– Рю Мадлен, – сказал он. – Номер двадцать шесть.

– Неплохое место, – отозвался шофер.

Когда Лэтем увидел квартиру на рю Мадлен, облик Карин показался ему еще более загадочным. Эта большая, со вкусом обставленная квартира с прекрасной мебелью, драпировками и картинами явно превышала возможности сотрудницы посольства.

– Мой муж был человеком состоятельным, – сказала Карин, заметив удивление Дру. – Он не только прикидывался торговцем бриллиантами, но действительно занимался этим со свойственным ему elan.[42]

– Видимо, он был незаурядным человеком.

– Не просто незаурядным, а одаренным, – сказала де Фрис. – Садитесь, пожалуйста, мсье Лэтем. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

– Поскольку в том кафе, куда вы пригласили меня, давали только кислятину, я с благодарностью принимаю ваше приглашение.

– У меня есть шотландское виски.

– Тогда я принимаю ваше приглашение с восторгом.

– Очень рада. – Де Фрис подошла к зеркальному бару. – Фредди всегда говорил, что в доме должно быть четыре вида напитков. – Она сняла крышку с ведерка со льдом и достала бутылку. – Красное вино комнатной температуры, белое охлажденное вино – крепленое и сухое хорошего качества, а также шотландское виски для англичан и бурбон для американцев.

– А как насчет немцев?

– Любое пиво – они, говорил он, пьют всякое. Но Фредди, как я упоминала, был крайне пристрастен.

– Но он наверняка знал и других немцев.

– Naturlich.[43] Он утверждал, что они лезут из кожи вон, подражая англичанам. Виски – подразумевается шотландское, безо льда, хотя немцы предпочитают со льдом. – Она подала Дру стакан и указала на кресло: – Садитесь же, мсье Лэтем, нам надо кое-что обсудить.

– Вы узурпируете мои права, – сказал Дру, опускаясь в мягкое кожаное кресло напротив светло-зеленого бархатного диванчика, на который села Карин. – А вы не составите мне компанию? – спросил он, слегка приподнимая свой стакан.

– Возможно, потом, если это «потом» будет.

– Вы говорите загадками, леди.

– Все зависит от точки зрения. Вам я кажусь загадкой, так же как вы мне. Вы – и американская разведка. А я – само простодушие.

– Мне кажется, это требует пояснения, миссис де Фрис.

– Конечно, и вы его получите. Вы отправляете с секретным заданием необычайно талантливого агента, свободно владеющего пятью или шестью языками, и храните его пребывание в Европе в такой тайне, что он остается без всякого прикрытия. У него нет куратора, и значит, никто не несет за него ответственности, никто ничего не может ему посоветовать.

– Гарри всегда имел право выйти из игры, – возразил Лэтем. – Он разъезжал по всей Европе и по Ближнему Востоку. Он мог в любой момент позвонить в Вашингтон и сказать: «Все. Больше не могу». Он был бы не первым глубоко засекреченным агентом, вышедшим из игры.

– В таком случае вы не знаете собственного брата.

– Что вы хотите этим сказать? Черт побери, я же рос с ним.

– Профессионально?

– Нет, не в этом смысле. Мы работаем в разных подразделениях.

– Тогда вы понятия не имеете, что это за гончая.

– Гончая?..

– Он такой же фанатик-преследователь, как и те, кого он преследует.

– Он не любил нацистов. А кто их любит?

– Не в этом дело, мсье. Когда Гарри был куратором, активисты в Восточной Германии, оплачиваемые американцами, поставляли ему информацию, на основе которой он давал поручения своим агентам, таким, как мой муж. Впоследствии же ваш брат не имел такого преимущества. Он остался совсем один.

– Это было предусмотрено характером операции – полная изоляция. Он не мог оставить ни малейшего следа – даже я не знал его конспиративного имени, так в чем же проблема?

– У Гарри здесь не было людей, а у его врагов были свои люди в Вашингтоне.

– Что вы, черт подери, несете?

– Вы правильно заподозрили, что я знала, чем занят ваш брат, – кстати, его конспиративное имя Лесситер, Александр Лесситер.

– Что? – Потрясенный Дру даже подпрыгнул в кресле. – Откуда у вас эта информация?

– Откуда же, как не от врагов? От одного из членов Братства – так они теперь себя называют.

– Это чертовски дурно пахнет, леди. Нет ли у вас другого объяснения?

– В какой-то мере. Некоторые вещи вам придется принять на веру – для моей безопасности.

– Веры у меня немного, а теперь стало еще меньше, так что перейдем к другому объяснению. А после этого я скажу вам, остаетесь вы на работе или нет.

– Учитывая мой вклад, это едва ли справедливо…

– Попытайтесь пройти испытание, – резко прервал ее Дру.

– У нас с Фредди была квартира в Амстердаме, купленная на его имя и, конечно, соответствовавшая положению богатого молодого торговца бриллиантами. Когда время позволяло, мы жили там вместе, и там я всегда была совсем другой, чем в НАТО… или чем здесь, в посольстве. Я модно, даже экстравагантно одевалась, носила светлый парик, драгоценности…

– Словом, вели двойную жизнь, – снова нетерпеливо прервал ее Лэтем.

– Это было необходимо.

– Согласен.

– Мы принимали гостей – не часто и только очень нужных Фредди, – и меня прекрасно знали как его жену… Здесь я остановлюсь и кое-что вам объясню, хотя вы наверняка это и сами знаете. Когда влиятельную правительственную организацию кто-то обводит вокруг пальца, она, понятно, избавляется от него. Этого человека убивают или компрометируют, чтобы хозяева ликвидировали его, как двойного агента, не так ли?

– Я слышал об этом.

– Но могущественная организация никогда не признается, что в нее проникли, ибо это подрывает ее авторитет. Случаи подобного рода держатся в глубочайшей тайне и не выходят за пределы организации.

– Об этом я тоже слышал.

– Вот это и случилось в Штази. После того как Фредерик был убит, а Стена рухнула, на нашем автоответчике появились записи телефонных звонков от важных особ из Восточной Германии, настаивавших на встрече с Фредди. С несколькими из них я говорила сама, как жена Фредди. Двое из этих людей (один – четвертый по рангу офицер Штази, другой – дешифровщик, осужденный за насилие и вытащенный из тюрьмы своими начальниками) были завербованы Братством. Они приходили к Фредерику и приносили ему на продажу бриллианты. Я устраивала для них ужины с вином, куда подсыпала порошки, которые, по настоянию Фредди, держала в сахарнице, и, когда эти двое стали приставать ко мне, пытаясь соблазнять, каждый спьяну похвалялся, какая он важная персона.

– Тут на сцену выходит мой брат Гарри, – заметил Дру.

– Да. Порошки развязали им языки, и каждый из них рассказал мне о том, что с его подачи Братство узнало об американском агенте по имени Лесситер и готовится к его приему.

– А как вы узнали, что речь шла о Гарри?

– Проще простого. Сначала я задавала вполне невинные вопросы, а потом более конкретные – Фредди всегда считал это самым правильным, особенно когда человек находится по действием алкоголя и порошков. И вот со временем эти бывшие сотрудники Штази, перекочевавшие к неонацистам, сказали мне одно и то же. А именно: «Его настоящее имя – Гарри Лэтем, он из ЦРУ; отдел тайных операций, время на выполнение задания – два года, кличка – Шмель, вся информация о нем изъята из компьютеров ниже уровня „АА-ноль“.

– Бог ты мой! Ведь эта информация поступила сверху, с самого верху! Уровень «АА-ноль» – это директорский кабинет, не ниже… Это уж чересчур, миссис де Фрис!

– Поскольку я не имела и не имею ни малейшего понятия, что значит уровень «АА-ноль», полагаюсь на ваши знания. Я сообщила вам то, что слышала, и, надеюсь, объяснила, почему попросилась в Париж… Так что же, я остаюсь сотрудницей посольства, мсье?

– Несомненно. Только теперь появится одна новация.

– Новация? Не понимаю, в каком смысле вы употребляете это слово.

– Вы остаетесь в отделе документации и справок, но входите теперь и в консульские операции.