– Вот оно! – воскликнул Джек Роу, когда на экране появились данные из Чикаго.

«Женщина по имени Жанин Клунз в течение трех лет работала в должности профессора по кибернетике до брака с Дэниелом Кортлендом, в то время послом в Финляндии. Как коллеги, так и студенты высоко ценили ее умение разбираться в тонкостях компьютерной техники. Она активно участвовала в политической жизни университета, будучи ярым консерватором; эти убеждения не пользовались популярностью, но ее обаяние смягчало отрицательную реакцию. По слухам, у нее было несколько романов за время пребывания в университете, но без последствий и без ущерба для ее положения. Отмечалось, однако, что, за исключением политических событий, она активно не участвовала в общественной жизни университета, живя за его пределами в Эванстоне, штат Иллинойс, примерно в часе езды.

Полученное ею воспитание и образование вполне в духе времени. Она эмигрировала из Баварии в конце сороковых годов еще ребенком после смерти родителей и воспитывалась у родственников, у четы Чарльз Шнейдер в городе Сентралия округа Марион, штат Иллинойс. В ее характеристике сказано, что она была лучшей ученицей в средней школе, получила почетную стипендию для поступления в Чикагский университет, а после получения званий бакалавра, магистра и доктора ей была предложена штатная должность. Она часто ездила в командировки в Вашингтон, округ Колумбия, в качестве бесплатного политического консультанта, где и познакомилась с послом Кортлендом.

Вот и все, парижане. Привет из Чикаго».

– Все, да не все, – тихо сказал Витковски, прочитав яркие зеленые строки на экране. – Она – зонненкинд, Дитя Солнца.

– А я считала, в существование программы «Лебенсборн» никто не верит, – чуть слышно произнесла Карин.

– Большинство, возможно, – ответил полковник, – но только не я. Посмотрите, что происходит.

– Что это такое – Дитя Солнца?

– Это целая концепция, Дру. Суть ее в том, что до и после войны приверженцы «третьего рейха» посылали избранных детей к избранным «родителям» по всему миру. В их задачу входило добиться, чтобы Дети Солнца заняли влиятельные посты, тем самым проложив дорогу «четвертому рейху».

– Это уже из области фантазий, такого просто не могло произойти.

– А может, и произошло, – сказал Витковски. – Господи, мир сошел с ума! – возмутился шеф безопасности посольства.

– Подождите! – сказал сидевший за компьютером Джоэл Гринберг, прервав гневное выступление Витковски. – Из Чикаго идет дополнение. Смотрите на экран.

Все повернулись к дисплею с яркими зелеными буквами.

«Дополнительная информация на Жанин Клунз. Отстаивая консервативные принципы, она в то же время показала себя ярой противницей нацистского шествия в городе Скоки, штат Иллинойс. На свой страх и риск она поднялась на трибуну во время их марша и осудила движение как варварское».

– Ну что скажешь об этом, Стэнли? – спросил Дру.

– Это я вам скажу, – прервала их де Фрис. – Что может быть лучше, чем, придерживаясь чудовищных взглядов, публично осуждать их? Вы, наверно, правы, полковник. Операция «Дети Солнца», вполне возможно, идет своим ходом.

– Тогда скажите, как мне разговаривать с послом? Что мне, черт возьми, ему сказать? Что он живет и спит с дочерью «третьего рейха»?

– Давай этим я займусь, Стэнли, – сказал Лэтем. – Ведь я же координатор.

– На кого ты собираешься это взвалить, юноша?

– На кого же еще? На того, кого мы оба уважаем – на Уэсли Соренсона.

– Да поможет ему бог!

На столике возле компьютера Роу зазвонил телефон. Он поднял трубку.

– С-2 слушает, в чем дело?.. Да, сэр, немедленно, сэр. – Роу повернулся к Витковски: – Вам нужно срочно подняться к врачу, полковник. Ваш «трофей» очнулся и заговорил.

Герхард Крёгер лежал в смирительной рубашке на узкой кровати, вжавшись в деревянную стенку. Он был один в изоляторе посольства. Его забинтованные раненые ноги скрывала больничная пижама, дикий взгляд блуждал, ни на чем надолго не останавливаясь.

– Mein Vater war ein Verrater, – хрипло шептал он. – Mein Vater war ein Verrater!.. Mein Leben ist vorbei, alles vernichtet!

Двое мужчин наблюдали за ним через поддельное зеркало из соседнего кабинета – одним из них был врач посольства, другим полковник Витковски.

– Он совсем тронулся, – сказал шеф безопасности.

– Я не понимаю по-немецки. Что он говорит? – спросил врач.

– Что отец его дерьмо, предатель, что жизнь его кончена, все пропало.

– И что вы думаете по этому поводу?

– Судя по всему услышанному, он ненормальный, его давит непомерное чувство вины, оно толкает его на стену, на которую он не в состоянии залезть.

– Тогда он предрасположен к самоубийству, – заключил врач. – Пусть остается в смирительной рубашке.

– Вы чертовски правы, – согласился полковник. – Но я все равно попробую его допросить.

– Будьте осторожны, у него давление зашкаливает, – что, надо думать, в порядке вещей, учитывая, кто он… вернее, кем он был. Когда падают великие мира сего, они приземляются с треском.

– А вы знаете, кто он, кем был?

– Конечно. Его узнал бы каждый, кто учился на врача. Особенно, кто слушал лекции по нейрохирургии.

– Просветите меня, доктор, – попросил Витковски, глядя на врача.

– Он был знаменитым немецким хирургом. Правда, вот уже несколько лет я ничего о нем не слышал, но прежде он специализировался на болезнях мозга. Тогда говорили, что он вылечил больше пациентов с отклонениями в мозговой деятельности, чем любой другой врач в мире. Причем скальпелем, а не лекарствами, от которых столько побочных эффектов.

– Так почему этого гения, будь он трижды проклят, послали в Париж убивать, когда он в цель с двух шагов попасть не может?

– Откуда мне знать, полковник? Скажи он сам что-нибудь об этом, я и то не понял бы.

– Все правильно, но толку мало, доктор. Пустите меня к нему, пожалуйста.

– Конечно, но помните – я буду следить. Увижу, что наступит критическое состояние – а рубашка регистрирует давление, пульс, кислород, – вы уходите. Понятно?

– Я не могу так легко подчиняться приказам, когда речь идет об убийце…

– Моим подчинитесь, Витковски, – резко прервал его врач. – Моя задача – чтоб он жил. Пусть хоть для вашей пользы. Мы друг друга поняли?

– Выбора у меня нет, верно?

– Верно. И посоветую вам разговаривать с ним спокойно.

– В подобных советах я не нуждаюсь.

Полковник сел на стул у кровати. Он спокойно сидел, дожидаясь, когда дезориентированный Крёгер поймет, что он здесь.

– Guten Abend, Herr Doktor. Sprechen sie Englisch, mein Herr?[98]

– Вы прекрасно знаете, что говорю, – сказал Крёгер, пытаясь выпутаться из смирительной рубашки. – Почему на мне этот унизительный наряд? Я врач, знаменитый хирург, почему же со мной обращаются, как с животным?

– Потому что семьи двух ваших жертв в отеле «Интерконтиненталь» уж точно считают вас диким зверем. Может, выпустить вас, чтоб вы испытали на себе их гнев? Уверяю, смерть от их рук окажется более мучительной, чем казнь.

– Произошла ошибка, сбой… трагедия, и все из-за того, что вы прячете врага человечества!

– Врага человечества?.. Это очень серьезное обвинение. Почему это Гарри Лэтем – враг человечества?

– Он сумасшедший, опасный шизофреник, надо прекратить его мучения или дать лекарства, чтобы упрятать его в клинику. Разве Моро не сказал вам?

– Моро? Из Второго бюро?

– Конечно. Я все ему объяснил! Он не связался с вами? Он, конечно, француз, а все они такие скрытные.

– Я мог пропустить его сообщение.

– Понимаете, – сказал Крёгер, по-прежнему не прекращая попыток отделаться от рубашки, но уже сидя на кровати. – Я лечил Гарри Лэтема в Германии – где, не важно, – я спас ему жизнь, но вы должны меня к нему доставить, чтоб я сделал ему укол теми лекарствами, что были у меня в одежде. Только так он сможет жить дальше и служить вашим целям.