Тогда она начала убивать.

- Ну же, малыш! - Барон влепил мужчине пощечину. - Ты засыпаешь, а ведь я говорю с тобой. Хочешь пить? А есть?

- Мать твою поиметь! - Хриплый голос мужчины напоминает собачий лай. - А ты чтоб смотрел и плакал, щенок трусливый.

Взвизгнула плеть. Мужчина зарычал сквозь стиснутые зубы.

- Как вульгарно, - вздохнул Модор. - Поиметь... Люди... Все-то у вас через имения - и счастье, и горе, и любовь, и ненависть. Скучно. Хочешь, я научу тебя выражаться иначе? Давай попробуем, малыш. Эй, спусти-ка с него штаны!

Адъютант бросился выполнять приказ. Сиера отстранилась, вновь прикрыла глаза. Зря, зря этот глупец открыл рот. Обычно барону хватало часа, чтобы вдоволь натешиться и уйти, но над этим бедолагой он глумится с ночи и, кажется, вовсе забыл о времени.

Звякнула сталь - Сиера не стала смотреть, что за новое орудие пытки достал барон.

- Вот, попробуем так, - звучит его заботливый голос. - Я этого давненько не проделывал, поэтому могу ошибиться, но мы потом все залечим, не волнуйся.

- Ты полоумный! - Это визжит, не выдержав, женщина из-за решетки. Жена? Сестра? - Да чего ж тебе не хватает-то в жизни, чудовище?

- Любви, - отвечает барон. - Меня никто не любит, кроме вас. Представляете, как мне грустно? Как мне больно?

Непривычный грохот заставил Сиеру открыть глаза и насторожиться. Кто-то колотил в подвальную дверь - настойчиво и уверенно.

- Эт-то еще что? - враз изменившимся голосом сказал барон. - Иди, узнай. Если там не моя жена и не посланный от графа - убей, кто бы это ни был. Все знают, что меня нельзя здесь беспокоить. Правда, малыш? Извини, я отвлекся. О чем мы говорили?

Адъютант пробежал мимо убежища Сиеры, и она сжалась в крохотный комочек. Никому и в голову не придет рыться в груде старого мусора, куда она проникала ночами незримым туманом и лежала почти без движения, слушая крики жертв и бред барона.

Стукнул засов. Полоска дневного света пробежала по каменным ступеням, прорезала тьму, дополнив тусклую керосиновую лампу, которой Модор освещал свои безумства.

Сверху донеслись голоса. Слов не разобрать, но адъютант явно давал кому-то разнос.

- Сказал ведь - сжечь, - вздохнул барон. - Никакого послушания. Вот кто меня окружает, малыш. Удивительно ли, что я ищу твоего общества?

Даже изо всех сил притворяясь человеком, Сиера ощутила идущий сверху невероятный выплеск силы.

- Ну вот, наконец-то, - воскликнул Модор. - Сейчас, мой помощник вернется, и мы поговорим о моей матери... Да обо всем, о чем пожелаешь.

- Господин барон? - Незнакомый мужской голос сверху.

Сиера, вновь прильнувшая к амбразуре, увидела, как вздрогнул Модор. Тонкое длинное лезвие в его руке опустилось.

- Что? - взвизгнул он. - Кто там? Я занят, убирайтесь!

- Господин барон! - Голос стал укоризненным. - У нас тут маленькая проблемка...

- Дворецкий укажет гостиную, извольте обождать.

- Дворецкий, к сожалению, умер...

- Что? Мой помощник только что...

- С прискорбием сообщаю, что и ваш помощник тоже мертв. По правде говоря, тут все внезапно отчего-то скончались, и нам очень скучно, да и жутковато немного в одиночестве. Вы бы не соблаговолили подняться на пару слов? Мы бы спустились сами, но из ваших покоев так смердит, что лошади пугаются. Ожидаю в гостиной.

Дверь хлопнула. Барон бросил лезвие на стол рядом с плеткой, потушил керосинку. Он всегда оставлял за собой темноту.

- Какие еще лошади? Что за... - бормотал Модор, поднимаясь, незримый во тьме, по ступенькам.

Еще один проблеск света, стук двери, грохот наружного засова. Сиера, пытаясь унять дрожь, сделала десяток глубоких вдохов и выдохов, как всегда.

- Смерть! - раздался шепот во тьме.

- Смерть! Смерть! Смерть! - подхватили другие.

Бессильный шелест, в котором сплетались страх и надежда, зародился здесь, возле пыточного зала, и раскатился дальше по тюрьме, заполнил каждую смердящую клетку. Как всегда, у кого-то отыскалось огниво, кто-то пожертвовал лоскут от одежонки.

- Люби меня, смерть моя, - раздавалось древнее заклинание, давно позабытое, но воскресшее в этом проклятом подземелье.

Люби меня, смерть моя,

Будь со мной, не брось меня,

Полагаюсь на тебя,

Если я один - забери меня,

Если много нас - начинай с меня,

Я навеки твой, ты - всегда моя!

Вразнобой и хором, с неподдельной страстью, с рыданием или ненавистью, но только шепотом, лишь бы никто наверху не услышал.

Пора. Ее звали, как когда-то давно - на площадку у костра, танцевать под веселую свирель брата. Когда небо было бескрайним и высоким, когда жизнь полнилась весельем и счастьем, а никакого барона не было и в помине.

- Си-е-ра, Си-е-ра! - выкрикивали, хлопая в ладоши мужчины и женщины, дети и взрослые, даже суровые старейшины.

- Смерть, Смерть! - звали ее теперь.

Остановив сердце, Сиера покинула убежище. Ни звука, ни шелеста. Тень от тени себя, надвинув капюшон на лицо, она вышла на середину комнаты. Трепещущий свет горящей тряпки едва очертил ее силуэт, но этого хватило.

- Смерть! - Уже не призыв, но благоговение, страх и восторг. - Она здесь, здесь!

Не меньше сотни людей радовались и приветствовали ее. Сиера повернулась к ним спиной, шагнула к подвешенному мужчине.

- Давай, пожалуйста, - шепнул тот.

- Ты точно решил? - шепотом спросила Сиера.

- Прошу тебя, поскорей!

Клыки безошибочно нашли нужное место на шее - место укуса барона. Нельзя оставлять следов, нельзя вызывать подозрений. Он и так насторожился после первого раза, обнаружив жертву обескровленной. И Сиера стала действовать умнее. Обнаружила, что можно управлять ядом. Он не только исцелял. Ему можно отдать команду: "Убить!"

Крошечный глоток крови - только чтобы потом запустить сердце! - и тело мужчины расслабилось. В последний миг Сиера могла подарить им умиротворение и покой.

- Как... прекрасно, - колыхнул воздух шепот мужчины.

Больше он не сказал ничего. Душа покинула истерзанное жилище, перелетела на Ту Сторону, где, быть может, не так много боли.

Догорела тряпка. Из уст в уста переходили последние слова мужчины: "Как прекрасно!" И, несмотря на кровавые слезы, Сиера чувствовала удовлетворение. Пусть и черный, но огонь зажигала она в душах людей.

***

Барон Модор перестал быть человеком почти пять сотен лет тому назад и ни разу не оглянулся. Считал смертное существование чем-то вроде периода окукливания. Разве не вампир - венец всего? Сильный, могущественный, облеченный властью. Тот, кто может позволить себе все, что угодно!

Модор позволял себе все, стараясь только не перебегать дорогу графу. За исключением одного лишь случая, он всегда получал то, что хотел. Во многом - потому что ни граф, ни приближенные к нему бароны и представить не могли, что Модор добивается привилегий.

Когда по издревле заведенному распорядку кто-нибудь поднимал в деревне бунт - Модор возглавлял команду карателей. Ему нравилось смотреть в перепуганные лица беспомощных людей. "Ну что, малыш? Тебе так плохо жилось, да? Жизнь - плохая? Иди сюда, сейчас мы все исправим..."

Когда деревня признавалась не подлежащей восстановлению, Модор шел туда истреблять пьянчужек и бездельников добровольно. Когда возросла потребность в тюрьмах, Модор предложил свой подвал.

"Выслуживается!" - говорили злые языки. Бароны теснее прижимались к графу, боясь потерять насиженные места, поделиться чем-то с этим услужливым выскочкой. Модор смеялся над ними. Пусть молодой, не самый сильный, и уж подавно не отличающийся великим умом, Модор изжил из себя, по крайней мере, самый страшный недостаток: отучился думать, как человек. И тот страх, что видел он на лицах баронов, заставлял его скалить клыки. Люди. Просто люди, которые получили бессмертие и, перепугавшись, залезли слишком высоко. Сидят теперь там, как кошка на дереве: выше - страшно, а назад - еще страшнее. Остается лишь вцепиться когтями в кору и орать.