– Благодарю вас, нет, – сказал Бен, в очередной раз обернувшись к двери.

Группа туристов с фотоаппаратами, видеокамерами и зелеными путеводителями. Он снова повернулся к Иисусу в витрине и увидел, что священник направляется к нему. Это был смуглый, высокий, с широкой грудью, сильный с виду человек пятидесяти с лишним лет.

– Пойдемте со мной, мистер Джонсон, – обратился он к Бену приглушенным баритоном.

Бен поднялся и последовал за ним. Они вышли из часовни, прошли вдоль нефа до конца, затем резко повернули направо, пересекли абсолютно пустой проход, еще раз свернули в узенький коридорчик, тянувшийся параллельно нефу, и в конце концов оказались чуть ли не в апсиде.

Маленькая, еле заметная деревянная дверь. Священник открыл ее. Непроглядно темная комната, в которой пахло сыростью и плесенью. Священник щелкнул выключателем, и слабая желтая лампочка осветила помещение, оказавшееся крошечной ризницей. К стене прибита вешалка, на которой висит сутана. Несколько кривоногих деревянных стульев.

Священник извлек откуда-то револьвер.

Бен почувствовал приступ страха.

– Что у вас с собой? – неожиданно любезным тоном осведомился священник. – Какое-нибудь оружие или электронные приборы?

Страх сменился вспышкой гнева.

– Только мой сотовый телефон, если, конечно, его можно считать мощным боевым средством.

– Вы позволите взглянуть на него?

Бен извлек из кармана телефон. А священник, не теряя времени, быстро ощупал свободной рукой пиджак Бена спереди и сзади, под мышками, вокруг талии, вдоль ног вплоть до щиколоток. Быстрый и умелый обыск. После этого он тщательно осмотрел телефон и вернул его Бену.

– Я должен посмотреть ваш паспорт, какое-нибудь удостоверение личности.

Бен достал паспорт на имя Майкла Джонсона, также визитную карточку. Утром он, специально ради такого случая, зашел в полиграфическую лавочку на проспекте 9-го июля и заказал пятьдесят штук. Через час у него была пачка очень внушительно выглядевших карточек на имя Майкла Джонсона, партнера вымышленной манхэттенской юридической фирмы.

Священник внимательно изучил паспорт и карточку.

– Знаете что, – сказал Бен, демонстрируя крайнюю степень обиды, – у меня нет времени на такие игры. И уберите, наконец, вашу проклятую пушку.

– Сюда, – показал священник, не обратив ни малейшего внимания на его протест.

Он распахнул вторую дверь, выходившую в крошечный внутренний дворик, залитый великолепным солнцем. Там стоял черный микроавтобус со сдвигающимися дверями без окон.

– Прошу вас. – Дуло револьвера недвусмысленно указало на машину.

– Простите, – сказал Бен. Значит, перед ним сын вдовы? Он никак не мог в это поверить: священник нисколько не походил на Юргена, который как-никак должен быть его сводным братом. – Это невозможно.

Глаза священника сверкнули.

– В таком случае вы, конечно, вправе уйти. Но если вы действительно хотите встретиться с моей матерью, вам придется поступать так, как я предлагаю. – Его тон несколько смягчился. – Видите ли, в Буэнос-Айрес время от времени приезжают разные люди, желающие пообщаться с нею. Иногда это журналисты, но попадаются и охотники за сокровищами, и просто сумасшедшие с оружием. Или агенты МОССАДа. Они взялись было угрожать ей, чтобы заставить ее сказать, где находится Ленц. Потому что люди очень долго не верили в его смерть. Как и в случае с Менгеле, они считали, что он выкинул какой-то трюк. Теперь я не допускаю, чтобы она встречалась с кем бы то ни было, пока я не проверю этого человека.

– Вы говорите – Ленц. Значит, он не ваш отец?

Священник нахмурился.

– Мой отец женился на вдове Ленца. Но она пережила обоих своих мужей. Сильная женщина. Я беспокоюсь о ней. Пожалуйста, садитесь.

Какой ни есть, а шанс. Он прилетел в такую даль не для того, чтобы отступить в последний момент. Этот человек мог наконец привести его к правде. Окинув загадочного священника еще одним долгим взглядом, он поднялся в отгороженный кузов микроавтобуса.

Глухо зарокотали подшипники – священник задвинул дверь. Теперь в салоне не было никакого освещения, кроме тусклой лампочки под потолком. И абсолютно пусто, если не считать пары откидных сидений.

Какой ни есть, а шанс.

«Что я делаю?» – спросил себя Бен.

Мотор заработал, затем протестующе взревел на первой передаче. Так, на малых оборотах машина и ехала всю дорогу.

«Вот так они и казнят людей, – думал Бен. – Я не знаю этого человека, не знаю, настоящий он священник или нет. Возможно, он принадлежит к одной из тех групп, о которых упоминал Зонненфельд, эти ребята охраняют и защищают старых нацистов».

Спустя приблизительно двадцать минут машина остановилась. Дверь откатилась в сторону, и он увидел улицу, вымощенную булыжником, на котором играли блики солнечного света, пробивавшиеся через нависавшую над улицей плотную листву. Судя по продолжительности поездки, они все еще находились в Буэнос-Айресе, но улица нисколько не походила на те части города, которые он успел увидеть. Она казалась безмятежной и тихой, здесь раздавалось только пение птиц. И еле слышные звуки фортепьяно.

Нет, я не допущу, чтобы меня убили.

Мельком он подумал о том, что сказала бы ему Анна. Несомненно, она возмутилась бы из-за того, что он решился на такой рискованный поступок. И была бы права.

Они остановились перед не очень большим, но изящным двухэтажным кирпичным домом с черепичной крышей. Деревянные ставни на всех окнах были закрыты. Фортепьянная музыка, казалось, доносилась из дома – сонаты Моцарта. Дом и крошечный дворик окружал высокий забор, сваренный из почти вплотную соприкасавшихся прихотливо изогнутых металлических полос.

Священник взял Бена под локоть и помог ему выйти из машины. Револьвер он или убрал, или, что менее вероятно, оставил в машине. Подойдя к воротам, он набрал на маленькой клавиатуре кодовый номер, негромко загудел электромотор, и створки раскрылись.

Внутри дом оказался прохладным и темным. Запись Моцарта доносилась из комнаты, находившейся прямо впереди. Вдруг звук прервался, несомненно, прозвучала не та нота – пассаж начался сначала, и Бен понял, что это вовсе не запись, что кто-то играет на фортепьяно, причем очень профессионально. Старуха?

Он вошел вслед за священником в комнату, откуда доносилась музыка. Это была маленькая гостиная со множеством книжных полок вдоль стен. Восточные ковры на полу. Крошечная, похожая на птицу старуха ссутулилась над клавишами огромного «Стейнвея». Она, казалось, не заметила вошедших. Они сели на жесткий неудобный диван и молча ждали.

Когда пьеса закончилась, она подняла руки, несколько секунд неподвижно держала их над клавишами, а затем медленно опустила на колени. Аффектация концертирующего пианиста. После этого она так же медленно повернулась. Лицо смуглое и сморщенное, как чернослив, ввалившиеся глаза, сухая и морщинистая кожа на шее. Ей было, судя по облику, лет девяносто.

Бен несколько раз хлопнул в ладоши.

– Quin es uste?[98] – дрожащим, хриплым слабым голосом спросила старуха.

– Мама, это мистер Джонсон, – сказал священник. – Мистер Джонсон, это моя мачеха.

Бен подошел к старухе и прикоснулся к ее хрупкой руке.

– А я Франсиско, – представился Бену священник.

– Pongame en una silla comoda[99], – сказала старуха.

Франсиско обнял свою мачеху за талию и помог ей пересесть в кресло.

– Вы прибыли из Австрии? – спросила она на приличном английском языке.

– Да, я почти прямиком из Вены.

– Зачем вы приехали?

Бен начал было говорить, но она прервала его.

– Вы из компании? – голос у нее был испуганный.

Компании? Неужели она имела в виду «Сигму»? Если так, то он должен заставить ее говорить.

– Фрау… Фрау Ленц, боюсь, что я прибыл сюда под фальшивым предлогом.