Между тем серия об убийстве Люсинды была наименее страшной из всего, что предстало глазам Джима.

— Отпадные снимки, да?

Джим проворно обернулся. В дверном проеме стоял Ричард. Фоторепортер самодовольно улыбался. В одной руке у него была дорогая камера, а в другой — альпеншток.

— Ты разглядел эту цыпочку? — продолжал Ричард, показывая киркой на фотографию голой блондинки, во влагалище которой был загнан острый конец альпенштока. Рана была чудовищной. — Поверь мне, сучка кончила от удовольствия!

— Нет, не верю, — спокойным тоном сказал Джим, не сводя глаз с альпенштока в руке Ричарда.

— И напрасно. Я говорю чистую правду.

— Зачем ты это сделал?

— Ты имеешь в виду снимки? Ведь это моя работа — фотографировать!

— Я спрашиваю, зачем ты это сделал?

— Зачем я убил этих сучек? — со смехом переспросил Ричард. — А как еще я мог сделать такие бесподобные снимки? Подобные вещи не каждый день увидишь и просто так не щелкнешь! Приходится самому заботиться... Кстати, в этом случае я могу правильно поставить свет, выстроить задний план. Художественное фото — гораздо более сложное искусство, нежели фоторепортаж!

Джим хранил молчание, не сводя глаз с альпенштока в руке Ричарда и внутренне готовясь к нападению. Возможно, ему удастся перехватить руку со смертельным оружием или сбить безумца с ног и выскочить из комнаты...

Ричард с улыбкой посмотрел на Джима, поднял альпеншток... и повесил его на настенный крючок, рядом с полочкой, где стояли проявители.

— Ты еще не видел моих самых последних снимков, — сказал он. — Это что-то!

Ричард вынул кассету из фотоаппарата и гордо потряс ею в воздухе.

Джим растерянно моргал. У Ричарда нет и следа угрызений совести. Он попросту не понимает, что его действия — чистой воды уголовщина. У него окончательно поехала крыша! Он всерьез уверен, что мучить и убивать женщин и снимать на пленку их гибель — вполне нормальное поведение. Мол, чего не сделаешь ради искусства! Ричард настолько безумен, что даже не заметил ужаса на лице Джима, не разглядел осуждения в его глазах. Он живет в своем герметичном мире, где убийство в порядке вещей, и совершенно искренне верит в то, что главный редактор зашел в фотолабораторию полюбоваться его "шедеврами"...

— Сейчас я быстренько проявлю эту кассету, — сказал Ричард. — Но ты оставайся. Не пожалеешь. Снимки — первый класс!

Джим отрицательно мотнул головой и стал медленно продвигаться в сторону двери, все еще поглядывая на зловещий альпеншток на стене. Быть может, Ричард только дурачит его, играет в кошки-мышки, хочет убаюкать его дружескими речами, а сам задумал убийство...

Ричард пожал плечами и улыбнулся:

— Напрасно. Это настолько любопытно, что я бы на твоем месте остался. А впрочем, дело твое. Я принесу тебе снимки, как только они будут готовы.

Джим вышел из фотолаборатории. Ему все еще не верилось, что он отделался только испугом.

Ричард закрыл дверь, погасил свет и включил красный фонарь.

— Ты возьмешь на себя левую сторону, — сказал Фил, — а я — правую. Гленна кивнула:

— Хорошо.

Она направилась по проходу между рядами стульев к группе вьетнамцев, которые вполголоса обсуждали содержание раскрытого перед ними учебника.

— Библиотека закрывается через десять минут, — объявила девушка.

Затем она продолжила обход левой стороны этажа. Дальше располагались индивидуальные столы, с трех сторон отгороженные невысокой перегородкой. Она заглядывала в каждую "кабинку" и повторяла:

— Библиотека закрывается через десять минут.

В "кабинках" сидели в основном парни и в основном почему-то блондины.

Гленна шагала вперед, слыша за собой хлопки закрывающихся книг.

Издалека доносился голос Фила, который предупреждал читателей о закрытии на правой стороне этажа. Пока был слышен этот голос, Гленна чувствовала себя в безопасности. С некоторых пор она не переносила одиночества в стенах библиотеки — девушка впадала в полуистеричное состояние, и ее начинало трясти от страха. А ведь когда-то время закрытия библиотеки было самым приятным для нее — идешь себе по этажу и властно покрикиваешь на читателей; куда лучше, чем сортировать и расставлять книги! И вот теперь это время стало самым ненавистным, потому что приходилось перемещаться по библиотеке преимущественно в одиночку. Гленне больше не нравилась гулкая тишина последних этажей и бесконечные коридоры между книжными стеллажами, где могло случиться что угодно. Что угодно!

"Засуньте ей ракетку в задницу!"

Нет, не стрельба в библиотеке сделала ее пугливой. Она стала такой после изнасилования в спортивном зале. А стрельба только закрепила в душе девушки постоянную тревогу, которая то и дело превращалась в панический страх.

Да, то дикое происшествие во время игры в бадминтон, горестный опыт общения с Кэлхоуном, наблюдения за университетской жизнью последних недель — словом, у нее было достаточно причин вздрагивать от каждого шороха и пугаться каждого мужчины...

"Суньте ракетку в ее переднюю дырку!"

А что, если она встретит в библиотеке кого-нибудь из тех, кто насиловал ее тогда? А что, если в конце одного из проходов между стеллажами ее ждет тренер по бадминтону с ракеткой в руках?! А что, если все насильники и Кэлхоун поджидают на шестом этаже — выставили караулы, чтобы перекрыть ей все пути к отступлению, и она сейчас идет прямо в приготовленную ловушку!.. Эти мысли посещали Гленну часто. Вот и сейчас что-то подобное вертелось в голове.

Ей очень не хватало Фейт. Им вместе хорошо работалось, и Гленна считала ее своей подругой, выделяла из массы других сотрудников библиотеки, хотя была в приятельских отношениях со многими. Теперь Фейт больше не было. И это лишь увеличивало нервное напряжение Тленны. Фейт бежала из библиотеки из страха. Тем более неприятно оставаться здесь, зная, что самые умные уже покинули это проклятое место.

Возможно, Гленне тоже стоило бы уволиться и поискать другую работу. Ничего хорошего нет в том, чтобы постоянно испытывать опасность заболеть манией преследования и попасть в психушку.

Кроме того, что-то в библиотеке действительно изменилось. Тленна не могла точно сказать, что именно, но она знала: какое-то роковое изменение произошло. И это знание холодило ей сердце, было предметом нескончаемых волнений...

Дойдя до конца ряда читательских столов, девушка повторила:

— Библиотека закрывается через десять минут.

Поблизости не было ни единого студента, но она все-таки нарочно очень громко и четко произнесла эту фразу — звук собственного голоса успокаивал и вселял в нее уверенность. Тишина была частью страшного.

Стараясь посильнее топать ногами и бессознательно шмыгая носом — то есть продолжая бороться с гробовой тишиной, Гленна направилась в учебные кабинеты.

Сюда уже не доносился голос начальника — возможно, шустрый Фил закончил обход и вернулся к лифтам.

В коридоре ковер был особенно толстый, он полностью скрадывал звук шагов. Здесь тишина победила, и Гленна, нервно поеживаясь, ускорила шаг.

Слева на стене она увидела граффити — какой-то хулиган черным фломастером написал крупными буквами: "А сейчас мы развлечемся всласть, ребятки!"

"А сейчас мы развлечемся всласть, ребятки!"

Дрожь прошла по всему ее телу. Вроде бы невинные слова. По крайней мере их можно воспринять как невинные — в другом месте и при ином настроении... Но в последнее время Тленна видела и слышала достаточно плохого — и ожидала еще худшего. То, что надпись была сделана здесь, на шестом этаже, превращало эту фразу в что-то зловещее, в грозную декларацию о намерениях, и исключало простодушную интерпретацию...

Гленна заспешила дальше по коридору.

Постучав в дверь первого учебного кабинета, она вошла в него. Внутри было темно. Девушка проворно нащупала выключатель. Комната была пуста. Гленна облегченно вздохнула, выключила свет и заперла дверь.