– Надеюсь, очень надеюсь. Я не религиозен и, по правде говоря, не люблю большинство религий. Насилие, которое во имя них творили, так же богоподобно, как Чингисхан. Но если смерть – это вечный сон, я приемлю такое положение дел, и Гарри тоже.

– Ты что, в детстве никогда не ходил в церковь?

– Ходил. Моя мать – пресвитерианка из Индианы, подпорченная академизмом Новой Англии. Поэтому она и решила, что мы с Гарри должны регулярно посещать церковь до шестнадцати лет. Я продержался до двенадцати, а Гарри бросил еще в десять.

– И она не возражала?

– Конфликтовать она никогда не умела, лишь на соревнованиях – вот тут была настоящей тигрицей.

– А отец?

– Тоже персонаж. – Дру откинулся на стуле, улыбаясь. – Как-то в воскресенье мама приболела и сказала отцу отвезти нас в церковь, забыв, что он там никогда не был. Он, конечно, дорогу не нашел, а мы с Гарри помогать ему не собирались. Наконец он остановил машину и сказал: «Идите вон в эту». Только это была не наша церковь.

– Главное, что церковь.

– Не совсем. Это была синагога.

Они оба рассмеялись, и тут зазвонил телефон. Лэтем поднял трубку.

– Слушаю.

– Это я, Моро.

– Что-нибудь прояснилось с вашим секретарем? Я имею в виду, известно, кто мог ее убить?

– Абсолютно ничего. Жена обезумела от горя, занимается похоронами. Никогда не прощу себе, что усомнился в ней.

– Вылезайте из власяницы, – посоветовал Дру. – Она не поможет.

– Знаю. К счастью, есть чем себя занять. Жена посла сделала первый шаг. Около часа назад она подъехала к дорогому магазину кожаных изделий на Елисейских Полях, отпустила такси, а потом исчезла.

– Магазин кожаных изделий?

– Для верховой езды: седла, сапоги. Он славится сапогами.

– Сапожник?

– Можно и так сказать.

– Так это ж то, что мы нашли у нациста, пытавшегося снести мне голову! – нетерпеливо перебил его Лэтем. – У него была квитанция о починке обуви на имя Андрэ.

– Где она?

– У Витковски.

– Я пошлю кого-нибудь за ней.

– Мне казалось, вам не нравится посылать своих людей в посольство.

– Противно лишь, когда вопросы задают.

– Тогда не надо. Стэнли посылает машину за Карин – она едет к врачу. Я скажу, чтоб передал квитанцию с водителем. Подождите! – Дру хлопнул себя по лбу – его осенило, он прищурился, как человек, пытающийся что-то припомнить. – Вы сказали, жена Кортленда скрылась?

– Вошла и не вышла. Мои люди считают, ее куда-то увезли. За домом обнаружили служебный вход и маленькую стоянку. А что?

– Может, это неудачный бросок через все поле, Клод, но у того нациста в Булонском лесу было кое-что еще. Пропуск в луна-парк на окраине города.

– Странная вещь для такого человека…

– Я и говорю, это дальний бросок, но согласитесь: довольно странно, что нацистский киллер хранит в бумажнике пропуск в комнату смеха.

– Стоит попытаться, – сказал Моро.

– Я свяжусь с Витковски. Как только придет машина за Карин, я тут же получу и квитанцию и пропуск. А пока вызывайте свой тайный экипаж и ждите меня у бокового входа в отель.

– Договорились. Оружие у вас есть?

– Я вчера вечером не вернул пистолет Алана Рейнольдса сержанту. Он так рассвирепел из-за моей отлучки из отеля, что я боялся, он наденет перчатки, застрелит меня и скажет, будто это сделал Рейнольдс. Так что у меня их теперь два.

– Интересная мысль. Кто-нибудь из моих, наверно, так бы и поступил. До встречи.

– Приезжайте. И поскорей.

Дру повесил трубку и посмотрел на Карин, которая стояла у тахты. Лицо ее явно выражало недовольство.

– Я сейчас звоню полковнику, хочешь поздороваться?

– Нет, хочу поехать с тобой.

– Оставьте, леди, вы едете к врачу. Ты думаешь, обманула меня вчера вечером? Ничего подобного. Ты ушла в ванную, и тебя долго-долго не было. Я включил свет и увидел кровь возле подушки. А потом нашел бинты в корзине. У тебя кровоточила рука.

– Да ничего особенного…

– Пусть мне врач это скажет. И кстати, если это так, почему тогда у тебя рука согнута в локте, вопреки земному притяжению? Ты что, благословляешь кого-то или опять не хочешь запачкать бинт?

– А ты наблюдательный, мерзавец!

– Так болит, значит?

– Приступами, изредка. Это ты, наверное, виноват.

– Давненько ты мне ничего приятного не говорила.

Лэтем встал из-за стола. Они подошли друг к другу и обнялись.

– Господи, как хорошо, что я тебя нашел!

– А я тебя, милый мой.

– Мне так хотелось бы подыскать какие-то удивительные слова, способные точно передать, что я чувствую. Да вот только у меня опыта маловато. Прости, я, наверное, сморозил чушь.

– Вовсе нет. Ты взрослый мужчина и к тому же не монах. Поцелуй меня.

Они долго и страстно целовались, чувствуя, как нарастает возбуждение. Тут, конечно же, как всегда, зазвонил телефон.

– Ответьте, офицер Лэтем, – шутливо приказала Карин, осторожно высвобождаясь и глядя ему в глаза. – Кто-то очень своевременно пытается нас остановить. Работать надо.

– Меня эта форма что, в генерала превратила? – парировал Дру, одетый в гражданское. – Если да, тот сукин сын, кто б он ни был, просидит пятьдесят лет в Левенворте.

Он подошел к столу и поднял трубку:

– Слушаю.

– Если б ты мне подчинялся, – резко сказал полковник Витковски, – то провел бы остаток жизни в Левенворте за нарушение долга!

– Именно такую участь я и готовил, но только для тебя. Правда, я временно лишился чина.

– Заткнись. Только что позвонил Моро и спросил, говорил ли я с тобой о луна-парке.

– Как раз собирался звонить. Желудочные колики помешали…

– Ну спасибо, – прошептала де Фрис.

– Кончай треп, – продолжил полковник. – Машина за Карин вышла, у сержанта то, что тебе нужно. Мне, наверно, надо бы быть с вами, ребята, но Соренсон хочет, чтоб я тут покрутился. Пытаемся придумать, как облегчить Кортленду возвращение домой.

– Как он среагировал?

– А ты как бы среагировал, если б Карин оказалась неонацисткой?

– И думать не хочется.

– А Кортленд справился. Он был потрясен, но поверил. Уэсли – боец старой закалки, как и я. Он не затягивает петлю, пока не представит подтверждения, чтоб все выглядело бесспорно.

– Забавная формулировка, но я понял.

– Суть в том, что посол с нами. Он исполнит свою роль.

– Лучше вызови актера Виллье. А то возвращение посла на супружеское ложе превратится бог знает во что.

– Мы над этим работаем. Кортленд боится оставаться с ней наедине. Мы тут собираемся устроить ему ночные вызовы.

– Неплохо. Вместе с задержкой рейса это может сработать.

– Должно. Как твоя подруга?

– Постоянно врет. У нее рука болит, а она не признается.

– Настоящий солдат.

– Идиотка настоящая.

– Машина будет через десять минут. Подожди, пока пехотинцы войдут, потом ее выводи.

– Будет сделано.

– Удачной охоты.

– Главное, чтоб не сорвалось.

Лэтем в серых брюках и блейзере уселся на заднее сиденье бронированной машины Второго бюро рядом с Моро и вручил ему квитанцию сапожника и пропуск в луна-парк.

– Это мой коллега – Жак Бержерон, можно просто Жак, – сказал глава Второго бюро, указав на мужчину на переднем сиденье, и они с Лэтемом обменялись любезностями. – Ну а с нашим водителем вы уже знакомы, – добавил Моро.

Агент за рулем обернулся:

– Bonjour, мсье.

Это был водитель, который спас ему жизнь на авеню Габриель, тот, кто настоял, чтобы Дру сел в машину за несколько секунд до того, как на ветровое стекло обрушился град пуль.

– Вас зовут Франсуа, – сказал Дру, – я этого никогда не забуду, да и вас самого тоже. Меня уже не было бы, если б не…

– Да-да, – прервал Лэтема Моро. – Отчет мы все читали, и Франсуа уже достаточно похвалили. Даже отпустили его на остаток дня, чтоб привел нервы в порядок.

– C’est merde,[122] – тихо сказал водитель, заводя машину. – Едем в парк, господин директор? – любезно продолжил он по-английски.