Я вместе со свитой захожу в деревню по главной улице метра три шириной, кривой и кочковатой. К вони сгоревшего кизяка и скисшего молока добавился острый запах свежей крови. Я переступаю через исколотый копьями, лежащий в луже крови труп горца лет пятнадцати, в набедренной повязке, босого. Как представлю, что сам шагаю босиком по камням, ступни начинают ныть. Рядом с трупом валяется оружие — заостренный с одной стороны камень, насаженный на топорище длиной с полметра. «Взрослый», бронзовый, топор или кинжал не успел добыть и теперь уже не добудет. Дальше по улице валяется труп девушки с распоротым животом. Не красавица, но и не уродка. Непонятно, за что ее убили, потому что оружия рядом с трупом нет. Может быть, забрали, может быть, не имела и не сопротивлялась, а просто не понравилась кому-то из солдат. Для копейщиков-шумеров хороший горец — мертвый горец, независимо от пола. Из следующего двора молодой солдат выгоняют на улицу коз, длиннорогих и длинноухих. Судя по ушам, козы должны быть умнее своих хозяев. На лице молодого солдата кумарная ухмылка. Наверное, это его первый бой, и адреналина в крови больше, чем красных телец. Заметив меня, улыбается во весь рот, показывая ровные белые зубы. У аборигенов, не познавших радости и беды сахара, очень хорошие зубы. Солдат несет в руке узел с барахлом. В этом плане им повезло, потому что горцы, готовясь к отступлению, собрали и упаковали в дорогу все ценное, не надо обыскивать дома. Это первые более-менее серьезные трофеи, поэтому мои солдаты рады.

На центральную деревенскую площадь согнаны молодые женщины и дети. Теперь они рабы. После похода мы поделим их. Третья часть достанется мне. Я показываю на двух смазливых девиц, чтобы их отвели в мой обоз, чем избавляю обеих от многих неприятных моментов. Всех женщин и девушек будут насиловать солдаты до момента раздела добычи. Поскольку пока что солдат намного больше, каждой придется обслуживать по несколько человек в день. Этих двух буду насиловать только я. У войны есть маленькие радости.

Мы простояли в захваченной деревне дольше, чем я предполагал. Планировал два дня, чтобы солдаты отдохнули, разгрузились во всех отношениях. Также мы захватили большое стадо коз и отару овец, гнать которых по горным тропам было тяжело. За два дня количество трофейного скота должно было порядком сократиться.

На второй день ближе к вечеру на переговоры прибыли три старика с седыми бородами. Им за шестьдесят, что по нынешним меркам почти долгожители. Все трое в набедренных повязках и босы, в руках держат посохи. У одного левое плечо искривлено и со старым шрамом. Наверное, врезали топором в бою, хотя не исключено, что упал с обрыва. Переводчиком был Тиемахта, который первый делом прочел им пламенную и продолжительную лекцию.

— Что ты им сказал? — поинтересовался я.

— Что они — старые бараны, — коротко перевел командир лучников.

Слово взял старик с искривленным плечом:

— Нас прислали договориться о мире с тобой. На каких условиях ты готов покинуть наши горы?

— Во-первых, поклянётесь впредь никогда не нападать на мои земли и моих подданных. Во-вторых, мои купцы будут проходить по вашим землям бесплатно. В-третьих, я вам предлагал хорошую цену за камни, но вам все было мало; теперь будете возить камни бесплатно до тех пор, пока мы не закончим строительство городских стен. В-четвертых, заплатите каждому моему солдату по барану или козе, десятнику два, старшему командиру три, а мне сотню, — перечислил я довольно мягкие, как по мне, условия.

При этом я был готов уменьшить количество затребованных баранов и даже отказаться от них. Добавил их, скорее, чтобы было, что скостить во время торга. Меня больше интересовали первые три пункта.

— Это очень тяжелые условия для нас, — сказал старик.

— Если вы все умрете, вам не придется их выполнять, а мы получим, что хотим, — подсказал я.

Старик покивал, напоминая испорченного болванчика, и произнес тихо:

— Мы передадим твои условия нашему народу и сообщим тебе ответ.

— Жду вас завтра, — сказал я.

— До завтра не успеем, — возразил он. — Нам надо собрать старейшин всех деревень. На это уйдет завтрашний и послезавтрашний дни. Ответ дадим послепослезавтра.

Я посмотрел на Тиемахта. Тот кивнул, подтверждая неторопливость горцев в принятии важных решений.

— Хорошо, жду вас послепослезавтра, — согласился я. — Передайте остальным, что в случае отрицательного ответа я продолжу уничтожать ваши деревни, чтобы здесь не осталось моих врагов.

— Мы передадим твои слова, — пообещал старик.

Парламентеры развернулись и молча и медленно побрели в обратную сторону. Если так же быстро будут шагать гонцы, сзывающие старейшин на совет, то ответ всего лишь через три дня можно считать мгновенным.

44

Не скажу, что я предвидел действия горцев, что предполагал именно такую подляну от них. Да, я прикидывал, что поход может затянуться и оказаться не таким удачным, как хотелось бы, что они смогут собраться и дать отпор, но то, что горцы тянут время, ожидая подмогу из своей столицы Шушан, мне не приходило в голову. Я почему-то был уверен, что жители этого города относятся к обитателям гор не лучше, чем шумеры. Наверняка горцы небольшими отрядами спускались неоднократно в долину реки Керхе, на берегу которой располагалась столица Элама, и грабили деревни. Я не учел, что сукины сыны делятся на своих и чужих.

Неприятную новость принес гонец, которого я отправлял в Лагаш:

— В долине возле гор стоит лагерем шушанская армия.

Город Шушан располагался северо-северо-восточнее Лагаша, но пройти к нему напрямую не было возможности, потому что районы, прилегающие к нижнему течению реки Керхе, на правом берегу которой располагалась столица эламитов, и дельте реки Тигр, были низменными, заболоченными, становились проходимыми только к концу сухого периода и то не каждый год. Надо было сперва идти из Лагаша строго на север, в сторону ближних гор, а потом где-то в данне от них повернуть на восток, к Шушану. Именно возле поворота этой дороги и встала лагерем вражеская армия. Видимо, решили запереть нас в горах и взять измором.

На третий день ответ от горцев не последовал. Вместо старцев около деревни появился вражеский отряд численностью около пяти сотен человек. Они держались на безопасной дистанции и сразу отступали, когда мои лучники пытались сблизиться.

— Придется уходить, — объявил я свое решение, сильно огорчив воинов, которые уже в мыслях гнали домой трофейных баранов. Чтобы подбодрить их, пообещал: — Мы еще вернемся и получим больше.

Рано утром мы снялись и неторопливо пошли в обратном направлении. Впереди шагали две сотни лучников, за ними половина копейщиков, потом обоз и захваченные рабы, вторая половина копейщиков и замыкали полторы сотни лучников. Я постоянно высылал вперед дозоры, до пяти по десять лучников в каждом, чтобы не попасть в засаду. Если у наших врагов и были подобные планы, от них отказались на второй день, когда их засада или просто наблюдатели в количестве около сотни человек были заблаговременно обнаружены и частично перебиты. Горцы следовали за нами на дистанции сто пятьдесят-двести эшей (девятьсот-тысяча двести метров). Количество их постоянно увеличивалось. К концу третьего дня я поднялся по склону горы, чтобы хорошо видна была долина, которую мы только что миновали, и подсчитал, что за нами топали тысячи две горцев. На их месте я бы ударил в спину нам, когда будем сражаться с армией Шушана.

Вечером я собрал старших командиров на совет. Настроение у них было невеселое. Не надо быть большим стратегом, чтобы понять, что нас ждет.

— Что скажете? — предложил я им поделиться своими мыслями.

— Надо, бросив добычу, идти быстрее, чтобы оторваться от преследователей, — предложил командир копейщиков Нумушда.

— Зачем бросать добычу?! — возмутился Тиемахта. — Завтра к полудню мы выйдем к тропе, которая ведет в ущелье моего племени. Пойдем туда и переждем. Армия Шушана туда не сунется, а с горные племена побоятся в одиночку нападать.