Вопрос застал его врасплох. Мгновенно все прежние тревоги вернулись, и вечер был необратимо испорчен. В невинную прелесть окружающей природы вторглось нечто враждебное, отвратительное.
— Нет, — сказал Ян. — Конечно же, нет.
— Я и не предполагала, что ты относишься к этому типу мужчин. Как трудно угадать, что у мужчины в душе! Мой бывший муж казался мне таким современным человеком, таким прогрессивным, когда мы с ним познакомились. Но как только я стала продвигаться по служебной лестнице, а он застрял в своей карьере, у него появились недобрые чувства — будто мой успех ущемляет его в чем-то.
Впервые Эленор по своей воле заговорила о своем бывшем муже. Обычно приходилось выдавливать информацию по капле. И этих капель набралось совсем немного. Ян поспешил воспользоваться ее необычной разговорчивостью.
— Именно эта ревность к твоим успехам и привела вас к разрыву?
— И это, и то, что он завел за моей спиной одну блондинистую засранку. — Эленор улыбнулась, но какой-то невеселой улыбкой. — Так что у нас с тобой в этом вопросе кое-что общее.
Было странно слышать из ее уст грубое слово — обычно она избегала вульгарных выражений.
— Ты когда-нибудь скучала по нему? Эленор посмотрела на Яна и ответила вопросом на вопрос:
— А ты когда-нибудь скучал по Сильвии?
— Иногда, — признался он.
— Ну, вы-то были вместе намного дольше.
— А ты совсем не скучаешь по нему? Она отрицательно мотнула головой.
— Что ж, это хорошо.
Они посмотрели друг на друга и разом расхохотались.
Ян бросил пустую коробочку от йогурта в мусорную корзину, обнял Эленор и поцеловал ее. Ее губы имели шоколадный привкус, а язык — кокосовый.
Она отодвинулась от него и спросила:
— Ну и что теперь?
— То есть?
— Ты уже не против того, чтобы я занималась в Бреа?
— Ну, я ведь и раньше не топал ногами и не размахивал пистолетом.
— Как сказать. Пистолетом ты действительно не размахивал, но слышал бы ты, каким грозным тоном ты велел мне заниматься где угодно, только не в Бреа. Практически это был категорический запрет.
— Ты преувеличиваешь.
— Не увиливай. Ты мне строго-настрого запретил ходить на занятия в Бреа. И я хочу знать — почему?
— Я же говорил тебе — статистика преступлений...
— Брось! Тут кроется еще что-то. Я хочу знать настоящую причину.
Он посмотрел на волны, потом снова повернулся к Эленор.
И начал рассказывать.
Он рассказал ей все — начиная с появления Стивенса на его семинаре и кончая зеленой рожей, которую Джим видел на экране компьютера. В промежутке вкратце перечислил самые мерзостные преступления, совершенные за этот период на территории университета: изнасилования, массовые беспорядки и прочее.
Ему стоило большого усилия довериться ей и ничего не утаивать — ни своих чувств, ни своих страхов. Однако по мере рассказа Ян ощущал, как с него спадает груз этих последних недель — ему стало заметно легче. Это было что-то вроде... что-то вроде победы — то ли над собой, то ли над чем-то посторонним и враждебным внутри себя.
Доверие.
Вот к чему все свелось. Он обрел доверие. И в этом была его победа. После Сильвии, после той ужасной сцены на полу, с другим мужчиной, ему казалось, что ни одна женщина не достойна доверия...
До сих пор Ян боялся раскрыться перед Эленор — стать уязвимым. Но вот он начал выговариваться — и она не спешила смеяться, не спешила с порога отметать все его страхи и предположения. Это было так отрадно! В нем росла уверенность, он говорил все горячее, все раскованнее, уже меньше придерживался конкретных фактов, а больше описывал свои неясные чувства... Ему хотелось, чтобы она в итоге сама поняла, как ей опасно учиться в Бреа.
Когда он закончил рассказ, Эленор энергично кивнула.
— Хорошо, — сказала она.
Он непонимающе заморгал глазами.
— Хорошо? Что значит "хорошо"? "Хорошо" — больше ничего?
— Я не дурочка. Ты и сам знаешь, я не очень-то верю в сказки о сверхъестественном. Но мне не хочется отвергать что-то лишь потому, что оно не совпадает с моими собственными взглядами. Я не думаю, что ты мне лжешь. Возможно, ты заблуждаешься, но говоришь ты искренне, и это главное. Если правдой является хотя бы часть из того, о чем ты рассказал, то мне, естественно, нечего делать в Бреа. Я буду заниматься в Ирвине.
— Стало быть, ты мне поверила?
— Вряд ли я способна безоговорочно принять любую профессорскую теорию. Ты умница и можешь придумать такое!.. И даже поверить в это! Однако тут столько убедительных фактов, странных для восприятия любого нормального человека, что волей-неволей усомнишься. К тому же не ты один заметил противоестественность происходящего... — Тут она посмотрела ему прямо в глаза. — Я поверила не столько твоим теоретическим построениям, сколько твоему инстинкту, который чувствует что-то дурное.
— Ну и слава Богу, — сказал Ян, радостно улыбаясь. — Большего я и требовать не могу. Я долго ломал голову над тем, как мне отговорить тебя от учебы в Бреа, — и при этом не сказать всей правды.
— Напрасно ты так долго держал все это в себе. Он согласно кивнул.
— Да. В следующий раз буду умнее.
— Уж ты постарайся.
Эленор бросила свою коробочку от йогурта в корзину для мусора. Они встали и в обнимку направились вниз, к морю.
2
Специалист по связям с общественностью. Иначе говоря, университетский пресс-секретарь.
Синекура, доходное местечко, которое он получил только потому, что был знаком с нужными людьми и подвернулся в нужный момент, и Клифф Муди прекрасно понимал это.
Вот уже два года как он окопался в глубинах административного корпуса. Когда приказывали, готовил пресс-релизы; навострился ловко и вежливо отклонять вопросы журналистов касательно найма или увольнения такого-то и такого-то преподавателя; при необходимости делал официальные заявления, если та или иная студенческая коммуна вдруг бунтовала против университетского начальства и заправил приходилось ставить на место.
На самом деле работенка была не бей лежачего, мог бы справиться кто-нибудь на полставки. Но Клифф Муди помалкивал и при случае делал вид, что завален работой.
А впрочем, создавать видимость интенсивного труда приходилось крайне редко. У него не было прямого начальства, которое контролировало бы его ежедневно и регулярно требовало отчет. Поэтому со временем он повадился приходить на работу с большим опозданием, уходить на час-другой раньше и баловать себя неторопливыми ленчами.
Но за все хорошее приходится расплачиваться: теперь ситуация в корне изменилась.
В этом семестре Клифф Муди работал за троих, без продыха. Слишком многое в нынешней университетской жизни требовало объяснений, и Муди крутился как белка в колесе, отбиваясь от вопросов "общественности", встревоженной и заинтересованной тем, что творится на территории К. У. Бреа.
Сейчас Клифф Муди сидел за огромным столом в конференц-зале — рядом с Дианой Лэнгфорд, президентом К. У. Бреа, Ральфом Лионсом, шефом службы охраны университетского городка, и Хардисоном О'Тулом, деканом, который заведовал учебной частью.
— Какое количество студентов пропало без вести? — спросила Диана Лэнгфорд.
Шеф службы охраны заглянул в лежащий перед ним отчет и ответил:
— Официально только три. Но на основании заявлений от друзей и товарищей по общежитию пропавших набирается еще десять человек. Как вы и сами знаете, в отличие от школы, в университете не практикуются ежедневные отметки о присутствии на лекциях и семинарах. Так что нам очень сложно контролировать посещаемость. Единственное, что мы можем, — это спрашивать у преподавателей, кто из студентов подолгу не посещает лекции или семинары. Но даже и они не всегда могут дать точный ответ.
Клифф выпрямился в своем кресле, потому что Диана Лэнгфорд посмотрела в его сторону.
— Вопрос заключается в том, — сказала она, — как нам скрыть этот факт. Необходимо сделать так, чтобы эта информация ни в коем случае не просочилась в прессу и не стала известна вне стен университета. На следующей неделе начинается осенняя кампания по сбору частных пожертвований для нашего университета. И ни к чему, чтобы богатые бывшие выпускники и другие потенциальные жертвователи услышали о том, что у нас бесследно пропадают студенты. Они и без того смущены ростом преступности и массовыми беспорядками на территории. Ничто не захлопывает бумажники доброхотов с таким успехом, как информация о громких преступлениях и скандалах.