– Nein! – пронзительно закричал фашист и забился, когда по его шее побежала струйка крови. – Чего вы от меня хотите? Я ничего не знаю, делаю только то, что прикажут!

– Кто отдает тебе приказы?

– Не знаю! Мне звонят по телефону… мужчина, иногда женщина… Они называют кодовую цифру, и я должен выполнить приказ.

– Этого мало, подонок…

– Он говорит правду, Стэнли, – быстро вмешался Лэтем, останавливая Витковски. – На днях тот шофер сказал мне то же самое, почти слово в слово.

– Какой же приказ ты получил сегодня? – спросил полковник, и наци вскрикнул, почувствовав, что нож все сильнее давит на его горло. – Сегодня! – рявкнул Витковски.

– Убить его, ja, убить предателя, но обязательно забрать тело и сжечь.

– Сжечь? – воскликнул Дру.

– Ja, отрезать голову и тоже сжечь, но в другом месте, подальше от тела.

– Подальше?.. – Дру не сводил глаз с дрожавшего от ужаса нациста.

– Клянусь, это все, что я знаю!

– Черта с два это все! – взревел полковник, и кровь из-под ножа побежала быстрее. – Я допрашивал сотни таких, как ты, мерзавец, и я знаю все. По глазам вижу, что ты не все сказал! Убийство – дело нехитрое, а вот остальное потруднее: ведь гораздо опаснее возить труп, отрезать ему голову и все сжигать. Это уж чересчур даже для вас, психопатов. Так что же ты от нас скрыл? Говори или сейчас подохнешь!

– Nein, пожалуйста! Этот человек все равно скоро умрет, но он не должен умереть среди врагов! Нам велели найти его первыми!

– Он должен умереть?

– Ja, это неизбежно. Три-четыре дня – вот все, что ему осталось, это всем нам известно. Нам приказали взять его сегодня и убить до наступления утра где-нибудь далеко, чтобы его не нашли.

Лэтем словно в тумане отошел от кушетки, пытаясь решить загадку, которую им задал нацист. Все было непонятно, кроме одного явно неоспоримого утверждения.

– Я передам эту крысу французской разведке со всеми его показаниями. Маленькая машинка на моем столе записала все, – сказал Витковски.

– А может, Стэнли, – спросил Дру, – посадить его в дипломатический самолет и отправить в Вашингтон, в Лэнгли, никому ни о чем не сообщая, кроме ЦРУ?

– Да ты что? Почему? С этим должны разбираться французы.

– Думаю, не только они, Стэнли. А список Гарри? Вдруг кто-то в Управлении попытается прикрыть этого мерзавца или, напротив, убить его.

– Ты переплюнул меня, мальчик.

– Я переплюнул себя, полковник. Ведь я теперь – Гарри, и кто-то очень надеется, что я вот-вот умру.

В Монте-Карло было три часа ночи. Узкие, тускло освещенные улицы за казино опустели, только из игорного дворца все еще выходили люди. Одни из них были пьяны, другие возбуждены, многие – расстроены. Клод Моро шел по проулку, ведущему к каменной стене. За ней находилась гавань. Подойдя к стене, он внимательно оглядел открывшуюся перед ним картину – рай для богачей всего мира с огромными роскошными яхтами и прогулочными катерами, ярко освещенными огнями. Моро не испытывал зависти – он просто любовался прекрасным видом. Он не чувствовал зависти, ибо как чиновник нередко сталкивался с владельцами этих роскошных яхт и наблюдал их жизнь изнутри. Этого ему вполне хватало. Не желая прибегать к обобщениям, он все же заметил, что в основном это были люди мятущиеся, ищущие острых ощущений, приключений и новых впечатлений. Вечная погоня за новизной составляла основу их существования, и ей не было конца. Они любили комфорт и непрерывно искали новые стимулы для жизни. А что теперь? Что дальше?

– Эй, мсье, – раздался голос, и из темноты выступила фигура. – Вы – друг Братства?

– Дело ваше проиграно, – не поворачивая головы, произнес Моро. – Я сто раз говорил это вашим людям, но если вы будете и дальше смазывать маслом мой скромный кусок хлеба, я сделаю то, о чем вы просите.

– Наш ликвидатор – женщина за столом в казино, которую вы забрали. Что случилось?

– Она покончила с собой, как и двое других несколько месяцев назад в тюрьме. Мы французы, а потому, арестовав ее, при обыске не раздевали догола. Если бы мы это сделали, то нашли бы пластиковые капсулы с цианидом.

– Sehr gut.[66] Она ничего не рассказала?

– Она не успела, так и не выйдя из туалета.

– Значит, мы чисты?

– Пока. Полагаю, за мою помощь мне, как обычно, заплатят в Цюрихе завтра?

– Да.

Фигура растворилась в темноте, и Моро, подняв руку к нагрудному карману, выключил магнитофон. Устная договоренность ничего не значит, все надо фиксировать на пленке.

Бэзил Марченд, член палаты лордов, с такой силой швырнул на стол бронзовое пресс-папье, что осколки разбившегося стекла разлетелись по всей комнате. Стоявший перед ним человек отступил на шаг и отвернул лицо.

– Как вы смеете? – закричал Марченд, джентльмен почтенного возраста. Руки его дрожали от гнева. – Мои предки участвовали еще в Крымской войне, а также во всех последующих, включая войну с бурами, на которой молодой репортер по имени Черчилль восхищался проявленной ими храбростью. Как вы могли заподозрить меня в этом?

– Простите, лорд Марченд, – спокойно сказал офицер МИ-5, – хотя заслуги вашей семьи в войнах нашего столетия оценены по достоинству, в семье было одно исключение, не так ли? Я имею в виду вашего старшего брата, одного из основателей группы Клайвдена, которая весьма почитала Адольфа Гитлера.

– Он был с позором изгнан из семьи! – в ярости перебил его Марченд и, дернув на себя ящик стола, вытащил документ в серебряной рамке. – Вот, смотрите, наглец! Это слова самого короля о действиях моей лодки под Дюнкерком. Мне было шестнадцать лет, а я вывез тридцать восемь человек, которых убили бы или взяли в плен. И это произошло до того, как меня наградили «Военным крестом» за мою службу на королевском флоте!

– Мы знаем о вашем выдающемся героизме, лорд Марченд…

– Так не приписывайте мне гнусные заблуждения старшего брата. Я едва знал его, но то, что я о нем знал, мне не нравилось, – продолжал взбешенный член палаты лордов. – Если вы провели расследование, то вам известно, что он уехал из Англии в 1940 году и больше не возвращался. Уверен, что он умер от пьянства, скрываясь на одном из островов в южной части Тихого океана.

– Боюсь, вы не совсем точны, – сказал посетитель из МИ-5. – Ваш брат скончался в Берлине под другим именем, и работал он в министерстве информации рейха. Он женился на немке, и у него, как и у вас, трое сыновей…

– Что?.. – Старик, раскрыв рот и с трудом дыша, медленно опустился в кресло. – Нам никогда этого не говорили, – тихо, чуть слышно добавил он.

– А зачем, сэр? После войны он исчез вместе с семьей. Полагали, что он уехал в Южную Америку и обосновался в одном из немецких поселений в Бразилии или Аргентине. Поскольку официально он не числился в списках военных преступников, его не искали, и, учитывая значительные потери, понесенные семьей Марчендов…

– Да, – тихо проговорил лорд Бэзил, – два моих других брата были пилотами, а сестра работала в госпитале.

– Верно. Мы решили похоронить это неприятное дело.

– Очень любезно с вашей стороны. Простите мою вспыльчивость.

– Не думайте об этом. Вы заметили, что не могли знать того, о чем вам не говорили.

– Да, да, конечно… Но вот сейчас, здесь, вы меня почти обвинили – меня и косвенно мою семью – в участии в каком-то фашистском движении в Германии. Почему?

– Это довольно топорный прием, мы редко к нему прибегаем, но он эффективен. Я не обвинял лично вас, сэр; если помните, я сказал: «Как оскорбительно было бы для короны узнать» и так далее, и так далее. Первая реакция – всегда возмущение, но оно бывает притворным и истинным. Человеку опытному нетрудно отличить одно от другого, а я многое повидал в жизни.

– В чем же я правильно поступил?