– Теоретически я допускаю, что мой отец – один из плохих парней, – сказал Бен. – Но, по большому счету, не верю в это.

– Почему же? – она не знала, насколько далеко можно подталкивать его в эту сторону.

– Потому что у моего отца и так уже столько денег, он даже и придумать не в состоянии, что с ними делать. Потому что он может быть безжалостным бизнесменом, он может быть лжецом, но после разговора с Зонненфельдом я все больше склоняюсь к мысли о том, что он не является изначально дурным человеком.

Анна не думала, что Хартман что-то утаивает от нее, но, несомненно, его кругозор сужен сыновней лояльностью. Бен, судя по всему, лояльный человек – замечательное качество, но иногда лояльность может помешать разглядеть правду.

– Чего я не могу понять, – продолжал Хартман. – Все эти парни дряхлые старики. Так зачем же утруждаться кого-то нанимать, чтобы устранять их? Вряд ли выигрыш может стоить такого риска.

– Только в том случае, если вы не боитесь, что кто-то из них заговорит, обнародует финансовую договоренность, независимо от того, что она собой представляет.

– Но если они молчали полстолетия, то что может заставить их начать болтать сейчас?

– Возможно, какое-то давление со стороны властей, которое может быть спровоцировано обнаружением этого списка. Оказавшись под угрозой судебного преследования, любой из них легко мог бы разговориться. Но не исключено, что Корпорация переходит в какую-то новую фазу своего существования, переживает некую метаморфозу и ощущает себя в это время особенно уязвимой.

– Я все время слышу догадки, – ответил Бен. – Нам нужны факты.

Анна немного помолчала.

– С кем вы сейчас разговаривали по телефону?

– Со специалисткой из аудиторской фирмы, с которой мне уже не раз приходилось работать. Она выяснила кое-что любопытное, касающееся «Вортекс лаборэториз».

Анна почувствовала внезапное возбуждение.

– И?..

– Компания полностью принадлежит европейскому химико-технологическому гиганту «Армакон АГ». Австрийская компания.

– Австрийская… – чуть слышно повторила Анна. – Это интересно.

– Эти технологические мамонты всегда скупают малышей в своей и соседних отраслях, чтобы иметь возможность перехватить права на всякие открытия, до которых не успели добраться в их собственных исследовательских центрах. – Он сделал паузу. – И еще одна вещь. Мой друг с Каймановых островов сумел проследить некоторые из телеграфных переводов.

Иисус. А ее парень из министерства юстиции так ни до чего и не докопался. Анна попыталась скрыть волнение.

– Расскажите.

– Деньги были высланы от имени подставной компании, зарегистрированной на островах Ла-Манша, через несколько секунд после того, как поступили из Лихтенштейна, из анштальта компании, занимающейся предъявительскими акциями. Так называемая «слепая» фирма.

– Если деньги поступили от компании, это, наверно, означает, что имена настоящих владельцев где-то зарегистрированы?

– А вот это хитрая штука. Анштальтами обычно управляют агенты, часто адвокаты. По существу, это чисто фиктивные компании, которые существуют только на бумаге. Один агент в Лихтенштейне может управлять тысячами таких.

– И ваш друг способен выяснить имя анштальт-агента?

– Уверен, что может. Беда только в том, что без пыток ни один агент не выдаст информацию ни об одном анштальте, которым он управляет. Они не могут позволить себе подрыв своей репутации. Но мой друг все же занимается этим.

Анна усмехнулась. Парень заметно вырастал в ее глазах.

Зазвонил телефон.

Анна взяла трубку:

– Наварро.

– Анна, это Вальтер Хайслер. У меня для вас есть результаты.

– Результаты?

– Насчет пушки, которую потерял стрелок в Хитцинге. Вы же просили меня проверить отпечатки. Они соответствуют отпечаткам из цифровой базы Интерпола. Это Ханс Фоглер, когда-то он был агентом штази. Видимо, он никак не рассчитывал промахнуться и не ожидал встречи с нами, потому что не надел перчатки.

В информации Хайслера для нее не было ничего нового, но отпечатки пальцев должны были оказаться важной частью вещественных доказательств.

– Просто фантастика. Послушайте, Вальтер, у меня к вам еще одна просьба.

– Вас это, по-моему, не удивило, – Хайслер, видимо, почувствовал себя задетым. – Я сказал, что он из штази, понимаете? Это секретная разведывательная служба бывшей Восточной Германии.

– Да, Вальтер, я все понимаю и очень благодарна вам. Это очень впечатляет. – Она почувствовала, что снова начала держаться слишком деловито, даже бесцеремонно, и поспешила смягчить свои манеры. – Огромное вам спасибо, Вальтер. И все-таки еще одна вещь…

Устало:

– Да?

– Одну секунду. – Она прикрыла рукой микрофон и повернулась к Бену: – Вы так и не сумели связаться с Хоффманом?

– Нет. У него никто не отвечает. Мне это кажется странным.

Анна открыла микрофон.

– Вальтер, не могли бы вы узнать для меня хоть что-нибудь о венском частном детективе по имени Ханс Хоффман?

В трубке молчали.

– Алло!

– Да, Анна, я здесь. А почему вы интересуетесь этим самым Хансом Хоффманом?

– Мне требуется дополнительная неофициальная помощь, – быстро ответила она, – и мне порекомендовали именно его.

– Ну, похоже, что вам придется поискать кого-нибудь другого.

– Почему?

– Примерно час назад в Sicherheitsbero был звонок от служащего одного Berufsdetektiv, которого звали как раз Ханс Хоффман. Женщина, оперативный агент из конторы Хоффмана, пришла на работу и обнаружила своего босса мертвым. Застрелен почти в упор выстрелом в лоб. И, что любопытно, у него отрезан правый указательный палец. Это не может быть тот самый Хоффман, о котором вы говорите?

Когда Анна пересказала Бену то, что ей сообщил полицейский, тот недоверчиво уставился на нее.

– Христос! Создается впечатление, будто они все время болтаются у нас за спиной, что бы мы ни делали, – пробормотал он.

– Может быть, вернее будет сказать: опережают нас?

Бен некоторое время сидел, массируя виски кончиками пальцев, и наконец чуть слышно проговорил:

– Враг моего врага – мой друг.

– Что вы хотите сказать?

– Совершенно очевидно, что «Сигма» убивает своих. Те жертвы, которых вы пытаетесь разыскать… У них всех есть нечто общее со мной – общий враг. Мы видим одну и ту же картину: испуганные старики, вынужденные под занавес своей жизни скрываться, жить под псевдонимами. Я уверен – они имеют некоторое представление о том, что за чертовщина происходит вокруг. Наша единственная надежда – установить контакт с кем-то из списка, кто все еще жив, кто может говорить. Некто, с кем я смог бы найти точки соприкосновения, добиться симпатии, уговорить его оказать нам помощь, ради, прежде всего, защиты его собственной жизни.

Анна встала и прошлась по комнате.

– Бен, это может получиться лишь в том случае, если кто-то из них еще жив.

Он долго смотрел на нее, не говоря ни слова; в его глазах можно было прочесть глубокую растерянность. Анна могла бы сказать, что ему очень хотелось полностью доверять ей, так же безоглядно, как – ей очень хотелось на это надеяться – она могла доверять ему. Потом он негромко, нерешительно проговорил:

– У меня такое чувство… Это именно чувство, самое большее – обоснованное предположение, что по крайней мере один из них все еще жив.

– И кто же это?

– Француз по имени Жорж Шардан.

Анна медленно кивнула.

– Жорж Шардан… я видела это имя в списке «Сигма». Но ведь он умер уже четыре года тому назад.

– Но сам факт того, что на него заведено досье «Сигма», означает, что Аллен Даллес по каким-то причинам очень заинтересовался им.

– Ну, да, давным-давно, в пятидесятые годы. Но припомните, большинство этих людей уже много лет как на том свете. Мое внимание было сосредоточено на тех, кто оказался жертвами недавней серии убийств – или тех, кто должен был оказаться в их числе. Шардан не относится ни к той, ни к другой категории. К тому же он не был основателем и не входит в ваш перечень. – В списке «Сигма», с которым приступила к работе Анна, перечислялись имена не только первоначальных учредителей корпорации, но и много других людей. Она кинула на Бена пристальный, даже тяжелый взгляд. – Должна задать вам вопрос: почему вам пришло в голову спросить именно о нем? Вы что-то скрываете от меня?