Первым, кого наёмники встретили, оказался Лось: он лежал плашмя, зажимая глубокую колотую рану на шее. Кровь обильно текла между пальцев. Но стены и пол явно окрасило не только то, что вытекло из наёмника: хорошенько покромсать врагов он успел. Быть может, двоих или троих.

Телохранитель Шеймуса дышал быстро и шумно, взгляд его выпученных глаз помутнел. Лось пытался что-то сказать, но у него не получалось: только хрип.

— Капитан? Где?.. — Ангус и сам говорил не очень, дыхание успело сбиться.

Вопрос раненый понял и указать направление смог. Верное направление: Ангус не ошибся. Хоть что-то складывалось как надо.

— Не ссы, Лось, видал я раны хуже. «Ржавые» от таких не мрут. Эй, ты! — имена солдат вылетели из головы. — Помоги ему. Зови, если чо.

Лось только моргнул в ответ. Прозвали его так не за телосложение, хоть мужик был не из хилых, и не за здоровье. Просто нос и губища — прямо лосиные! Та ещё образина, однако Шеймус выбирал себе телохранителей не за красоту.

Если подумать — он и женщину выбрал явно за что-то иное.

На углу коридора замерли в нелепых позах два человека, за которыми тянулись длинные, размазанные красные следы. Наверняка те самые, кого ранил Лось: ушли говнюки недалече. Ангусу показалось, что один ещё жив — но не было времени ни проверять, ни добивать. Всё равно это уже не бойцы. А цель близка…

У распахнутых дверей капитанских покоев сидел Вальфри. На алебарду, которую наёмник продолжал сжимать, был насажен ещё стонущий мураддин: длинный шип до упора вошёл под рёбра. Это смертельная рана, осталась минута-другая. Раненый негромко булькал, и с каждым звуком из горла выливалась новая порция красного. Другой враг лежал рядом — с разрубленным до самой челюсти черепом.

Увы, но и старик в «ржавом» плаще своё отвоевал.

Остекленевшие глаза Вальфри выражали умиротворение. Один из немногих в отряде, кто видел усыпанное цветами Бахадосское поле. Один из считаных единиц, кто видел и кровь на снегу при Тагенштайне, и одноглазого маршала Фалькао, бросающего свою отрубленную руку в стирлингцев при Перепелином ручье. Да что там: последний, кто видел двух гвендлских мальчишек в той самой кособокой обозной телеге…

Достойный путь и красивый финал: вряд ли Вальфри, так и не вышедший даже в сержанты, мечтал умереть от старости. А на почести сейчас нет времени.

— Шеймус?

Ответа не последовало. Изнутри вообще ничего не было слышно. Ангус осторожно, ожидая засады или чего-то подобного, вошёл в гостиную. И то, что увидел в падающем через широкие окна лунном свете, было по-своему прекрасно.

Первые трупы лежали в дверях: эти двое ползли к выходу, разматывая по полу синеватые кишки, но не добрались. Следующий широко раскинул руки посреди гостиной — его череп был сплющен, наружу показались мозги, как если раздавить пирожок с ягодной начинкой. Худой мураддин в паре шагов от него ещё бормотал, отбрасывая искорёженную тень. Из-за перевёрнутого дивана торчали ноги в остроносых шерских сапогах. Тело без головы валялось поперёк двери в спальню.

— Шеймус?

Какая-то надежда ещё оставалась.

В спальне трупов было, может, вдвое больше. Здесь кровь покрыла почти весь пол: огромная тёмная лужа продолжала расползаться, уже приближаясь к дальним углам. Кровь натекла из разбитых голов, рассечённых шей, вспоротых животов, обрубков рук. Два, три, пять, десять… сколько их тут всего? Не поймёшь. Переломанная мебель смешалась с изуродованными людьми, как гренки с курицей в салате.

Побоище в спальне выглядело картиной абсолютно безумного, однако гениального художника. Навроде тех пафосных переплетений тел, заставших в единый миг движения, которые рисовали лимландские мастера. Перед огромной кроватью, в самом центре композиции, располагался завершающий штрих: двое убийц, насквозь проткнутые одной саблей. Два куска мяса на шпажке.

Ржавый Капитан лежал поперёк кровати, голый по пояс.

Кое-как пробираясь через трупы, стараясь не поскользнуться, Ангус видел: постель насквозь пропитана кровью, из бедра неподвижного Шеймуса торчит кривой кинжал, а поперёк его груди тянется глубокая рубленая рана — широко раскрывшаяся, как накрашенный рот.

— Шеймус?!

Капитан медленно повернул голову. Левой брови у него больше не было — отлетела с большим куском кожи на лбу. В лунном свете светилась обнажившаяся белёсая кость. Ещё одна рана тянулась от скулы через губы — обе оказались рассечены, нижняя раскрылась на два лепестка.

— Нихрена себе ты накрошил!

— Да знаешь… дерутся посредственно.

Ангус и Айко кое-как подняли капитана, мгновенно перепачкавшись в красном. Сержант принялся рвать одежду убитых на бинты. Шеймус был плох — но хотя бы жив и в полном сознании.

— Где Ирма?

— Не знам. — пожал плечами Айко с такой невозмутимостью, будто вопрос был совершенно праздным и никак его не касался.

— Мы тоже не видели.

— Ангус, мы должны её найти.

— А где искать-то? — лейтенант возился с тряпками, пытаясь кое-как закрыть рану на груди капитана: опасное кровотечение. — Куда она пошла?

— Не знаю. Я её прогнал.

— Зачем?..

— Дохера вопросов! Нужно искать.

Ангус присел на кровать и попытался подумать. Снаружи шумели. Может, это отступающие враги. А может, к ним пришло подкрепление? Весьма похоже — кажется, мураддины перебирались через ограду с противоположной от ворот стороны. Да сколько можно-то? И кстати, чьи именно это люди? На Святое Воинство враги не походили. На профессиональных убийц тоже. Однако и не шваль какая-нибудь…

Эти люди были подготовлены. Недостаточно хорошо, но подготовлены.

— Шеймус, отсюда надо валить. Срочно.

— Ирму я не брошу.

— Может, её здесь нет. Убежала. А может… — ну нет, эту мысль Ангус решил не озвучивать. — Нам нужно в лагерь. Или хотя бы к нашим в порту. Собрать людей. Тогда мы вернёмся… Мы её найдём. Обязательно найдём, слышишь? Но не сейчас. Нужно уходить.

— Да… понимаю.

Сержант помог Шеймусу надеть халат, протянул первую попавшуюся под руку саблю. Капитан и лейтенант смотрели друг на друга в упор, молча. Веснушек и пятен на лице Шеймуса теперь не было видно: оно всё стало красным, только блестели глаза.

Ну да, этот бледный огонь Ангус знал превосходно.

— Хорошо. Пойдём отсюда. Соберём парней, потом найдём Ирму. И перекрасим этот их «синий город» в наши цвета. Оранжевый и красный. Огонь, блядь, и кровь.

***

Моряцкие таверны, разбросанные вокруг столичного порта, порядком перекрасились в оранжево-красное. Не то чтобы «ржавые» вступали с моряками изо всех уголков света в конфликты, но как-то незаметно оттеснили их из лучших заведений. От пьяных наёмников даже обладатели самых горячих голов старались держаться подальше. И правильно.

Заведение, облюбованное компанией Игги, действительно было довольно приличным.

Ясное дело, лейтенанты со своими свитами отдыхали в местах подороже — но и здесь далеко не дыра для нищих матросов. Скромно, зато чисто, и выпивка вполне достойная. В такое место мог зайти даже небогатый капитан торгового судна.

Хозяин был аззинийцем и наёмникам радовался — особенно чёрным, конечно, которых в отряде хватало. Но цвет кожи интересовал его меньше, чем количество денег в кошелях и готовность с ними расставаться.

На пороге ночи зал набился плотно, чад гулянки всё густел. Почти все люди тут были или в плащах, или хотя бы просто при цветах отряда — немногочисленные посторонние расселись по углам и старались лишнего внимания на себя не обращать. Наёмники плясали на всякий манер, игра на несочетаемых инструментах слилась в какофонию. Кухня работала вовсю. Вино и крепкие настойки лились, словно кровь в запомнившихся Игги сражениях.

Девушки, разносившие выпивку, от попыток ущипнуть или шлёпнуть уворачивались скорее кокетливо: десятник догадывался, что многие из них и дополнительного заработка не чураются. В основном это были не мураддинки. Чернокожие соплеменницы хозяина, кудрявые ашраинские милашки и ещё какие-то женщины, о происхождении которых Игги догадаться не мог. Порт есть порт, кого тут только не встретишь.