Лэтем спустился на лифте в фойе, прошел мимо стола консьержа, испытав неловкость, когда его приветствовали «mon colonel» и «полковник Уэбстер», да к тому же прикладывали руку к фуражке. Потом он прошел через вращающуюся дверь и оказался на рю Кастильон. Господи, как же хорошо на улице, вдали от стен своей тюрьмы! Он свернул направо, подальше от уличных фонарей, и пошел вниз по тротуару, дыша полной грудью. Дру двигался твердой, чеканной походкой, почти военной – он ухмыльнулся, осознав это.

Тут все и случилось. Зазвонил телефон в кармане кителя, звук был низкий и настойчивый. Лэтем засуетился от неожиданности, принялся судорожно теребить пуговицу на мундире, желая только одного: чтобы поскорее прекратился этот дурацкий трезвон. Наконец он выхватил из кармана звенящий аппарат и, нажав на кнопку приема, поднес к уху.

– Да, в чем дело?

– Это отряд «В» морской пехоты. Что вы делаете за пределами отеля?

– Дышу воздухом, есть возражения?

– Еще какие, черт побери, но уже поздно. За вами следят.

– Что?!

– У нас есть фото. Мы не уверены, но, кажется, это Рейнольдс, Алан Рейнольдс из центра связи. Мы видим его в бинокль, но свет плохой, а он в шляпе, да еще с поднятым воротником.

– Как же он смог меня узнать? Я же в форме, да еще и блондином стал, черт возьми!

– Форму можно одолжить, а белокурые волосы не много дают, когда кругом темень и на голове офицерская фуражка. Теперь идите дальше, а когда станете убирать телефон в карман, засмейтесь. Потом сверните направо, в следующую узкую улочку. Мы изучили район, выйдем и пойдем сзади.

– Бога ради, остановите, схватите его! Если он нашел меня, то наверняка держит на мушке квартиру миссис де Фрис.

– Мы за нее не отвечаем, кем бы она ни была. Только за вас, мсье.

– Я за нее отвечаю, господин пехотинец!

– Начинайте громко смеяться и убирайте телефон.

– Тогда ладно!

Дру, валяя дурака на переполненной народом улице Кастильон, захохотал, как гиена, сунул сотовый телефон в карман и через несколько ярдов свернул направо, в первую узкую улочку. Однако вместо того чтобы идти, он побежал, домчался до ближайшего крыльца справа и спрятался за каменным выступом. Улочка, немногим шире прохода между домами, была типичной для бедных парижских кварталов – имела долгую историю и славилась низкой квартплатой в здешних домах. Освещалась она всего двумя фонарями на противоположных концах проезжей части, остальное пространство окутывала тьма. Сняв фуражку, Лэтем принялся осторожно, дюйм за дюймом высовывать голову из-за каменного укрытия. Увидев человека с пистолетом в руке, который осторожно шел по узкой улочке, Дру выругался про себя. Он и не подумал взять с собой оружие – черт, да под этой облегающей формой его и спрятать некуда!

Тем временем, никого не видя впереди, человек с пистолетом ринулся к фонарю на другом конце улицы. Лэтем только этого и ждал. Едва мужчина поравнялся с ним, Дру стремительно выскочил из-за укрытия, резко выбросил ногу, попав преследователю в пах, затем швырнул его через неширокий проезд об стену и выхватил оружие из ослабевших рук потерявшего равновесие предателя.

– Сукин сын! – заорал Дру, вдавливая Рейнольдса в каменную кладку с таким остервенением, какого не испытывал, применяя силовой прием на льду, когда играл в хоккей. – Откуда ты и что тебе известно? При чем здесь мой брат?

– Вы не Гарри! – задохнулся нацист. – Я подозревал, но меня не захотели слушать!

– Я тебя слушаю, ублюдок! – прорычал Лэтем, прижимая дуло пистолета к его виску. – Говори!

– А говорить не о чем, Лэтем, у них мой отчет. О тебе и этой де Фрис, о той ловушке, которую вы нам устроили.

Вдруг правая рука его метнулась к воротнику. Он надавил на него и впился зубами в выпуклую часть ткани.

– Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer![95] – захрипел умирающий Алан Рейнольдс.

Морские пехотинцы из отряда «В» неслись по темной узкой улочке с оружием наготове.

– С вами все в порядке? – закричал старший сержант.

– Нет, не в порядке, – ответил разъяренный Дру. – Как этот сукин сын мог пройти медицинский тест? Как он умудрился проскользнуть мимо всех этих современных микроскопов, психиатров и исследователей, которые якобы могут назвать дату, час и минуту зачатия пациента? Чушь все это собачья! Это же не просто нацист, который гнался за деньгами или почестями, это фанатик, он выкрикнул нацистское приветствие, глотая цианистый калий. Его надо было выявить много лет назад!

– Это бесспорно, – согласился сержант. – Мы связались по радио с полковником Витковски и доложили, что засекли этого выродка, нам так, во всяком случае, казалось. Он приказал нам действовать по обстановке, стрелять в руки или ноги, но доставить живым.

– Если начальство не наделило вас полномочиями, которыми, я думаю, оно и само не обладает, это будет трудновато, сержант.

– Мы отвезем тело в посольство, но сначала доставим вас обратно в «Интерконтиненталь».

– Вам пришлось бы обогнуть несколько кварталов, чтоб меня высадить. Я дойду быстрее.

– Полковник сотрет нас в порошок, если мы вас отпустим.

– А я вас сотру в порошок, если не отпустите. Я не подчиняюсь Витковски, но если вас это утешит, он – первый, кому я собираюсь позвонить.

Вернувшись к себе в номер, Лэтем снял трубку и позвонил Витковски домой.

– Это я, – сказал он.

– Когда ты в следующий раз скажешь моим людям, что станешь поступать как тебе заблагорассудится, потому что мне не подчиняешься, я сниму охрану и сделаю все, чтоб ты столкнулся с отрядом нацистских ликвидаторов.

– Охотно верю.

– Уж не сомневайся! – подтвердил рассерженный полковник.

– У меня были на то причины, Стэнли.

– Какие, черт побери?

– Карин в первую очередь. Рейнольдс отправил отчет нацистам, утверждая, будто я не Гарри, а другой Лэтем, и что Карин – участница ловушки.

– Весьма точно, черт бы его побрал. Он сказал, что это за ловушка?

– Цианистый калий помешал.

– Да, сержант мне доложил об этом, а также и о том, какого ты мнения о нашей системе проверки.

– Я, кажется, назвал ее чушью собачей, да так оно и есть… Выведи Карин из ее квартиры, Стэнли. Если Рейнольдс нашел меня, то квартире на рю Мадлен недолго ждать. Немедленно вытащи ее оттуда!

– Какие будут предложения?

– Сюда, в «Интерконтиненталь», светлый парик и все такое прочее.

– Хуже не придумаешь. Рейнольдс нашел тебя здесь, и как знать, кому он еще об этом сказал или кто сказал ему?

– Что-то я не улавливаю.

– Это точно. Пойми, в посольстве есть еще один Алан Рейнольдс, еще один агент, причем явно не последний человек. А потому я перевожу тебя в «Норманди». Итак, полковника Уэбстера отправляют обратно в Вашингтон на переаттестацию.

– Это, как я понимаю, не предвещает ничего хорошего.

– Фактически нам надо будет дать понять, что ты оказался некомпетентен. Французам нравится это слышать об американцах.

– Полковник Уэбстер в ярости. А я, по крайней мере, могу смыть эту краску и избавиться от формы, правильно?

– Нет, неправильно, – ответил Витковски. – Потерпи еще немного. Тебе пока нельзя использовать прежнее имя, и удостоверение у тебя на Уэбстера. Произошла утечка информации, и, оставив все как есть, мы, возможно, выйдем на агента у нас. Круг узок, мы наблюдаем за теми немногими, кто в курсе дела. Их чертовски мало. Может быть, только пехотинцы, Рейнольдс и тот перепивший сока коммерсант Луис, который, наверно, ходит сейчас где-нибудь в тундре от двери одной и?глы к двери другой, предлагая товар.

– Если Рейнольдс действительно сообщил именно тем, кому надо, можешь смело гроб для меня заказывать.

– Не обязательно. Тебя охраняют, Colonel. Между прочим, Карин тебе сказала? Уэсли Соренсон пытался связаться с тобой. Мы не сообщили ему, где ты скрываешься, да он и не спрашивал, но тебе непременно надо ему позвонить.