, что Бюро «заражено», – уверенно завершила его мысль Карин.

– Да. Самым слабым местом оказалось то, что я никак не мог бы себя подстраховать. Во всем официальном Париже не нашлось ни одного человека, которому я мог довериться. Бюрократы приходят и уходят; наиболее влиятельные идут в частный бизнес, а политики – куда ветер дунет. Мне пришлось действовать в одиночку, без официального разрешения, исполнять, как говорится, весьма сомнительное соло.

– Бог ты мой! – воскликнул Дру. – Да зачем же вы себя поставили в такое положение?

– На это я ответить не могу. Причины кроются в далеком прошлом и уже преданы забвению… всеми, кроме меня.

– То, о чем все забыли, может ли быть настолько важным, mon ami?

– Для меня да.

– D’accord.[116]

– Merci.

– Дайте мне разобраться, – сказал Лэтем, бесцельно шагая вдоль окна. – Вы ведь сказали «миллионы», правильно?

– Да, это так.

– Вы что-нибудь из них потратили?

– Очень много. Я же вращался в кругах, где на зарплату directeur не разгуляешься. Я подбирался все ближе, платил тем, кого можно было купить, все больше и больше узнавал.

– Настоящая сольная операция. Кое-что для кого-то, кое-что для себя… Кто в этом разберется?

– К сожалению, это точно.

– Но вы же нам говорили… – прервала его Карин. – Должно же это что-то значить.

– Вы не француженка, дорогая. К тому же участвуете в секретных действиях, тайных операциях, разглашать суть которых не любит ни одна страна. Но в глазах обывателя они ведут к коррупции.

– Я не считаю вас продажным, – категорично заявила Карин.

– Я тоже не считаю, – согласился Моро, – но мы оба можем ошибаться. У меня жена, дети, и прежде чем они услышат клевету, будто я обесчестил себя как муж и отец – не говоря уже о несанкционированном стрелковом взводе или годах в тюрьме, – я убегу со своими миллионами и буду жить с комфортом в любой стране мира, где только пожелаю. Не забывайте, я опытный разведчик, у меня везде открыты счета. Нет, друзья мои, я все продумал. И выживу, даже если провалюсь. Я обязан это сделать ради своей семьи.

– А если не провалитесь? – спросила Карин.

– Тогда каждое оставшееся су будет передано Ке-д’Орсе, а еще точный отчет о каждом франке, потраченном в моей сольной операции.