«В этом мире совсем иные правила, тут надо быть вероломным, ибо если не станешь таковым, то будешь вечно проигрывать в этой бесконечной войне без правил! Нас упредили и нанесли превентивный удар гораздо раньше, чем мы начали собирать свои силы».

Юрий устало откинулся на спинку кресла, принялся перебирать в памяти минувшие дни. Поздней осенью он заключил с запорожцами и донцами договоренность в начале лета хорошенько прищемить турок за уязвимое место. Однако соглашение с Абаем-мурзой внесло в первоначальные планы серьезные коррективы. И в середине феврале Юрий встретился в Галиче с Иваном Сирко и с донским атаманом Фролом Минаевым, который был выбран на круге. Вместо неожиданно умершего Корнея Яковлева, семь лет тому назад пленившего предводителя казацкой голытьбы Стеньку Разина, и выдавшего его царским боярам на расправу.

В полной тайне втроем обсуждали перспективы совместных действий против османов и татар. На том совете решили напасть первыми, причем это было вынужденное решение. В Москве прекрасно понимали, что необходимо отвлечь силы турок от Чигирина, а потому всячески давили на запорожских и донских казаков. И даже отправили им на стругах помощь свинцом, порохом, деньгами и сукном. Не дали только пушек – у воеводы Ромодановского в армии была в них отчаянная нужда.

Решили следующее – если до конца мая татары не пришлют первую партию готов, согласно договоренности с Абаем-мурзой, то попытаться взять Азов, турецкую крепость, что занозой стояла в устье Дона. В конце мая две тысячи стрельцов должны были пойти с осадным парком из восьми полупудовых «единорогов» к устью Дона, и там, в начале июня соединиться с 5–6 тысячами донцов. И попытаться овладеть крепостью, как удалось казакам сорок лет тому назад.

Кошевой атаман Сирко должен был со своими запорожцами пересечь Азовское море, пограбить Керчь, затем пройтись до Кафы и Судака, сея кругом разор и запустение.

А если готы будут присланы, то стрельцы в войне участвовать не будут – слишком приметны их зеленые кафтаны. Зато Галицкий в тайне поможет запорожцам потопить османскую флотилию на Азовском море. А донцам нужно помочь взять небольшую крепостицу на Мертвом Донце, что называлась Лютиком. Заодно разрушить две каменные башни каланчи вблизи Азова, между которыми была натянута тяжелая железная цепь. Она серьезно мешала казачьим стругам выйти в Донской лиман и присоединиться в набеге на крымские города.

«Джентльменское соглашение» с татарами Юрий решил выполнить – хотя казачьи атаманы наперебой, приводя всяческие доводы, отговаривали его от подобной, по их словам «глупости».

И оказались правы, впрочем, как и он сам!

Татары и турки не собирались выполнять никаких соглашений, а готов демонстративно отправили для введения его в заблуждение относительно «честности» их намерений. С ними вышла заминка на десять дней, по ошибке капудан-паши, что не дал вовремя корабли для перевозки. Она и решила все – вместо середины мая, готов доставили в конце месяца.

Юрий не распустил собранные стрелецкие полки, просто не успел – и страшно было представить, если двадцатитысячная масса конницы Селим-Гирея застала бы население Галича и Волыни врасплох. Но отбились, пусть и с большим трудом, благодаря большому количеству свинца и пороха, полученному от московитов и поляков.

Одновременно столь же большая орда нового калги-султана прошлась по Самаре и Волчьей, сея смерть в запорожских городках. А затем вышла на Изюмский шлях и устремилась в Слобожанщину. Это был грандиозный татарский набег – такими силами татары в последнее время не обрушивались на русские окраины.

А в начале июня уже к донским казакам пришла беда – турецкий гарнизон начал большую вылазку, соединился с пришедшей семитысячной закубанской ордой ногайцев – от нескольких казачьих городков осталось дымящиеся пепелище.

«Кто-то выдал из атаманского окружения, или сболтнул купцам – а те сплошь шпионы, особенно армяне и греки, единоверцы так сказать. Превентивный удар во всей красе!

Орда стала выдвигаться задолго до прибытия готов – нападение готовилось заранее. Вот только хан не знал, что я буду выполнять условия соглашения, он посчитал меня таким же вероломным, как и он сам. Хотя в чем мне его упрекать – мурза лицо насквозь частное, договоренности с «гяуром» в таком случае ничего не стоят, а обман врага почитать за благо.

И в этом крепко ошибся «мой друг» Селим – три с половиной тысячи стрельцов и три десятка «единорогов» нанесли его коннице ужасающие потери. Отбили всех плененных татарами слобожан, да и потери в целом небольшие. Можно радоваться, если бы не убийство Софья».

Юрий заскрипел зубами от нахлынувшей ярости. Он не любил гото-татарку, если понимать в привычном укладе, но она была ему очень дорога, и не только как жена, но и помощница. И те полтысячи готов, которых использовали для его обмана, будут ей пожизненно благодарны. Как и те, которых еще предстоит освободить из крымской неволи, благо пленили более четырех сотен ногайцев и татар.

«Заложники пригодятся на будущее, их можно обменять на готов – но не баш на баш, тут нет выгоды. А вот одного татарина воина на трех готов работников – такой торг меня вполне устроит. И набрать еще больше полона – вот тогда крымчакам станет совсем весело. Вы людоловством давно занимаетесь, вот на своей шкуре узнаете, каково это занятие для ваших несчастных жертв! Причем страдать будете ежегодно, дрожать каждый месяц в ожидании моих набегов!

«Ответку» мне удалось провернуть отменную – разгромить добрую треть орды – больше четырех тысяч трупов по подсчетам. Как сейчас люди их все хоронят, безухих-то?! Сюрприз тебе, Селим – несколько мешков копченых ушей твоих погибших нукеров. В плюсе две тысячи лошадей и куча всякого барахла, от сапог и сабель, до арканов и ветоши. Все в дело пойдет, а тряпки на бумагу.

А вот добычу твою со Слобожанщины попробуем отобрать – на перехват пойдут Зерно и Лизогуб – бывший полковник черниговский, Самойловичем со службы выброшенный, стрелецкое дело изучил добре. Справится, тем более его воевода Волынский подкрепит. Да и брат его Федор разумен – надо из сотников в полковники переводить».

Юрий задумался – теперь он всей кожей ощущал, что война пойдет жестокая, фактически на истребление.

«Османы пока заняты, причем серьезно – их силы одновременно дерутся на нескольких театрах войны. Против венецианцев и цезарцев с венграми, поляков с царем московским, а теперь еще с казаками сцепились и с моим новообразованным королевством. Но стоит им уладить свои дела с европейцами, как полетят от новообразованной Готии окровавленные куски в разные стороны, мне все припомнят!

А потому нужны союзники, чтобы бороться с ними за все хорошее против всего плохого! И один такой нарисовался на горизонте, вернее, два – и главное очень далеко от меня!»

Месяц тому назад прибыли две персоны, визит которых и обрадовал, и озадачил. Граф Раменштайн, с двойным именем Георг-Карл, оказался самым настоящим посланником императора Леопольда, цезаря Священной Римской империи. Вручил красивую верительную грамоту «королю Готфии Юргену, светлейшему автократору и господину княжества Феодоро». Юрия его новое имя несколько озадачило, как и то, что посланник всячески обходил вопрос признания его государем Червонной или «Новой» Руси.

Понятное дело – сразу же возникнут проблемы с поляками и московитами. А так скользкую тему удалось избежать, как бы намекнув ему – «королем готов признаем, Феодоро забирай, благо оно у татар, а на все остальное умерь аппетиты». Однако в славословиях посол не стеснялся, восхищался Галичем, благодарил за образцы оружия и пули, и очень интересовался новинками оружейного дела, мимоходом сказав, что Вена закупит у поляков для него порох, и направит обоз со свинцом.

Прибыл граф с небольшой свитой, и с охраной в десяток ландскнехтов, как Юрий мысленно их окрестил. На десяти повозках разное личное имущество привезли, и подарки – доспех миланской работы, великолепные палаши испанской ковки из непонятного Толедо, знать бы где оно, несколько штук отличного сукна, ларец с драгоценностями. И более, чем щедро профинансировали борьбу с османами, передав два десятка мешочков с тысячью дукатов в каждом.