К этому делу она подошла основательно, хоть и некому было оценить старания. Слёзы хлестали не хуже крови из глубокой раны. Они залили щёки и капали в вырез платья, нос тоже потёк. Время от времени Ирма набирала полную грудь воздуха и издавала протяжный рёв, гнусавый из-за забившихся ноздрей. Наверное, её бледное лицо покраснело, как томат. Пару раз в глухую дверь начинали стучаться — это наверняка был Идвиг, но Ирма и не подумала открывать. Вот уж он-то ей сейчас был нужен меньше всех.

Какой толк с его утешений? Да и что Дровосеку ещё придёт в голову?

Вот если бы здесь была Гретель — иное дело… Но увы, подруга ещё до заката ушла в город. Ей, дескать, охота стало повеселиться от души — замучилась работать в лазарете.

Плакать Ирме в конечном счёте надоело. До какого-то момента слёзы помогают, но потом уже нужно что-то другое. Например, вино — которое здесь, как ни странно, нашлось. Бокалов нет, да и пусть. Ирма откупорила бутылку и стала пить прямо из неё, большими глотками.

Вино было самое дешёвое, совершенно негодная кислятина — от подобного Ирма давным-давно напрочь отвыкла. Но ей сейчас не вкусом хотелось наслаждаться, а как можно быстрее опьянеть. На голодный желудок это удалось быстро.

Напившись до того, что губы онемели и ноги стали ватными, Ирма опять разрыдалась. И теперь уже сама не могла понять, почему именно. Кололи изнутри совершенно разные чувства.

Во-первых, чувство вины. Она ведь взрослая женщина, скоро уже не назовут молодой. И она десять лет провела на войне. Как можно быть такой беспечной идиоткой? Последняя дура, какую видывал свет. На ровном месте она натворила дел, грозящих чем-то очень дурным всем людям, что были ей дороги.

— Овца, вот уж правда. Тупая овца.

Во-вторых, она была ужасно обижена. На Фархану, которой спасла жизнь — а эта малолетняя стерва запросто воспользовалась искренней добротой. И на Шеймуса, который так безобразно сорвался. Ушибленный при падении бок до сих пор болел, и это ощущение упорно тянуло наружу давние-давние воспоминания. Те, что совсем не хотелось извлекать из глубины.

Ладно бы хоть наедине, но вот так… ещё унизительнее.

«Несмотря на то, что он с тобой сделал?»

Капитан давно не делал ей больно: ни телесно, ни душевно. Вернее говоря, делал — но тем путём, как Ирме самой нравилось. А случившееся в той комнате напомнило о худших временах жизни. «Несмотря на…» Да, несмотря. Ирма любила Шеймуса изо всех сил. И думала, что он любит её, хотя ни разу не услышала этих простейших слов. Прошло столько лет, они столько пережили вместе, и Ирма отдала капитану всё, что только могла. Однако кто она после всего этого?

«Я разве похож на женатого?»

Любовница? Наложница? Как это называется?

«Вы зря её обидели: она вовсе не шлюха»

Хотя бы так. Уже хоть что-то. Хотя самые простые слова Ирма оценила бы куда выше, чем все эти украшения и платья. Даже выше серёг Исхилы-Камаль, которым иная королева позавидует. Хоть бы раз сказал, что любит её. Хоть бы раз назвал женой!

Ирма злилась и продолжала пить. Пей, плачь, проклинай свою долюшку — любить тебе всё равно больше некого и нечего. Только этого человека и это знамя.

«…но домой ты больше никогда не попадёшь»

А как знать, не сама ли Ирма виновата? Она не столь красива, как многие. Она никогда не станет такой, как Исхила-Камаль или Фархана — можно увезти человека из деревни, но деревня из него никуда не денется. Никак не получается забеременеть — а возможно, именно это бы всё изменило?

Или нет.

Ирма ещё немного поплакала, думая обо всём этом. Уже почти беззвучно, да и слёзы толком не текли — так, пара капелек и жалкое хныканье. Ну почему Гретель не рядом, когда она так нужна? Подруга сейчас тоже пьёт, только ей-то весело. Хотя бы ей весело.

Тут как раз и подкатило «в-третьих».

Прошлое десятилетней давности Ирма вспоминала редко. Но вот что успела забыть окончательно, так это чувство одиночества. Одиночества в безжалостном мире, которое сразу порождало страх.

«И не смей показываться на глаза, пока сам не позову»

У капитана было полно недостатков: каждый Ирма видела ясно, несмотря на любовь. За многие годы вместе так, наверное, у людей всегда происходит. Но что бы там ни было — имелось одно несомненное достоинство. Ирма вспомнила сказку про маленькую девочку и большого волка в тёмном-тёмном, мрачном-мрачном лесу.

Места лучше, чем под боком у этого волка, там быть не может. В лесу полно хищников, он её зверь — самый большой, сильный и страшный. И это гораздо важнее всяких глупостей про признания в любви, если толком подумать. Всё равно ей давно не семнадцать. И не двадцать, и не двадцать пять. Сказки для подростков, про прекрасных принцев на белых конях, которые спасают заточённых в башнях красавиц — они с годами теряют смысл. Особенно если вместо принца явился кто-то другой.

А другие сказки — те, что для совсем маленьких детей… вот они с годами обретают новый смысл.

Кроме того…

Эту мысль Ирма не додумала, потому что выпить успела слишком много: веки слиплись, сознание затухло.

***

Что оборонять дворец уже поздно, Агнус понял почти сразу: едва оказался во внутреннем дворике. Наверху шум ещё слышался, но здесь — только тела и кровь, залившая чёрно-белое подобие шахматной доски под ногами.

Тела мураддинов в неприметной местной одежде, но вполне недурно вооружённых: у некоторых под халатами даже была кольчуга. И тела в красно-оранжевых плащах — на которых оранжевого уже почти не разглядишь. Некоторые из порубленных и заколотых ещё дышали, но это уже на какие-то минуты. Тут никому не помочь.

Ублюдки проникли за ограду незаметно — может, наёмники оказались отвлечены тем скандалом. Или не было никакого скандала, а слышал Ангус именно сражение? Снаружи дворца никакого боя не вышло, там только перерезали часовых. Первая настоящая схватка состоялась именно здесь: уже за парадными дверьми, во внутреннем дворе.

Врагов много, это уже стало ясно — десятки. Может, полсотни. Или даже больше, раз они потеряли столько людей, но пробились дальше. Наёмники положили первых, кто оказался внутри: изувеченные тяжёлым оружием тела мураддинов напоминали развалившуюся поленницу.

Но потом подоспели новые противники, отрезали охрану от лестницы, зажали в углу. Там всё для парней в плащах и кончилось — кирасы со шлемами не помогли.

— Наверх!

Ангус мог не командовать: его маленький отряд и без того следовал за командиром. Твою-то мать: сержанты и солдаты в броне, а вот лейтенант с одним клинком наперевес! Так много не навоююешь, но что бы ни творилось наверху — нужно туда. Без малейшего промедления.

Первых противников Ангус увидел, когда бежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Сначала показалось, что трое или четверо смуглых мужчин собираются перекрыть ему путь, атаковать.

Однако мураддины пробежали мимо. Они отступали.

За ними, со слоновьим топотом и громыханием тяжёлых доспехов, нёсся Айко. Чернокожий здоровяк изрыгал проклятия на родном наречии и потрясал секирой: с лезвия разлетались веером капельки крови.

— Айко! Сюда!

Аззиниец тут же потерял интерес к бегущим.

— Пындоры! — он повёл могучей рукой, указывая сразу на всё вокруг. — Везде пындоры!.. Мураддин!..

— «Пидоры». — машинально поправил его лейтенант, хотя место и время для языковых уроков было слегка не подходящим. — Ты прав. Они самые.

Судя по звукам, яростный бой до сих пор кипел в дальней части дворца. Однако покои капитана и штабное помещение, напротив, находились рядом — там, где было тихо. И тишина нисколько не радовала. Ангус мотал головой туда-сюда, стараясь скорее определиться. От него ждали приказа.

Ясное дело, найти капитана — первая задача. Только где вернее искать?

— Где капитан? Там? — Ангус указал в сторону, откуда доносились крики и звон стали.

— Не знам. Не там, думам. Женщину ругал. Шёл спат.

Куча лишних подробностей: лейтенанту хватило бы жеста. Он и сам отдал приказ без слов, просто махнув рукой. Всемером они побежали по полутёмному изогнутому коридору, который вёл к покоям капитана.