– Миссис де Фрис только что выражала вам признательность за гостеприимство.

– Учитывая выпавшие на их долю испытания, они могут находиться здесь сколько угодно. Полагаю, ваша охрана на месте.

– Почти что взвод морской пехоты, сэр. Стоит парням заслышать шаги или чих, сразу выхватывают оружие.

– Хорошо. Садитесь поближе, друзья, пройдемся еще разок по фактам. Сначала вы, Стэнли. Что у вас?

– Начнем с больницы, – начал Витковски, усаживаясь на стул рядом с Карин. – Положение было пиковое: на этого британского легочного специалиста, этого Вудварда, пришло-таки подтверждение с Ке-д’Орсе, будто бы он один из врачей миссис Кортленд. Правда, пришло оно с запозданием – сам он прибыл раньше.

– Чересчур небрежно для нацистов, – заметил Кортленд.

– Париж опережает Лондон на час, сэр, – высказал версию Лэтем. – Обычная ошибка, хотя вы правы, это небрежность.

– Возможно, и нет, – возразила де Фрис, и все посмотрели на нее. – А не появился ли у нас друг в стане английских нацистов? Как еще можно привлечь внимание к убийце, если не задержать подтверждение, когда оно необходимо, и не прислать его подозрительно поздно?

– Это слишком сложно, Карин, – возразил полковник, – и легко ошибиться. Очень уж слабое звено в цепи – агента легко бы выследили.

– Сложности – это наше дело, Стош, а ошибки-то мы как раз и ищем.

– Это что, урок свыше?

– Согласитесь, – поддержал Карин Дру, – она, возможно, права.

– Да, действительно, однако, к сожалению, пока нам этого не узнать.

– Почему? Мы тоже можем уцепиться за ниточку. Кто на Ке-д’Орсе дал разрешение Вудварду, хоть и с запозданием?

– В том-то все и дело, что выдано разрешение офисом некоего Анатоля Бланшо, члена палаты депутатов, Моро выяснил.

– И что?

– Ничего. Этот Бланшо никогда не слышал о докторе Вудварде, и звонок из его кабинета в больницу «Хертфорд» не зарегистрирован. Более того: Бланшо всего один раз звонил в Лондон, около года назад, причем из дома, чтобы сделать ставку в Лэдброкс на ирландском тотализаторе.

– Значит, нацисты просто воспользовались его именем.

– Похоже.

– Сукины дети!

– Аминь, хлопчик.

– А мне казалось, вы говорили, будто чего-то добились.

– Да, но не с Вудвардом.

– С кем же тогда? – нетерпеливо вмешался Кортленд.

– Я имею в виду «посылочку» офицера Лэтема, доставленную во Второе бюро рано утром, сэр.

– Лютеранского священника? – спросила Карин.

– Сам того не зная, Кениг – певчая птица, – сказал Витковски.

– И что он поет? – спросил Дру, подавшись вперед.

– Арию «Der Meistersinger Traupman». Мы ее уже слышали.

– Хирург из Нюрнберга? – допытывался Лэтем. – Шишка у нацистов, о котором Соренсон разузнал у… – Он осекся, беспомощно глядя на посла.

– Да, Дру, – спокойно сказал Кортленд, – у официального опекуна моей жены в Сентралии, штат Иллинойс… Я сам разговаривал с господином Шнейдером. Старик с болью вспоминает прошлое, былые ошибки, и что бы он ни сказал, я верю – говорит правду.

– О Траупмане он, безусловно, говорит правду, – согласился полковник. – Моро встречался в Мюнхене с бывшей женой Траупмана всего несколько дней назад. Она все подтвердила.

– Я в курсе, – по-прежнему спокойно сказал посол, кивая. – Траупман осуществлял операцию «Зонненкинд» по всему миру.

– А что Клод узнал о Траупмане от лютеранского священника? – спросила Карин.

– Кениг и ему подобные в высшем эшелоне боятся его и заискивают изо всех сил. Моро сначала решил, что Траупман – основной игрок, но теперь считает его несколько другой фигурой. Траупман, по его мнению, имеет какое-то особое влияние на нацистское движение, держит всех мертвой хваткой.

– Этакий нацистский Распутин? – развила его мысль де Фрис. – Неприкосновенная фигура за царским троном, управляющая этим троном?

– Нам известно, что есть новый фюрер, – сказал Витковски. – Мы только понятия не имеем, кто он.

– Но если этот новый Гитлер и есть трон…

– Вот тут-то я должен остановить вас, Карин, – прервал ее Дэниел Кортленд, медленно и с гримасой боли на лице поднимаясь со стула у старинного стола.

– Простите, господин посол…

– Нет-нет, дорогая, это вы меня простите. Таков приказ моего правительства.

– Что вы, черт возьми, делаете?

– Остыньте, Дру, остыньте, – приказал Кортленд. – Только что я говорил по телефону с Уэсли Соренсоном, который временно отвечает за отдельные секретные операции. Так вот, мне больше нельзя ни участвовать в разговоре на эту тему, ни присутствовать при нем. Когда же я выйду из комнаты, вы, офицер Лэтем, должны позвонить ему по этому телефону на скрэмблере… А теперь, извините, я удалюсь в библиотеку, там хорошо укомплектованный бар. Позже, если захотите просто поболтать, присоединяйтесь.

Посол прохромал через комнату, вышел во внутреннюю дверь и плотно прикрыл ее за собой.

Дру вскочил со стула и метнулся к телефону. Присев, принялся торопливо нажимать на кнопки.

– Уэс, это я. Что за уловки?

– Посол в Париже, Дэниел Рутерфорд Кортленд, вышел из комнаты?

– Да, конечно, в чем дело?

– На тот случай, если этот разговор прослушивается, я, Уэсли Теодор Соренсон, директор отдела консульских операций, беру на себя полную ответственность за последующие действия по статье семьдесят три Положения о секретных операциях, касающихся односторонних индивидуальных решений в полевых условиях…

– Эй, черт возьми, это моя линия связи!

– Заткнитесь!

– В чем дело, Уэс?

– Соберите отряд, вылетайте в Нюрнберг и возьмите доктора Ханса Траупмана. Похитьте негодяя и доставьте в Париж.

Встревоженный Роберт Дурбейн сидел за столом в своем кабинете рядом с закрытым центром связи. Нет, он терзался не просто ощущением тревоги, поскольку ощущения абстрактны и могут основываться на чем угодно: от расстроенного желудка до утренней ссоры с женой. С желудком у него все прекрасно, а жена, с которой он прожил двадцать четыре года, по-прежнему его лучший друг, в последний раз они поссорились, когда их дочь собралась выйти замуж за рок-музыканта. Жена была «за», он – «против». Он проиграл – брак оказался больше чем просто удачным, ибо его длинноволосый зять попал в список каких-то «хитов» и, выступая месяц в Лас-Вегасе, заработал больше, чем Бобби Дурбейн смог бы получить за полвека. Но из-за чего особенно терзался тесть, так это из-за того, что муж его дочери – приятный молодой человек – ничего крепче белого вина не пьет, наркотиками не увлекается, имеет степень бакалавра по средневековой литературе и решает кроссворды быстрее самого Бобби. Поистине в этом мире нет логики.

«Так почему же все-таки мне так неуютно?» – подумал Дурбейн. Началось это, пожалуй, с запроса полковника Витковски на компьютерные распечатки всех телефонных и радиопереговоров из центра связи за последние семь дней. Затем добавилось еще достаточно явное изменение в поведении Дру Лэтема, человека, которого он считал другом. Дру его избегал, что было несвойственно этому офицеру отдела консульских операций. Дурбейн оставил Лэтему два послания, одно на его квартире на рю дю-Бак, которую все еще ремонтировали, а другое – в центре сообщений посольства. Ни на одно ответа не последовало, а Бобби знал, что Дру в посольстве, находится там весь день, уединившись наверху в апартаментах посла. Дурбейн понимал, случилась беда: жена Кортленда получила серьезнейшие ранения во время нападения террористов два дня назад и не приходилось надеяться, что она выживет, но и при всем этом не в правилах Лэтема до такой степени игнорировать послания своего «яйцеголового» друга, обожающего отгадывать эти «омерзительные кроссворды». Особенно если учесть, что Бобби спас ему жизнь несколько дней назад.

Нет, что-то не так, случилось нечто такое, чего Дурбейн не мог понять, существовал только один способ все выяснить. Он взял трубку телефона, по которому можно было связаться с любым сотрудником посольства без всяких ограничений, и набрал номер апартаментов Кортленда.