– Un peu,[146] – нервно ответила женщина, судя по всему, домоправительница.

– Мне необходимо увидеться с мсье Лаволеттом. Дело чрезвычайной важности, до утра ждать нельзя.

– Подождите снаружи, я позову Мажу.

– Он и есть мсье Лаволетт?

– Нет, он шофер патрона… кроме всего остального. Он говорит по-английски лучше. Ждите снаружи.

Дверь захлопнулась, вытеснив Дру на небольшое кирпичное крыльцо. Утешало лишь то, что женщина включила свет у входа. Через несколько минут дверь снова открылась, и в проеме показался крупный мужчина, тоже в халате, широколицый, грудь и плечи его годились для полузащитника, которому под форму не потребовалось бы подкладывать много ваты. Помимо угрожающих размеров Лэтем разглядел оттопыренный карман халата, из разреза вверху явственно виднелся черный ствол пистолета.

– Какое у вас дело к патрону, мсье? – спросил мужчина на удивление приятным голосом.

– Правительственное, – ответил Дру, опять протягивая удостоверение. – О нем я могу сказать только самому мсье Лаволетту.

Шофер взял удостоверение и стал изучать его в свете, падавшем из фойе.

– Американского правительства?

– Отдел разведки, я работаю со Вторым бюро.

– А, Второе бюро, Сервис этранже, секретный отдел Сюрте и теперь американцы. Когда вы оставите patron в покое?

– Он человек большого ума и опыта, а срочных дел всегда хватает.

– Он к тому же старый человек, ему нужно больше отдыхать, особенно теперь, после смерти жены. Он много часов проводит на коленях в часовне, разговаривая с ней и обращаясь к богу.

– Все равно мне необходимо с ним увидеться. Он бы сам этого захотел. Его друг может попасть в беду из-за события, которое касается правительств Франции и Соединенных Штатов.

– Вы всегда вопите «срочно», а когда вам пойдут навстречу, сидите с этой информацией неделями, месяцами, даже годами.

– Откуда вы знаете?

– Потому что много лет работал на вас, вот и все. Скажите, почему я должен вам верить?

– Потому, черт возьми, что я здесь! В час тридцать ночи!

– А почему не в 8.30 или 9.30, чтобы патрон смог выспаться? – Вопрос прозвучал невинно, в голосе шофера не было никакой угрозы.

– Ну ладно, у меня уже челюсти сводит. Вам не приходит в голову, что я бы тоже предпочел быть дома с женой и тремя ребятишками?

Эту ложь прервал громкий звук. Здоровяк инстинктивно оглянулся, и дверь приоткрылась, за ней виднелось фойе и длинный коридор с небольшой решетчатой дверью из меди в конце; через несколько секунд показался миниатюрный лифт.

– Гюго! – раздался слабый голос седого человека в лифте. – В чем дело, Гюго? Я услышал звонок, а потом какой-то спор на английском.

– Вам бы следовало закрыть свою дверь, патрон. Тогда б вас не разбудили.

– Ладно, ладно, вы слишком уж меня бережете. Помогите-ка мне выбраться из этой проклятой штуки, я все равно не спал.

– Но Анна говорила, вы плохо ели, а потом провели на коленях два часа в часовне.

– Ради благой цели, сын мой, – сказал бывший отец Антуан Лаволетт. Поднявшись при помощи Гюго со стула, он осторожно ступил в коридор. Он был как тростинка в своем халате в красную полоску, выше 180, но худой, почти истощенный. У него были точеные черты лица готического святого – орлиный нос, строгие брови и широко открытые глаза. – Уверен, бог слышит мои молитвы. Я сказал ему, раз это он все создал, то он и отвечает за мои чувства к жене. Я даже побранил его, подчеркнул, что ни его сын, ни Священное Писание никогда не запрещали священнику жениться.

– Уверен, он услышал вас, патрон.

– Надеюсь, а если нет, то я погромче пожалуюсь, что у меня постоянно болят колени. Интересно, есть ли у господа нашего колени, которые должны сгибаться. Да, конечно, есть, мы же созданы по его образу и подобию – это, возможно, было большой ошибкой.

Старик остановился перед Лэтемом, который теперь стоял в коридоре.

– Ну, так кто ж у нас здесь? Это вы врываетесь к людям по ночам?

– Да, сэр. Моя фамилия Лэтем, я из американского посольства, офицер отдела консульских операций Соединенных Штатов. Ваш шофер все еще держит мое удостоверение.

– Бога ради, верните его, Гюго, вы с этой чепухой уже покончили, – дал указание бывший священник, он вдруг содрогнулся, голова его затряслась.

– С какой чепухой, сэр? – спросил Дру.

– Мой друг Гюго в молодости служил в преторианской охране, набранной из Иностранного легиона и посланной в Сайгон. Вы его там забыли, так он сам выбрался.

– Он очень хорошо говорит по-английски.

– Еще бы, Гюго был офицером по особым поручениям у американцев.

– Никогда не слышал, чтоб в Сайгоне была какая-то преторианская охрана или французские офицеры.

– «Преторианская охрана» – эвфемизм для отрядов смертников, а об этой операции вы много еще чего не слышали. Людям свойственно так быстро обо всем забывать. Американцы платили в десять раз больше, чем можно заработать в легионе тем, кто доставлял данные из-за линии фронта. А правящая верхушка в Юго-Восточной Азии знала французский гораздо лучше английского… Так зачем вы пришли?

– Из-за отца Манфреда Ньюмена.

– Понятно, – сказал Лаволетт, глядя прямо в глаза Лэтему, они были с ним одного роста. – Проводите нас в библиотеку, Гюго, и возьмите у мсье Лэтема оружие, держите его у себя, пока мы не закончим.

– Да, патрон.

Шофер протянул Лэтему удостоверение, одновременно показывая ему правой рукой, чтобы тот отдал ему пистолет. Заметив, что взгляд Гюго направлен на слегка оттопыренный слева пиджак, Лэтем медленно вынул оружие.

– Merci, monsieur, – сказал шофер, беря пистолет и возвращая Дру документы.

Он взял своего патрона под локоть и повел сквозь сводчатый проход в комнату с книжными шкафами вдоль стен, богато обставленную тяжелыми кожаными креслами и мраморными столами.

– Располагайтесь, мсье Лэтем, – сказал Лаволетт, садясь на стул с прямой спинкой и указывая Дру на стул напротив. – Выпить не хотите? Я непременно выпью. При разговоре в такой час не обойтись без вина, мне кажется.

– Я буду то же, что и вы.

– Из одной бутылки, разумеется, – улыбаясь, сказал бывший священник. – Два курвуазье, Гюго.

– Хороший выбор, – заметил Лэтем, оглядывая элегантную библиотеку с высоким потолком. – А здесь очень уютно.

– Я страстный читатель, это меня устраивает, – согласился Лаволетт. – Гости часто удивляются, когда спрашивают, прочитал ли я все тома, а я отвечаю: «По два-три раза».

– Сколько же вы прочитали!

– Доживете до моих лет, мсье Лэтем, и поймете, что слова намного постоянней, чем быстротечные телевизионные образы.

– Некоторые говорят, одна картинка стоит тысячи слов.

– Одна из десяти тысяч – возможно, не отрицаю. Однако привычное себя исчерпывает – в наших глазах даже картина.

– Не знаю. Я об этом не задумывался.

– У вас, наверно, не было времени. В вашем возрасте мне его всегда не хватало.

Появились рюмки с бренди, в каждой ровно по дюйму.

– Спасибо, Гюго, – продолжал отставной шифровальщик и бывший священник. – Будьте любезны, закройте двери и подождите в фойе.

– Хорошо, патрон, – сказал шофер, выходя из комнаты и закрывая тяжелые двойные двери.

– Ну так, Дру Лэтем, что вам обо мне известно? – резко спросил Лаволетт.

– Что вы отказались от сана ради брака, а в молодости были шифровальщиком во французской разведке. Кроме этого, фактически ничего. Только о Манфреде Ньюмене, конечно. Он говорил, вы помогаете ему с его проблемой.

– Ему в состоянии помочь только опытный психиатр, я умолял его обратиться к специалисту.

– Он говорил, вы даете ему религиозное утешение, поскольку у вас была та же проблема.

– Вот дерьмо собачье! Я полюбил одну-единственную женщину и был верен ей сорок лет. А Ньюмена тянет совокупляться со многими; избирательность для него – лишь результат времени, места и максимальной возможности. Я неоднократно умолял его обратиться за помощью, пока он себя не погубил… Вы пришли в столь поздний час, чтоб это рассказать?