Но в Красной пустыне все ее счастье превратилось в пепел. Ее солнце и звезды упал с коня, мейега Мирри Маз Дуур убила Рэйего в ее чреве, и Дэни задушила пустую оболочку Кхала Дрого своими собственными руками. После этого великий кхаласар Дрого распался. Ко Поно назвал себя Кхалом Поно и забрал с собой многих всадников и рабов. Ещё больше увел с собой Ко Чхако, назвавший себя Кхалом Чхако. Маго, его кровный всадник, изнасиловал и убил Ероих, девушку, которую Дейенерис когда-то спасла от него. Только рождение ее драконов в огне и дыме погребального костра Кхала Дрого спасло Дени от отправки назад в Вэйс Дотрак, чтобы жить среди старух дош кхалина до конца своих дней.

Огонь опалил мои волосы, но остальному он не причинил вреда. Также было и в Яме Дазнака. Это все что она помнила отчетливо, а все остальное произошедшее было как в тумане. Так много кричащих и толкающихся людей. Она помнила вздыбленных лошадей, опрокинутую тележку с дынями. Снизу прилетело копье, за которым последовали арбалетные стрелы. Одна прошла так близко, что Дени почувствовала ее прикосновение на щеке. Другие скользили по чешуе Дрогона, застревали в ней или пробивали мембрану его крыльев. Она помнила извивающегося под собой дракона, содрогавшегося от ударов, пока она отчаянно пыталась влезть на его чешуйчатую спину. Раны дымились. Дени видела, как одна стрела сгорела во внезапном пламени. Другие упали, потеряв скорость от ветра, поднятого крыльями. Внизу она видела мечущихся людей, охваченных пламенем с поднятыми вверх руками, как-будто они агонизировали в каком-то безумном танце. Женщина в зеленом токаре схватила плачущего ребенка и закрыла его руками, пытаясь заслонить от огня. Дени отчетливо видела цвет токара, но не лицо женщины. Люди, давясь в проходах, топтались по ней, когда они с ребенком упали. Некоторые были в огне.

Затем все это исчезло, звуки затихали, люди уменьшились, копья и стрелы, падали вниз под ними, как только Дрогон вырвался в небо. Выше, выше и выше поднимал он ее; высоко над пирамидами и ямами его крылья распростерлись, чтобы ловить теплый воздух, поднимающийся от раскаленных солнцем каменных городских улиц. Даже если я упаду и умру, это стоило того, подумала она.

Они летели на север, через реку; Дрогон парил на раненных и изорванных крыльях сквозь облака, которые висели как знамена какой-то призрачной армии. Дени заметила берега Залива Работорговцев и старую валирийскую дорогу, тянущуюся вдоль побережья через пески и пустоши, пока она не исчезала на западе. Дорога домой. Затем под ними не было ничего кроме колышащейся на ветру травы.

Неужели первый полет был тысячу лет назад? Иногда, казалось, что так оно и было.

Солнце становилось жарче по мере того как поднималось и вскоре ее голова загудела. Волосы отрастали снова, но медленно. Мне нужна шляпа, сказала она вслух. Наверху Драконьего камня она пыталась сделать одну для себя, сплетая вместе стебли травы так, как это делали Дотракийские женщины пока она была с Дрого, но или она использовала неправильные травы, или у нее просто не хватало необходимых навыков, — ее шляпы разваливались в руках. Попробуй еще раз, сказала она себе. В следующий раз получится лучше. Ты кровь дракона и в состоянии сделать шляпу. Она все пыталась и пыталась, но ее последняя попытка была не более успешной, чем первая.

Только после полудня Дени нашла ручей, который видела с холма. Это был родник, совсем маленький, тонкая струйка не шире её руки…а ее руки становились тоньше с каждым днем, который она проводила на Драконьем камне. Дени зачерпнула воду ладонью и умыла лицо. Затем она сложила вместе руки, ее пальцы зацепили грязь на дне ручья. Ей бы хотелось более холодной и чистой воды…нет, если бы она могла надеяться на желания, она бы пожелала спастись.

Она все еще цеплялась за мысль, что кто-то придет за ней. Сир Барристан мог бы пойти искать ее, он главный в ее Королевской гвардии и поклялся защищать ее жизнь ценой собственной. И ее кровники были не чужестранцами в дотракийском море, их жизни связаны с ее. Ее муж, достойный Хиздар зо Лорак может отправить людей на поиски. И Даарио… Дени представляла его скачущим к через высокую траву, улыбающегося с мерцающим в свете закатного солнца золотым зубом.

Однако Даарио был выдан юнкайцам как заложник, чтобы гарантировать неприкосновенность юнкайских капитанов. Даарио и Герой, Чхого и Гролео, и еще три родственника Хиздара. К этому времени, конечно, все ее заложники должны быть освобождены. Но…

Ее интересовало, висят ли еще клинки ее капитана на стене возле ее кровати, ожидая когда Даарио вернется и заберет их. "Я оставлю моих крошек с тобой,, сказал он, Храни их для меня, любимая." И ей было интересно, как много юнкайцев знают о том, что ее капитан значит для нее. Она задала этот вопрос Сиру Барристану в тот день, когда выдали заложников.

— Они услышат разговоры, — ответил он. — Нахарсис возможно даже хвастался Вашей Светлостью… вашей красотой… вниманием… к нему. Если вы простите мне эти слова, скромность не одна из добродетелей вашего капитана. Он гордится… своим искусством фехтовать.

Он гордится тем, что спит со мной, вы имеете в виду. Но Даарио не такой дурак, чтобы хвастаться этим среди врагов. Это не имеет значения. К настоящему времени юнкайцы уже маршируют домой. Вот почему она сделала то, что сделала. Для мира.

Она оглянулась на путь, каким шла, туда где Драконий камень возвышался над травяными просторами, как сжатый кулак. Кажется он так близко. Я шла часами, а он все-еще выглядит как-будто я могу дотянуться и прикоснуться к нему. Еще не так поздно, чтобы вернуться. В пещере Дрогона была рыба в наполненном родником озерце. Дени поймала одну в первый день, сможет поймать и еще. И там есть объедки, обугленные кости с кусочками плоти на них — остатки добычи Дрогона.

Нет, Дэни сказала себе. Если я оглянусь — я пропала. Она может жить годами среди опаленных солнцем скал Драконьего камня, летать на Дрогоне днем и грызть его объедки каждый вечер, пока огромное травяное море становится из золотого оранжевым, но это была не та жизнь, для которой она рождена. Поэтому она еще раз отвернулась от холма и закрыла уши от песни полета и свободы, которую пел ветер среди каменистых гребней холма. Ручей тек к югу с юго-востока, насколько она могла определить. Дени последовала за ним. Приведи меня к реке, это все о чем я прошу тебя. Приведи меня к реке, а остальное я сделаю сама.

Часы проходили медленно. Ручей изгибался вправо-влево, а Дени все шла, отсчитывая время по ударам хлыста, бьющего по ноге в такт ходьбе, стараясь не думать о том, как далеко ей придется идти или о гуле в ее голове, или о ее пустом желудке. Один шаг. Другой. Еще один шаг. И еще. Что еще она могла?

Вокруг было тихо. Когда налетал ветер, трава издавала звук от трущихся друг о друга стеблей, шепча на только Богам понятном языке. Здесь и там маленький ручей журчал, когда натыкался на камень. Грязь хлюпала между ее пальцев. Вокруг гудели насекомые, ленивые стрекозы и блестящие зеленые осы, жалящие комары почти невидимые. Она отгоняла их рассеянно, когда они садились на руки. Один раз она наткнулась на крысу, пьющую из ручья, но крыса убежала, когда она появилась, скрывшись в траве. Иногда она слышала пение птиц. Звуки заставляли ее желудок урчать, но у нее не было сетей, чтобы поймать их, и до сих пор она не наткнулась ни на одно гнездо. Однажды я мечтала о том, чтобы летать, а сейчас удираю и мечтаю украсть яйца. Это ее рассмешило. "Люди глупы, а Боги безумны", сказала она траве, и и трава согласилась, прошелестев в ответ.

Трижды в тот день она видела Дрогона. Первый раз он был так далеко, что выглядел как орел, то исчезая, то вновь появляясь из-за далёких облаков, но Дени различала его к этому времени, даже когда он был всего лишь точкой. Во второй раз он пронесся перед солнцем, с его распростертыми черными крыльями и мир потемнел. В последний раз он пролетел прямо над ней, так близко, что она слышала шум крыльев. На мгновение Дени подумала, что он охотится на нее, но он улетел не обращая на нее никакого внимания и исчез где-то на востоке. Это к лучшему, подумала она.