Уэсли Соренсон слушал, что говорит Лэтем по телефону из Бонна; глаза его напряженно глядели прямо перед собой, а на лбу выступили бисеринки пота.

– Запасы воды, reservoirs,[157] – сказал он еле слышно от ужаса, – это в компетенции инженерных войск.

– Это в компетенции всех в Пентагоне, Лэнгли, ФБР и полиции! Вокруг каждого источника водоснабжения в Вашингтоне, Уэс!

– Они огорожены и охраняются…

– Удвойте, утройте и учетверите все патрули, – настаивал Дру. – Этот маньяк не обещал бы того, чего не в состоянии сделать, тем более при таком скоплении народа. Клянусь, у них там задействовано больше денег, чем есть у пол-Европы. Они жаждут власти, слюной исходят, и, как я подозреваю, у них неограниченные средства, которые они готовы положить на алтарь нацистского бога. Господи, всего два дня!

– Как насчет персонажей этого сборища?

– Откуда я знаю, черт возьми? Я пока что только тебе позвонил. Мы отправляем кассеты – президент Германии дал карт-бланш – на использование спутниковой связи в правительственных студиях – французской, британской и американской разведке; в нашем случае все вопросы и пресс-релизы должны поступать тебе.

– Никаких сообщений для публики! Атмосфера по всей стране и так накалена, может стать хуже, чем в период маккартизма. Уже имели место беспорядки, а в столице штата Трентоне организовали марш. Толпа начинала кричать «нацист» при одном лишь упоминании политиков, должностных лиц, профсоюзных лидеров и руководителей корпораций, которые хоть отдаленно связаны с людьми, чью деятельность открыто расследовали. И это только начало.

– Одну минуту, – воскликнул Лэтем, – подожди! Ведь это Гарри привез из долины Братства сотни первых имен?

– Конечно.

– А согласно записям МИ-6, он ясно выразился, что надо разобраться не только с этими людьми, но и со всем их окружением.

– Естественно, таковы правила.

– А потом, когда имена стали известны, от высшего командования нацистов поступил приказ убить Гарри, верно?

– Все так.

– Почему?.. Почему, Уэс? Они охотились на меня, как голодная волчья стая за овцой.

– Этого я так и не понял.

– Возможно, я начинаю понимать. Больно говорить, но предположим, Гарри действительно подсунули не те имена. Нарочно, чтобы создать ту атмосферу, которую вы только что обрисовали.

– Насколько я знаю твоего брата, он бы на фальшивку не купился.

– А что, если у него не было выбора?

– Он был в своем уме. И выбор у него, конечно же, был.

– А если он все-таки… был не в своем уме? Герхард Крёгер – нейрохирург, и он рисковал собственной жизнью в Париже, чтобы убить Гарри. По одному сценарию его – то есть меня – должны были обезглавить, по другому – последним выстрелом разнести мне голову… левую часть головы.

– Я считаю, надо произвести вскрытие, – сказал директор отдела консульских операций и потом добавил: – Когда будет возможно. А сейчас нам надо как можно быстрее действовать и остановить фанатиков, готовых уничтожить сотни тысяч людей в Париже, Лондоне и Вашингтоне.

– Ягер четко высказался, Уэс. Токсичные вещества в резервуарах.

– Я не специалист по водопроводным сооружениям, но кое-что о них знаю. Господи, в разное время мы все учитывали их с точки зрения тактической диверсии и всегда отвергали.

– Почему?

– Очень уж трудоемкая задача. Чтоб отравить воду больших городов, потребовалась бы колонна тяжелых грузовиков в три-четыре мили длиной, а такое не скроешь. Да и доступ к резервуарам для такого огромного числа машин абсолютно невозможен. Там заграждения – как тюремные преграды, по всем сторонам сигнализация; при проникновении в охранную башню поступает сигнал тревоги и сразу начинается проверка.

– Я бы сказал, вы здорово разбираетесь, господин директор.

– Чушь, эту информацию знают или легко могут узнать бойскауты и, уж конечно, все инженеры на государственной службе.

– Итак, ты исключил землю, а с воздуха?

– Также невозможно. Потребовалось бы по крайней мере две эскадрильи низколетающих грузовых самолетов с прицельным выбросом материалов около водонапорных башен для попадания в канал. Скорее всего, они бы столкнулись, а если нет – подняли бы оглушающий грохот над этим пространством, не говоря уже о том, что угодили бы в поле зрения радара.

– Ого, так ты действительно учитывал такого рода диверсию?

– Ты не хуже меня знаешь, Дру, просчитать все возможные варианты – неотъемлемая часть игр, в которые мы играем.

– Это не игра, Уэс. Этот мерзавец не шутил. Он нашел способ и собирается его осуществить.

– Тогда нам лучше поскорее приниматься за работу. Я буду на связи с МИ-5 и Ке-д’Орсе. А ты займись опознанием тех, кто был в том доме на Рейне. Обращайся к Клоду, в МИ-6 и немецкую разведку. Каждый из этих фанатиков к завтрашнему дню должен сидеть в тюрьме. И возьмитесь сначала за тех, кто не немцы, не дайте им уехать из страны.

Следующие двадцать четыре часа правительственные компьютеры яростно вращали дисками, выдавая отдельные фотографии разведслужбам Германии, Франции, Англии и Америки. Из тридцати шести человек, оравших «Sieg Heil, Gunter Jager», семнадцать оказались немцами, семеро – американцами, четверо – британскими подданными и пятеро французскими; личности троих не установили, и они, по всей вероятности, уже вылетели из страны. Всех опознанных арестовали и держали в одиночном заключении, не давая объяснений и не разрешая звонить по телефону. В том случае, если дело касалось известных людей, для семей придумали неожиданные командировки, затянувшиеся конференции, куда их якобы отправили их собственные компании.

– Это возмутительно! – орал владелец химического завода в Германии.

– Как и ваши дела, – парировал немецкий полицейский.

Оставался лишь Гюнтер Ягер со своим штатом в скромном уединении на берегу Рейна, его держали в неведении относительно событий последних суток. Это было многостороннее решение командования, поскольку никто из пленных нацистов не мог дать никаких точных данных относительно «Водяной молнии». Варианты развития событий, предложенные ими в надежде на лучшее обращение и снисходительность, были абсолютно неосуществимы и поэтому неверны. Даже истеричный Ханс Траупман после просмотра записей своих грязных сексуальных экспериментов не мог предложить ничего существенного.

– Неужели вы думаете, я бы что-то скрыл от вас? Господи, я хирург и мгновенно определяю, когда операция не удалась. С нами покончено!

Ответ знал лишь Гюнтер Ягер, а по мнению психиатров, изучавших пленку, он покончит с собой, прежде чем выдаст секрет.

– Его состояние – маниакально-депрессивная контролируемая паранойя, а проще говоря, он находится на грани. Один толчок – и станет полным безумцем, – высказались специалисты.

Карин де Фрис согласилась.

Поэтому следили за всеми средствами связи нового фюрера: за телефоном, радиочастотами, поставками, даже за возможностью использовать почтовых голубей. В кустах, на деревьях и среди руин бывшего разрушенного поместья сидели агенты с мощными электронными подслушивающими устройствами, их «уши» лучами охватывали каждый сектор коттеджа у реки и прилегающей земли. Все ждали, когда Ягер вступит в контакт с кем-то или совершит нечто такое, что даст ключ к разгадке «Водяной молнии». Ничего не происходило, а часы неумолимо шли.

Водопроводные сооружения в Лондоне, Париже и Вашингтоне были фактически в осаде. Взводы вооруженных солдат патрулировали каждый сантиметр территории, блокировали все дороги к резервуарам, включая объездные пути. В кирпичных водонапорных башнях Вашингтона смены операторов и охраны были укомплектованы экспертами из инженерных войск, самым опытным персоналом, доставленным самолетами со всей страны.

– Ни один сукин сын нацист и близко сюда не подберется, – сказал бригадный генерал, отвечавший за резервуар Далекарлиа. – То же самое в Лондоне и Париже, мы обсудили все до последней возможности. Хотя французы явно слегка свихнулись. У них отряды с базукой и гранатометами через каждую сотню ярдов, и они даже воду не пьют.