Джим направился к выходу. Его шаги мрачным эхом отдавались в огромном холле. Наконец он дошел до двери и открыл ее. В лицо ударил прохладный ветерок.

Никогда раньше он не задерживался до столь позднего часа.

Обычно когда Джим уходил, поблизости всегда была по меньшей мере дюжина-другая студентов: одни шли от библиотеки к своим машинам, припаркованным на стоянке; другие — парочки — сидели и обнимались на лавочках вокруг цветочных клумб.

Но сегодня библиотека уже давно закрылась и погасила большую часть огней. Вечерние занятия закончились еще раньше. Во всех университетских зданиях горел минимум света — в основном в помещениях ночных сторожей.

Темнота в сочетании с пустынностью неприятно подействовали на Джима.

Он покрепче прижал к боку свой портфель и пошел к автостоянке. Туфли громко стучали по цементу: бух-бух, бух-бух. И сердце его в унисон — бух-бух, бух-бух. Эти два звука были единственными конкурентами далекого приглушенного шума шоссе Империал.

— Приятный вечерок.

При внезапном звуке человеческого голоса Джим дернулся всем телом. Он чуть было не споткнулся и не растянулся на плитах дорожки.

Из тени за углом здания выдвинулась мужская фигура — невысокий крепыш с густой всклокоченной бородой.

— Или все-таки не очень приятный, а? С этими словам мужчина вышел на хорошо освещенное место, и у Джима немного отлегло от ,сердца. Он не знал этого человека, но у бородатого коротышки средних лет был весьма интеллигентный вид — вполне вероятно, что он преподаватель с ученой степенью. И одет достаточно прилично — хороший чистый свитер. Впрочем, было в незнакомце и что-то странное, настораживающее. Глаза умные — и вместе с тем взгляд какой-то остановившийся... Этот тип не моргает и смотрит с пристальностью инквизитора!

— Да, вечерок... ничего себе, — пробормотал Джим, не останавливаясь и норовя пройти побыстрее мимо загадочного бородача.

— Вы же знаете, что тут происходит, — сказал тот Джиму в спину.

Джим резко остановился, обернулся и уставился на бородача.

— Этот университет — гнездилище зла, — медленно, с расстановкой произнес незнакомец. — С каждым днем будет все хуже и хуже. Необходимо уничтожить это проклятое место — дабы спасти мир. Здесь все надо истребить — камня на камне не оставить!

Мужчина улыбнулся. Эту улыбку можно было угадать лишь по тому, как широко раздвинулась его борода. Он улыбнулся одними губами — глаза оставались торжественно-мрачными, предельно серьезными. Улыбка исчезла так же быстро, как и появилась.

— Извините, уже поздно, — сказал Джим. — Мне надо идти.

И он быстро зашагал в сторону автостоянки.

— Спросите у профессора Эмерсона, — крикнул ему вдогонку странный незнакомец. — Он в курсе. Еще не поздно!

Джим и не подумал останавливаться. Не оглядываясь, он торопливо шел к своей машине.

Перед ним была погруженная в темноту стоянка. Машин на ней оставалось совсем немного. Тем не менее огромный практически неосвещенный квадрат производил пугающее впечатление — черное пространство, В котором периодически появлялись круглые пятна слабого света, похожего на золотистый туман.

В целях экономии электроэнергии университетское начальство поставило малосильные лампы; в этот час они к тому же горели вполнакала и помигивали. Настоящего света они не давали, только плодили множество переменчивых теней и сбивали глаз с толку: освещения ему не хватало, но и к темноте он не привыкал.

Наконец Джим увидел свою машину. Когда он парковался днем во время ленча, тут все было занято, и он лишь чудом нашел местечко. Теперь его "хундай" стоял одиноко — до ближайшей машины метров двадцать — тридцать.

Джим облизал пересохшие губы и ступил на асфальт стоянки.

Было очень неприятно оказаться на юру и идти сквозь темень — здесь он отовсюду виден, со всех сторон уязвим. И к тому же он чувствовал на себе взгляд странного бородатого профессора — не оборачиваясь, нутром ощущал, что тот стоит где-то там сзади и пристально наблюдает за ним своими немигающими глазами.

Джиму стало стыдно от такой нелепой трусости. Он даже попробовал сбавить шаг идти обычной размеренной походкой. Однако ноги не слушались: чем медленнее он пытался идти, тем быстрее они несли его вперед. Джим с досадой чувствовал, что походка у него какая-то подпрыгивающая, неестественная, а руки плетями висят у бедер. В конце концов он не выдержал и оглянулся — проверить, смотрит ли на него бородач.

Но тени возле здания, где он встретил зловещего незнакомца, были слишком густы...

Слева раздался странный громкий звук — будто кто-то на сучок наступил.

Джим так и подпрыгнул от неожиданности, плюнул на чувство собственного достоинства и мелкой трусцой побежал к машине.

По всей видимости, ночью произошла авария и на долгое время отключался свет, потому что Фейт проснулась не как обычно в темноте и от крика радио, а в залитой солнечным светом комнате и сама, без радиобудильника, электронное табло которого помаргивало бессмысленным "ОО.ОО". Девушка поспешно накинула халат и побежала в комнату матери. Как она и ожидала, мамаша уже ушла. Часы на туалетном столике показывали 9.35.

Фу-ты, черт, пропустила целых две лекции!

Проклятие, почему же у мамаши не хватило ума разбудить ее? Она же знает, что по понедельникам, средам и пятницам занятия начинаются в семь утра!

А может, и не знает.

Нынче трудно угадать, сколько эта сука уделяет внимания подробностям жизни дочери и сына.

Фейт отправилась в ванную комнату, стала расчесывать волосы да так и замерла с поднятой щеткой, задумчиво глядя на свое заспанное лицо в зеркале. А хочется ли ей идти в университет? Поскольку она бросила курс ботаники, то сегодня остается лишь одна лекция. Ну и шут с ней! Лучше пойти в библиотеку и поработать там несколько дополнительных часов — людей всегда не хватает, поэтому с начальством всегда можно договориться.

Но и в библиотеку не очень тянуло. Вообще надо сказать, что какая-то часть ее сознания с первого дня восставала против К. У. Бреа. Фейт ходила на занятия почти из-под палки. Не нравился ей университет — именно этот университет. Было в нем нечто такое, от чего почему-то становилось не по себе. Она до сих пор не могла точно решить, что же ее раздражает, или отпугивает, или возмущает.

Разумеется, больше всего бесили студенты. Однако лишь одна группа состояла сплошь из отпетых снобов и дураков, а именно — семинар по американской литературе. В других группах встречались студенты посимпатичнее, с добрыми глазами и менее высокомерные. Впрочем, на семинар по американской литературе ходил и Джим, а он один в ее сознании перевешивал сотню университетских козлов.

Так что причиной ее ненависти к университету были все-таки не студенты. Что-то другое.

Фейт не была большим специалистом в области толкования собственных смутных предчувствий и не обладала особенной женской интуицией, поэтому дальше неопределенного "что-то" ее сознание в данном вопросе не шло. У Фейт был рациональный ум — она привыкла четко знать, за что любит или не любит; кого-то или что-то. Так оно и было в колледже. Но университет в Бреа вызывал у девушки двойственные, неопределенные чувства — это приводило ее душу в смятение, держало в постоянном малоприятном напряжении.

Однако если не пойти в университет, то чем заняться? Болтаться без дела дома? Дожидаться мамашиного возвращения, чтобы узнать, какого мужика она притащит сегодня вечером? В университете хотя бы чувствуешь, что дело делаешь — или учишься, или деньги зарабатываешь. К тому же работа в библиотеке ей искренне нравилась.

А если уж совсем начистоту, она надеялась встретить Джима.

Фейт убеждала себя в том, что хочет повидаться с Джимом насчет статьи о профессоре Остине, который губит зазря животных. Однако в глубине души она отлично знала, что статья тут лишь предлог... Просто нравился ей Джим — вот и все.