Но вместо этого Джофф приказал обезглавить Старка, а лорд Слинт и сир Илин Пейн столь поспешно исполнили приказ. Всё случилось вон на том месте, — подумала королева. Янос Слинт поднял голову Неда Старка за волосы, жизнь покинула его тело с кровью, стекавшей по ступеням, и с той минуты возврата к прошлому больше не было.

Теперь всё это казалось таким невероятно далёким. Не было больше ни Джоффа, ни сыновей Старка. Даже её отец отошёл в мир иной. А она — вот она, снова стоит на ступенях перед Великой Септой, только в этот раз толпа таращится не на Эддарда Старка, а на неё.

Площадь, вымощенная белым мрамором, была забита людьми, как и в день казни Старка.

Бескрайнее людское море, и все взоры были устремлены на королеву. Мужчин и женщин в толпе было примерно поровну. У некоторых на плечах сидели дети. Попрошайки и воры, кабатчики и торгаши, дубильщики и конюхи, актёришки, эти шлюхи низшего пошиба, — весь сброд явился, чтобы поглазеть, как будет осрамлена королева. И с ними вперемежку Бедные Малые, грязные, небритые, из оружия — копья и топоры, ржавые кольчуги, растрескавшиеся кожаные колеты, мятые пластины вместо доспехов под грубыми выбеленными накидками с семиконечной звездой Святой Веры. Армия оборванцев Его Воробейшества.

Глубоко внутри она всё ещё надеялась на чудо, на то, что Джейме придёт и спасёт её от унижения, но брат всё не появлялся. Не было видно и дяди, но это её не удивляло. В их последнем разговоре сир Киван ясно дал понять, что её срам не должен запятнать честь Утёса Кастерли. Львы не пройдут с ней по улицам сегодня. Ей одной нести бремя этого испытания.

По правую руку королевы стояла септа Юнелла, по левую — септа Моэлль, септа Сколера была у неё за спиной. Если она попытается сбежать или начнёт артачиться, три карги втащат её обратно в храм, и вот тогда уже она не выйдет из своей кельи никогда, за этим септы проследят.

Серсея подняла взгляд. За площадью, вдалеке, где кончалось море жадных глаз, раззявленных ртов, немытых лиц, возвышался Высокий Холм Эйегона, башни и зубчатые стены Красной Крепости алели в лучах восходящего солнца. Не так уж и далеко. Худшее останется позади, как только ворота крепости закроются за ней. Её сын снова будет с ней. У неё будет защитник для поединка. Дядя дал ей слово. Томмен ждёт меня. Мой маленький король. Я смогу. Я должна.

Септа Юнелла вышла вперёд. «Перед вами стоит грешница, — провозгласила она, — Эта женщина — Серсея из рода Ланнистеров, вдовствующая королева, мать Его Светлости короля Томмена, вдова Его Светлости короля Роберта, и она лжица и блудница».

Септа Моэлль переместилась и встала справа от королевы: «Эта грешница созналась в своих грехах, молила об их отпущении и о снисхождении к ней. Его Святейшество повелел ей явить своё раскаяние, отбросив гордыню и уловки, и предстать перед добрыми людьми такой, какой её создали боги».

Последней говорила септа Сколера: «И вот она предстаёт перед вами со смирением в сердце, лишённая секретов и тайн, нагая пред очами богов и людей, чтобы совершить ход во искупление своих грехов».

Серсее был год, когда умер её дед. Вступив в свои права, её отец первым делом изгнал из земель Утёса Кастерли сожительницу деда, эту алчную простолюдинку. С неё сорвали шелка и бархат, в которые рядил её лорд Титос, и драгоценности покойной супруги лорда, которые она присвоила себе, и прогнали её нагишом по улицам Ланниспорта, чтобы народ западных земель увидел, что это за птица.

Серсея была ещё слишком мала, чтобы смотреть на такое, но она слышала пересуды прачек и стражников, которые видели всё своими глазами. Они обсуждали, как рыдала и молила о пощаде эта женщина, как отчаянно вцепилась она в одежду, когда ей приказали раздеться, как она брела прочь по городским улицам, голая и босая, тщетно пытаясь прикрывать руками груди и промежность. Серсея вспомнила, как один стражник сказал: «Она была такой самовлюблённой, такой надменной, такой спесивой, словно уже и не помнила, из какой грязи вышла. Но стоило снять с неё одежду, и перед нами оказалась обычная потаскуха».

Если сир Киван и Его Воробейшество думают, что с ней произойдёт то же самое, они сильно ошибаются. В её жилах течёт кровь лорда Тайвина. Я львица. Пресмыкаться перед ними я не стану.

Королева повела плечами, и её одеяние соскользнуло вниз.

Она обнажила тело плавным, неторопливым движением, будто была сейчас в своих покоях, готовясь принять ванну, и её не видел никто, кроме прислуги. Кожи коснулся ледяной ветер, по телу пробежала крупная дрожь. Она собрала в кулак всю волю, чтобы превозмочь желание прикрыть срамные места руками, как та дедова шлюха. Пальцы сжались в кулаки, ногти впивались в ладони. Все смотрели только на неё, пожирая глазами её тело. Что предстало перед их взорами? Я — красавица, напомнила она себе. Сколько раз она слышала это от Джейме. Даже Роберт не скупился на комплименты, когда, вдрызг пьяный, всё-таки добирался до её постели, и его член отдавал должное её красоте.

А вообще, когда люди глазели на Неда Старка, на их лицах было такое же выражение.

Надо было идти. Нагая, обритая, босая, Серсея начала медленно спускаться по широкой мраморной лестнице. Её руки и ноги покрылись мурашками. Она держала голову поднятой высоко, как подобает королеве, а её эскорт следовал впереди неё полукругом. Бедные Малые прокладывали путь, оттесняя толпу, а Клинки шагали двумя колоннами по обе стороны от неё. За королевой шли септа Юнелла, септа Сколера и септа Моэлль, а за ними — послушницы в белом.

«Шлюха!» — раздался крик из толпы. Женский голос. Женщинам нет равных в жестокости, когда дело касается их товарок.

Серсея не реагировала. Дальше будет больше, дальше будет хуже. У этих тварей нет большей радости в жизни, чем поглумиться над другими. Она не могла заставить их заткнуться, так что придётся делать вид, что она их не слышит. И смотреть на них она не станет. Её взгляд не оторвётся от Высокого Холма Эйегона, от башен Красной Крепости, переливающихся на солнце. Там она найдёт спасение, если дядя выполнит свою часть уговора.

А ведь дядюшка Киван хотел, чтобы всё было именно так. Он и Его Воробейшество. И юная роза, без сомнения. Я грешница, я искупаю свою вину, и мой срам видит каждый нищий в этом городе. Они думают этим сломить мою гордость, думают, что после такого я никогда не буду прежней, но они ошибаются.

Септа Юнелла и септа Моэлль шли рядом с Серсеей, а септа Сколера семенила позади, звеня колокольчиком. «Стыд и позор, — выкрикивала старая карга, — стыд и позор грешнице, стыд и позор!» Откуда-то справа контрапунктом вступил второй голос — мальчишка—разносчик, выводивший: «Пирожки с мясом, три пенса штука, горячие пирожки с мясом!» Мрамор под ногами был холодным и гладким, и Серсее приходилось ступать осторожно, чтобы не поскользнуться. Процессия поравнялась со статуей Бейелора Благословенного, он безмятежно возвышался над площадью, и по выражению его лица можно было писать трактат о человеколюбии. Глядя на него, трудно было поверить, что в жизни он был редкостным придурком. В династии Таргариенов были плохие короли, были хорошие, но ни один не пользовался такой народной любовью, как Бейелор, этот благочестивый, кроткий король—септон, который равно любил и простой люд, и богов, что, впрочем, не мешало ему держать в заточении собственных сестёр. Интересно, как это статуя Бейелора не рассыпается в прах при виде её обнажённой груди? Как говаривал Тирион, король Бейелор боялся собственного члена. Ей вспомнилось, что однажды он выгнал из Королевской Гавани всех шлюх. Их увозили прочь от городских ворот, а король молился за их спасение, но взглянуть им вслед, как писали историки, так и не решился.

«Шалава!» — раздался крик. Снова женщина. Из толпы что-то вылетело. Гнилой овощ. Коричневый, сочащийся какой-то мерзостью, он пролетел у неё над головой и шлёпнулся у ног одного из Бедных Малых. Меня этим не испугать. Я львица. Она шла вперёд. «Горячие пирожки, — кричал мальчишка—разносчик, — Покупайте горячие пирожки!» Септа Сколера звонила в колокольчик, распевая: «Стыд и позор, стыд и позор грешнице, стыд и позор!» Бедные Малые шли впереди и, расталкивая народ щитами, создавали узкий коридор. Серсея шла, куда её вели, шея одеревенела, удерживая голову высоко поднятой, глаза устремлены вдаль. С каждым шагом Красная Крепость была всё ближе. С каждым шагом всё ближе был её сын и её спасение.