Стивенс приводил еще одно сравнение — с взбесившимся компьютером из романа Артура Кларка "2001: Космическая Одиссея". Тот же случай единой разумной системы, которая полностью контролирует свое внутреннее пространство.

Из всего вышеизложенного Стивенс делал вывод, что университет должен быть "убит". Нельзя позволять ему и дальше наращивать силу. Нельзя, чтобы университет перескочил на более высокий уровень сознания и мощи — "получил диплом", как выражался Стивенс. Потому что именно такова конечная цель этой единой разумной системы.

Согласно выкладкам Стивенса, процесс роста от покорного университета до совершенно независимого, неуправляемого безумца занимает четыре года — столько же, сколько обычно требуется для получения диплома о высшем образовании. По истечении этих четырех лет университет превратится в нечто другое. Он перестанет быть привязанным к границам университетского городка и превратится в нечто неостановимое. Поскольку тела у него нет, есть только как бы личность, совокупный разум, то никаких физических границ для распространения университета вширь не имеется. Как только у него будет достаточно сил, он начнет невидимо растекаться, захватывая все новые и новые пространства — скажем, ближайшие супермаркеты, перекрестки, городские кварталы, а затем заполнит собой и целый город...

Да, город, десятки тысяч людей. И это может быть только началом...

От внимания Яна не ускользнула судьба всех описанных Стивенсом университетов — до истечения "четырехлетнего обучения".

Сандерсоновский университет сгорел дотла.

Оукхерстовский был полностью уничтожен ураганом "Хьюго".

И, наконец, торнадо сравнял с землей Спрингфилдский университет.

Все три университета решено отстроить, но на новом месте и с новым архитектурным решением.

То неизвестное, что было составлено из уникального сочетания зданий, местоположения и окружающей среды, и стало базой или фактором зарождения "жизни" университета как самостоятельного организма — это неизвестное было уничтожено во всех трех университетах и уже не восстановимо.

Ян смутно вспоминал, что несколько лет назад он что-то читал о трагедии Сандерсоновского университета. Но о гибели Оукхерстовского и Спрингфилдского университетов ничего припомнить не мог В конце своих записок Стивенс перечислял другие высшие учебные заведения, за которыми он вел наблюдение, — из тех, что проявили, как он выражался, "тенденции к самосознанию".

Среди этих заведений упоминался университет Мехико.

А также К. У. Бреа.

Ян посмотрел в окно на подернутое смогом беловатое небо. Вне сомнения, теория Стивенса — дичь, чистое мракобесие, жуть-жуткая. По мрачному безумству фантазии предположения Стивенса превосходят любые романы в жанре ужасов.

Однако нечто в повествовании Стивенса, а также в его цифровых данных заставляло Яна задуматься всерьез, не отмахиваться от прочитанного. Да, Стивенс не приводит убедительных аргументов в пользу своего центрального тезиса — то, что университет есть живое существо, никак не доказано. Что ж, пусть выводы сомнительны, зато факты очевидны. Такие масштабные проявления зла просто нельзя игнорировать! Пусть источник черных событий неясен, а их конечная цель непонятна: зато яснее ясного, что зло цвело пышным цветом в трех перечисленных Стивенсом университетах. Теперь оно расцветает в К.У. Бреа.

Зло.

Кстати, в своей "диссертации" Стивенс ни разу не употребил этого слова, хотя так и сыпал им во время их разговора. Возможно, в промежутке между написанием работы и их беседой произошло нечто, давшее повод прийти именно к этому термину?

Ян неожиданно вспомнил об отсутствии кольца на руке Стивенса.

Значит ли это, что один из тех зловещих университетов убил его семью?

Тут в дверь постучали, и Ян от неожиданности невольно дернулся всем телом.

Хотя никто и не видел, как нелепо он подпрыгнул в кресле, Ян был немало смущен своей реакцией. Он встал и открыл дверь.

Перед ним стоял студент, лицо которого показалось знакомым. Ян не мог с ходу припомнить, видел ли он этого парня где-то на территории университета или этот студент ходит на его лекции. Поэтому навесил на лицо неопределенную улыбку и сказал:

— Чем я могу вам помочь?

— Меня зовут Джим Паркер. В этом семестре я главный редактор "Сентинел". И я... Студент замялся, и Ян подбодрил:

— Да-да, я слушаю.

— Вы, очевидно, не помните меня... — Джим снова смутился. Тряхнул головой и продолжил скороговоркой:

— Не знаю, как сказать то, что я хочу сказать, а потому буду говорить прямо, без обиняков. Профессор Эмерсон, вы верите в привидения?

Ян насупился:

— Я верю в них как в транскультурный социологический феномен, как в сказочный элемент, который присущ всем фольклорам мира. Ну и конечно, я считаю призраков мощной литературной метафорой. Но если вы спрашиваете, верю ли я в физическое существование привидений, то, боюсь, я разочарую вас, потому что мой ответ будет — решительное "нет".

— И с вами никогда не случалось ничего сверхъестественного?

Ян на секунду задумался, прежде чем ответить "нет".

Джим Паркер вдруг покраснел и выпалил:

— А вам не кажется порой, что... что в нашем университете происходят весьма странные вещи?

Ян посмотрел на парня и ничего не сказал. Он ощутил неприятное трепыхание в желудке.

— Я потому спрашиваю, что видел одного человека, — быстро продолжал Джим, — по-моему, профессора. Я шел к автостоянке, было уже часов одиннадцать — я засиделся в редакции, сдавал номер в печать. И вот иду я к своей машине, как вдруг из-за угла выходит мужчина, бородатый такой, останавливает меня и начинает толковать о том, что университет в Бреа находится во власти зла и его надо вроде как взорвать. Он еще сказал, чтобы я переговорил с вами — мол, профессор Эмерсон знает, о чем тут речь.

Сердце Яна бешено колотилось, но он принудил себя к внешнему спокойствию.

— И вы поверили этому... бородачу? Джим сделал глубокий вдох, будто собрался в холодную воду прыгать, и сказал:

— Не знаю, заметили ли вы, профессор Эмерсон, но в последнее время произошло множество странных вещей. Я-то редактирую университетскую газету, так что вся информация у меня перед глазами, все стекается к нам. И я ошарашен. Изнасилования, нападения, беспорядки, самоубийства, драки...

— Заметил, — сухо произнес Ян.

— И вам не кажется все это... ну, хотя бы необычным?

— Нет, — машинально сказал Ян.

Слово вылетело прежде, чем он подумал. Это была защитная реакция сознания на подсознательное желание выложить парню все как на духу: и то, что Стивенс написал в своей "диссертации", и то, что он сообщил в беседе, а также свои собственные мысли по поводу происходящего. Джим производил впечатление умного, интеллигентного парня, стоящего союзника. К тому же, чего греха таить, Ян испытал некоторое облегчение от того, что кто-то озвучил его собственные сомнения и страхи. Причем этот кто-то самостоятельно дошел до этих сомнений и страхов.

Но в последний момент что-то помешало ему открыться. Здравый смысл? Трусость? Или осторожность?

Так или иначе, Ян предпочел солгать.

Своим "нет" я оберегаю студента, убеждал он себя. Лучше этому симпатичному парнишке не соваться в это непростое дело.

Но Ян отлично сознавал, что причина его скрытности отнюдь не в великодушии.

Джим был сбит с толку столь неожиданным ответом.

— Как? А тот чудной профессор-бородач уверенно заявил, что вы в курсе...

— Понятия не имею, с кем вы беседовали, — солгал Ян.

Джим пристально смотрел на него, и профессор Эмерсон испытал то же, что он чувствовал, когда в детстве лгал матери: как будто он прозрачен для нее, и его вранье и мотивы этого вранья ей совершенно очевидны.

Но сейчас каковы были мотивы лжи? Зачем он говорил не правду этому юноше? Тут он сам себя понять не мог. Что это — стремление не потерять лицо в том случае, если все предчувствия и страхи окажутся вздорными? Никогда прежде Ян не был со студентами таким скрытным и лицемерным. Так почему же именно сегодня он впервые отступает от собственных принципов?