Бен окинул взглядом помещение. Комната ярко освещена, очень скудно обставлена; потерять здесь хотя бы один маленький алмазик было бы чрезвычайно трудно. Пол из сланцевых плиток отполирован до темного блеска. На полу стоял длинный стол из идеально прозрачного плексигласа и шесть складных металлических стульев, выкрашенных в серый цвет.

Один из охранников – крупный и чрезмерно тучный человек, судя по красному мясистому лицу, неизменно придерживавшийся диеты из говядины и пива, – жестом приказал Бену сесть на стул. После небольшой заминки Бен подчинился. Охранники вложили оружие в кобуры, но по их манерам было совершенно ясно, что они без колебаний прибегнут к физической силе, если он откажется повиноваться.

– Значит, подождем, ja? – с сильнейшим акцентом произнес второй охранник по-английски. Этот человек с коротко подстриженными каштановыми волосами был намного стройнее своего напарника и, как подумал Бен, наверняка намного подвижнее, чем толстяк. И соображать он тоже должен побыстрее.

Бен повернулся к нему.

– Сколько они вам здесь платят? Знаете, я очень богатый человек. И, если сочту нужным, могу обеспечить вам очень хорошую жизнь. Вы сделаете услугу мне, а я вам. – Он даже не попытался сколько-нибудь скрыть владевшее им отчаяние: стражи могли либо ответить ему, либо не ответить.

Более худой громко фыркнул и мотнул головой.

– Говорите погромче, чтобы вас наверняка было слышно через микрофоны.

У них не было никаких оснований считать, что Бен сдержит свое обещание, а у него в тех условиях, в которых он находился, не было ни малейшей возможности убедить их в своей искренности. И все же их презрительное удивление само по себе ободрило его: теперь его лучший шанс заключался в том, что они его недооценивают. Бен громко застонал, встал и схватился обеими руками за живот.

– Сядьте! – решительно приказал один их охранников.

– Клаустрофобия… Я не могу… не могу находиться… в тесных закрытых помещениях! – каждое следующее слово Бен произносил все более и более надрывным тоном, срываясь на истерику.

Охранники переглянулись и презрительно рассмеялись – уж они-то не попадутся на такую примитивную удочку.

– Нет, нет, я говорю серьезно, – все настойчивее выкрикивал Бен. – Мой бог! Как же мне вам объяснить? У меня… нервный желудок. Мне необходимо немедленно попасть в ванную, иначе… иначе со мной случится скандал! – Он играл роль капризного, слегка чокнутого американца, не боясь довести образ до гротеска. – При стрессах все это случается очень быстро! Мне необходимы мои таблетки! Черт возьми! Мой валиум! Успокоительное. У меня ужасная клаустрофобия – я не могу находиться в замкнутом пространстве. Умоляю вас! – выкрикивая эту чушь, он все сильнее жестикулировал, как будто впадал в паника.

Тощий охранник ответил на его монолог несколько удивленной, но все же высокомерной полуулыбкой.

– Все, что нужно, вам дадут в тюремной больнице.

С безумным, отчаянным выражением на лице Бен шагнул к нему, его взгляд на долю мгновения метнулся к лежавшему в раскрытой кобуре оружию, но тут же вновь уперся в лицо охранника.

– Прошу вас! Неужели вы не понимаете! – он размахивал руками уже совершенно дико. – У меня сейчас начнется приступ паники! Мне необходимо в ванную! Мне необходим транквилизатор! – с молниеносной быстротой он выкинул вперед обе руки и выхватил из кобуры короткоствольный револьвер. Затем отскочил на два шага, и на этом представление резко оборвалось.

– Руки за голову, быстро, – приказал он толстяку. – Или я буду стрелять, и вы оба умрете.

Охранники переглянулись.

– А теперь один из вас выведет меня отсюда. Иначе вы оба погибнете. Это хорошее предложение. Соглашайтесь, пока я не забрал его назад.

Охранники обменялись несколькими словами на своем швейцарском диалекте немецкого языка. Затем худощавый заговорил по-английски:

– С вашей стороны было бы чрезвычайно глупо пускать в дело эту пушку, если даже вы знаете, как ею пользоваться, в чем я лично сомневаюсь. Вы просидите в тюрьме всю оставшуюся часть жизни.

Это был не тот тон, который был нужен Бену: осторожный, нервный, но все же не испуганный. Похоже, что охранник не слишком встревожился из-за случившегося. Возможно, Бен слишком хорошо разыграл слабость в своем недавнем спектакле. По выражениям лиц и позам обоих было заметно, что они относятся к нему с изрядной долей скептицизма. Впрочем, он уже знал, что им сказать.

– Вы думаете, что я не стану стрелять из этой пушки? – совершенно будничным тоном проговорил Бен, не забывая, однако, яростно сверкать глазами. – На Банхофплатц я убил пятерых. Еще пара ничуть не ухудшит моего положения.

Эти слова действительно напугали охранников; вся снисходительность их поведения немедленно улетучилась.

– Das Monster vom Bahnhofplatz[33], – хрипло пояснил толстый своему напарнику; его лицо перекосила гримаса ужаса; кровь сразу отхлынула от багровых щек.

– Ты! – рявкнул на него Бен, не желая упускать инициативу. – Выведи меня отсюда. – В считаные секунды толстый открыл дверь своим электронным ключом. – А ты, если хочешь жить, останешься здесь, – грозно приказал Бен худощавому, который, как он все больше убеждался, был посообразительнее. Дверь за его спиной закрылась, и три приглушенных щелчка сообщили о том, что засовы электронного замка встали на место.

Охранник, подпрыгивая, как лягушка, бежал впереди. В таком строю он и Бен стремительно пронеслись по устланному бежевой ковровой дорожкой коридору. Изображение с телекамеры, вероятно, записывалось, направлялось на архивное хранение и анализировалось лишь при необходимости, а не контролировалось в режиме реального времени; впрочем, узнать, так ли это, было совершенно невозможно.

– Как тебя зовут? – жестко спросил Бен. – Wie heissen Sie?

– Лаэммель, – задыхаясь, выговорил охранник. – Кристоф Лаэммель. – Он достиг конца коридора и повернул было налево.

– Нет, – прошипел Бен. – Не сюда! Нам не нужен парадный подъезд. Веди меня к черному ходу. Служебный вход. Откуда мусор вывозят.

Лаэммель замер на месте в растерянности. Бен приставил револьвер к его голове позади одного из красных, как свекла, ушей, чтобы тот почувствовал прикосновение холодного металла. Тут же снова оживившись, охранник повел его по задней лестнице, откровенно уродливой, являвшей собой разительный контраст с полированной роскошью предназначенной для публики части банка. Ничем не прикрытые низковаттные электрические лампочки, торчавшие на стенах каждой площадки, едва-едва рассеивали мрак на лестничной клетке, позволяя только различать ступеньки под ногами.

Тяжелые ботинки охранника загремели по металлической лестнице.

– Тише, – приказал Бен; он говорил по-немецки. – Ни звука, а то я устрою очень громкий шум, и это будет последнее, что ты услышишь в своей жизни.

– У вас нет никаких шансов, – испуганным полушепотом проронил Лаэммель. – Ни одного шанса вообще.

В конце концов они оказались возле широкой двустворчатой двери, которая выходила на заднюю подъездную дорожку. Нажав на рычажок, Бен убедился в том, что дверь можно открыть изнутри.

– Вот и конец нашей маленькой совместной прогулке, – сказал он.

Как ни странно, Лаэммель хмыкнул в ответ.

– Вы что, думаете, что за пределами этого здания окажетесь в большей безопасности?

Бен вышел на укрытую тенью, несмотря на пасмурный день, дорожку и сразу же почувствовал освежающее прикосновение прохладного воздуха к своему разгоряченному лицу.

– Что будут делать Polizei, тебя нисколько не касается, – сказал он, все так же держа револьвер наготове.

– Die Polizei? – ответил Лаэммель. – Я говорю совсем не о них. – Он сплюнул на асфальт.

Бен почувствовал новый приступ страха. Ощущение было таким, словно у него в животе шевельнулся скользкий холодный угорь.

– О чем ты говоришь? – яростным голосом спросил он и, схватив револьвер обеими руками, поднял его на уровень глаз Лаэммеля. – Говори! – прикрикнул он. – Говори все, что знаешь!