– Вот именно. Поэтому-то наш общий друг и выступает здесь в качестве солдата, в весьма, прямо скажем, противоречивой роля. Витковски хочет убедиться, что других утечек информации нет, а если есть, он собирается взять пленного и выяснить источник.
– Узнаю Стэнли, – усмехнулся Лэтем. – Единственное, чем он рискует, так это моей жизнью.
– Вы в полной безопасности, – уверил его глава Второго бюро. – Я очень высокого мнения о ваших агрессивных пехотинцах. Карин, – добавил он, увидев ее забинтованную руку, – ваша рука… Полковник сказал, вас ранили. Мне искренне жаль, что так вышло.
– Она заживает, спасибо. А потом придется сделать небольшой протез в косметических целях. Завтра я иду к врачу и после этого скорее всего стану носить модные перчатки.
– Машина Второго бюро к вашим услугам.
– Стэн уже все организовал, – сказал Дру. – Я настоял на этом, потому что хочу, чтобы за все расплатилось посольство. Я ей и одного су не позволю заплатить по счету врача.
– Милый мой, это не важно…
– Мне важно!
– Вот как? Я очень рад за вас обоих.
– У меня вырвалось. Je regrette.[112]
– Не надо, пожалуйста. Несмотря на свою профессию, я – romantique au coeur.[113] К тому же полковник Витковски уже весьма осторожно мне намекнул, что у вас, возможно, роман. В такой ситуации лучше не быть одному, одиночество при стрессах – это страшно.
– Хорошо сказано, мсье… mon ami Клод.
– Merci.
– Позвольте еще один вопрос, – прервал их Лэтем. – Я могу понять, почему здесь нет Стэнли, а как насчет вас? Разве вас в Париже не знают?
– Очень мало, – ответил Моро. – Моя фотография никогда не появлялась в газетах или по телевидению – такова политика Второго бюро. Даже на двери моего кабинета нет таблички Le Directeur.[114] Не стану утверждать, что у наших врагов нет моих снимков, есть, конечно, но я не так уж бросаюсь в глаза. Я не слишком высокий и не одеваюсь экстравагантно, у меня самый обычный вид. Как говорят американцы, я не выделяюсь из толпы. И потом у меня большой выбор шляп; посмотрите хотя бы на эту идиотскую кепку у меня на голове. Это все, что мне нужно.
– Только врагов этим не проведешь, – возразил Дру.
– Тут мы все рискуем, мой друг, разве нет? А теперь давайте я вас введу в курс дела. Вы, может быть, уже знаете, что посол Кортленд летит на «Конкорде» сегодня утром в Вашингтон…
– Соренсон сказал, что убирает его с пути на тридцать шесть часов, – прервал его Дру, – под предлогом какого-то неотложного дела в Госдепартаменте, о котором департамент, кстати, и не подозревает.
– Верно. В это время миссис Кортленд будет под нашим наблюдением, и поверьте, неотрывным наблюдением. От нашего внимания не скроется ни один ее шаг вне посольства, а о каждом ее телефонном звонке из посольства тут же будет доложено в мой кабинет – спасибо полковнику.
– А подслушать ее разговоры нельзя? – прервал его Дру.
– Слишком рискованно, да и нет времени перепрограммировать телефоны. Она, конечно же, о такой тактике знает и обязательно устроит проверку, а узнав о прослушивании телефона, поймет, что за нею следят.
– Точно так же, как ты установил, что мой телефон на фиксаторе, Дру.
– Встречи в определенных местах, – кивнул Лэтем. – Ладно, вы ее обложили. А если ничего не произойдет?
– Тогда ничего не произойдет, – ответил Моро. – Но это было бы очень странно. Не забывайте, за очаровательной внешностью скрывается фанатик, безоговорочно преданный своему безумному делу. И вот сейчас, когда она находится в часе от границ святого рейха своей мечты и добилась столь многого в деле всей своей жизни, ее эго потребует определенного удовлетворения. Я бы даже сказал, шумного одобрения, поскольку у Детей Солнца должно быть гипертрофированное представление о собственном «я». И соблазн тоже будет гипертрофированный. Я полагаю, что в отсутствие посла она непременно на что-то решится, и мы еще больше о них узнаем.
– Надеюсь, вы правы, – нахмурился Лэтем, увидев, что к ним приближается официант с двумя бутылками и бокалами на подносе.
– Хозяин всегда приносит мне на пробу свои последние приобретения, – тихо заметил глава Второго бюро, пока официант откупоривал бутылки. – Если предпочитаете что-то другое, скажите, пожалуйста.
– Нет, все прекрасно. – Дру взглянул на Карин, и они оба кивнули.
– Можно вопрос? – спросила де Фрис, когда ушел официант. – А если Дру прав и ничего не произойдет, мы могли бы вынудить Жанин что-то предпринять?
– Каким образом? – спросил француз. – A votre sante,[115] – тихо добавил он, поднимая бокал. – За всех нас… Как вы себе это представляете, дорогая Карин?
– Пока не знаю. Может, через антинейцев. Я их знаю, и они меня знают. Немаловажно и то, что они очень уважали моего мужа.
– Продолжай, – сказал Лэтем, глядя на нее в упор. – Но имей в виду, Соренсон не уверен, что зараза их не коснулась.
– Ерунда.
– Возможно, но у старика Уэсли редкое чутье – такое, наверно, еще только у Клода и, может быть, у Витковски.
– Вы слишком великодушны в отношении меня, но за своего друга Соренсона могу поручиться. Сказать, что это блестящий талант – значит ничего не сказать.
– Он то же самое говорит о вас. А еще он сказал, что вы спасли ему жизнь в Стамбуле.
– Спасая при этом свою, надо было бы ему добавить. Но вернемся к антинейцам, Карин. Как бы нам их использовать, чтобы спровоцировать жену посла на неосторожный шаг?
– Не представляю, но данные у них о нацистах обширные. Они докопались до имен, шифров, способов вступления в контакт; в их картотеке тысячи секретов, но они ими ни с кем не делятся. Но тут, однако, может быть исключение.
– С какой стати?
– Да, действительно? – спросил Моро. – Судя по тому, что мы узнали об антинейцах, они в самом деле никакой информацией не делятся. У них независимая разведывательная организация, не подотчетная никому и ни перед кем не отчитывающаяся. С какой стати они изменят своим правилам и покажут картотеку посторонним?
– Да не картотеку, а лишь выбранную по собственному усмотрению информацию. Может, просто способ связи через код для чрезвычайной ситуации, известный зонненкиндам, если такой код вообще существует.
– Вы плохо нас слушаете, леди, – сказал Лэтем, наклоняясь вперед и нежно касаясь забинтованной руки Карин. – С какой стати они пойдут на это?
– Да потому что у нас есть то, о чем они не знают, – прямо здесь, в Париже, настоящий зонненкинд, видный как на ладони. Я сама переговорю с ними.
– Здорово! – прошептал Дру, откинувшись на стуле. – Отличная приманка!
– В этом что-то есть, – сказал глава Второго бюро, внимательно глядя на де Фрис. – А не потребуют ли они доказательств?
– Потребуют, и я думаю, вы их сможете предоставить.
– Каким образом?
– Прости, дорогой, – Карин смущенно взглянула на Лэтема, – но антинейцы как-то уютнее чувствуют себя со Вторым бюро, чем с ЦРУ. Это чисто европейское пристрастие, и за этим больше ничего не стоит.
Она обернулась к Моро.
– Короткая записка на вашей почтовой бумаге – дата, время, гриф секретности, – где указано, что мне доверено описать разворачивающуюся операцию по наблюдению за выявленным в Париже высокопоставленным зонненкиндом, не открывая имени, пока вы не дадите на то согласия. Этого должно быть достаточно. Если они захотят сотрудничать, мы перейдем на скрэмблер, и я позвоню вам по частному номеру.
– Пока все безупречно, – сказал Моро с восхищением.
– Не все, – возразил Дру. – Предположим, Соренсон прав, и хоть один нацист да внедрился к антинейцам. Тогда ей можно гроб заказывать, а я этого не позволю.
– Ну пожалуйста, – сказала де Фрис, – тех трех антинейцев, с которыми мы с тобой встречались, я знаю с тех пор, как приехала в Париж, и двое из них были связными Фредди.