– Его друга? – спросил мэр из Пенсильвании.

– Меня, – ответил слегка смущенный, но непримиримый член подкомитета палаты по разведке. – По приказу из берлинской ячейки. В ЦРУ, возможно, есть неуправляемый малый, которого нужно держать под постоянным наблюдением и разобраться с ним, если потребуется. Использовать кого-то из наших людей – слишком большой риск. Господин Маркетти взялся помочь.

– Похоже, у нас своего рода брак по Ларошфуко, – сказала семидесятилетняя дама с увеличенными оптикой горящими глазами. – Пусть неравный, но выгодный.

– Это я и пытался, хоть и коряво, выразить, мадам.

– Вы выразились прекрасно, но, как всегда, дела красноречивее слов… У вас есть конкордат, господин Маркетти, и я полагаю, мои коллеги согласятся, если я скажу, что мне хотелось бы поскорее отсюда уехать.

– Лимузины ждут внизу, а в частном аэропорту – «Лиры».

– Мы с конгрессменами уйдем через черный ход и поедем в разных машинах, – сказал сенатор.

– Как и приехали, сэр, – согласился Дон Понткартрен, поднимаясь вместе с остальными. – Благодарю всех вас от всего моего сицилийского сердца. Встреча прошла успешно, конкордат существует.

По одному, в разной степени испытывая неудобство, американские нацисты покинули богато обставленную столовую в Новом Орлеане. Дон нащупал под крышкой стола скрытый тумблер и щелкнул им, отключая обзорные видеокамеры, скрытые в задрапированных велюром стенах. Его имя, голос и образ будут с пленок убраны, а имя другого, возможно врага, вставлено.

– Придурки, – тихо сказал себе Маркетти. – Наша семья или станет самой богатой в Америке, или мы будем героями республики.

Предметы материальной культуры Древнего Египта – поразительно большие и изящно маленькие – одна из самых удивительных экспозиций Лувра. Скрытая в колоннах подсветка создает игру света и тени, как бы вселяя в экспонаты дух столетий ради сегодняшних посетителей. Но все здесь, однако, напоминало о бренности. Эти мужчины и женщины жили, дышали, занимались любовью и рожали детей, которых надо было кормить обычно щедротами Нила. А потом они умерли, правители и рабы, оставив величественное и жалкое наследство; не слишком хорошие и не слишком дурные, они просто жили когда-то.

Среди этого бесплотного мира два агента Второго бюро и держали свои орудия труда, ожидая встречи между Луи, графом Страсбургским, и Жанин Кортленд, женой американского посла. Этими орудиями были миниатюрный восьмимиллиметровый камкордер, способный принимать тихий разговор на расстоянии двадцати футов, и нагрудный магнитофон для записи голоса на более близком расстоянии. Сотрудник Второго бюро с камкордером и в мини-наушниках расположился между двумя огромными саркофагами, держа перед собой видеокамеру. Другой агент склонился, изображая ученого, рассматривающего древние надписи, чтобы скрыть его от посторонних глаз. Еще один их коллега бродил по залу среди редких посетителей – редких, поскольку в Париже было время ленча. Они поддерживали связь через крошечное радио, укрепленное на лацканах пиджаков.

Первой появилась Жанин Кортленд. Нервно оглядела выставочный зал, всматриваясь в тускло освещенное пространство. Никого не найдя, она принялась бесцельно бродить среди экспонатов, в какой-то момент оказавшись почти вплотную к склонившемуся «ученому», увлекшемуся надписью на caркофаге, потом перешла к застекленному экспонату из древнеегипетского золота. Наконец Андрэ-Луи, граф Страсбургский, появился в главном проходе под аркой – он был великолепен в модном дневном костюме, дополненном голубым шелковым галстуком в разводах. Он заметил жену посла, медленно и осторожно осмотрел зал и, удовлетворенный увиденным, подошел к ней. Первый агент направил свой камкордер, настроил антенну и включил далеко не бесшумное звукоснимающее устройство. Он слушал и смотрел в объектив, прикрывая аппарат левой рукой.

– Вы совершенно не правы, мсье Андрэ, – тихо начала Жанин Кортленд. – Я завела как бы случайный разговор со старшим офицером безопасности посольства и говорила убедительно. Он был просто шокирован, когда я высказала предположение, что он послал за мной сопровождение.

– А что он еще мог сказать? – холодно спросил граф.

– Я слишком долго и слишком часто врала – фактически всю жизнь, – чтобы не распознать лжеца. Я уверила его, что была в магазине и один из продавцов подошел и сказал, будто на улице меня ждут сопровождающие и не нужно ли пригласить их войти, чтоб не стояли на солнце.

– Хорошо придумано, мадам, даю слово, – с большей теплотой похвалил человек по имени Андрэ. – Такие, как вы, действительно прошли отличную подготовку.

– Даете слово? Я сама его даю, благодарю. Мы всю жизнь оттачивали это умение. Исключительно ради одной цели.

– Замечательно, – признал Страсбург. – А этот ваш офицер безопасности не высказал предположения, кто были ваши сопровождающие?

– Я его, естественно, исподволь навела на эту мысль – это тоже часть нашей подготовки. Я спросила, могли бы за мной следить французы. Ответ был простодушным и, видимо, правильным. По его мнению, если парижские власти заметят, что привлекательная и всем известная жена самого влиятельного иностранного посла во Франции одна ходит по магазинам, они вполне могут приказать обеспечить ей незаметную защиту.

– Логично, наверно, если, конечно, ваш офицер безопасности не прошел такую же подготовку, как и вы.

– Ерунда! Теперь послушайте. Муж возвращается на «Конкорде» через несколько часов, и мы проведем пару дней как счастливая пара; но все же я настаиваю на поездке в Германию для встречи с нашим начальством. У меня есть план. По официальным документам у меня в Штутгарте осталась двоюродная бабушка: ей под девяносто, и мне бы хотелось повидаться с ней, пока не поздно…

– Сценарий прекрасен, – прервал ее Страсбург, давая Жанин знак следовать за ним в темный угол зала. – Посол едва ли будет возражать, и Бонн это, конечно, одобрит… мы вот что сделаем…

Глядя в объектив, офицер Второго бюро направил камкордер вслед за парой на тускло освещенное пространство в углу. Вдруг он ахнул, увидев, как граф полез в карман пиджака и медленно вытащил шприц с иглой в пластиковой упаковке. Другой рукой, находившейся в тени, Страсбург снял футляр, обнажая иглу.

– Останови его! – хрипло прошептал агент в радио на лацкане. – Вмешайся! Боже, он собирается ее убить! У него игла!

– Господин граф! – закричал второй офицер Бюро, ошеломив и Страсбурга, и жену посла. – Я не поверил своим глазам, но это ведь вы, сэр! Я мальчишкой играл у вас в саду много лет назад. Как рад увидеть вас снова! Я теперь работаю адвокатом в Париже.

– Да-да, конечно, – сказал огорченный и рассерженный Страсбург, роняя шприц на темный пол, воспользовавшись шумом неожиданного вмешательства, и наступая на него ногой. – Адвокат, как это хорошо… Простите, сейчас у меня нет времени. Еще встретимся.

С этими словами Луи, граф Страсбургский, кинулся, лавируя между редкими посетителями, вон из зала.

– О, простите, что помешал, мадам! – сказал второй агент Бюро, с напускным смущенным видом давая понять, что так неловко нарушил любовное свидание, о чем сожалеет.

– Это не важно, – запинаясь, пробормотала Жанин Кортленд, повернулась и быстро ушла.

Было чуть больше пяти, когда Лэтем и Карин де Фрис во второй раз вернулись из Второго бюро. Их вызвал Моро после того, как были размножены и подготовлены для изучения видео– и аудиопленки из Лувра. Их эскорт, мсье Фрик и мсье Фрак, ехали следом в разных лифтах с интервалом в пять минут, чтобы убедиться, не проявил ли кто в фойе ненужного интереса к американскому или бельгийскому работнику посольства.

– Что у вас произошло? – спросил Дру, когда они с Карин шли по коридору к номеру в «Нормандии».

– О чем ты?

– О вас с Моро. С утра вы друзья – водой не разольешь. А потом весь день словом не перекинулись.