«Засланные казачки, не иначе – и отказать нельзя, ибо блюдо под таким соусом подано, что отвергать невозможно. Все секреты пронюхают… И что с того? Пусть, то во благо пойдет! К тому же младшие сыновья служить мне будут, и с моей руки кормиться, а, значит, почти все верны будут. И это стяжка великолепная, родственные связи ведь останутся и переплетаться начнут – и свои люди на Москве появятся!»

– Зело обрадован я, княже, что рода боярские не забыли корней своих. А потому десять лет служить будут на жаловании в двадцать гривен в месяц. После десяти лет пожалую каждого вотчиной в двести десятин, или четыре сотни чатей. И податей платить не будут, токмо людей должны сами уговаривать к ним селиться – у нас народ везде вольный, холопства нет, и никогда не будет на моих землях.

– То мне известно, – кивнул головою Василий Васильевич. – необычны порядки сии, царство сильно службой. И бояре с дворянами в том могучая опора. А как служить, если деревеньки в кормление не дают?!

– Жалование всем платится – у сотника оно уже достойное. Пусть лучше все время государевой службе уделяют, чем хозяйству. Тут все служат и воюют, а при этом тягло несут. А от него освобождение только тем, кто ровно десять лет в походы ходил и от службы не отказывался. А то есть дворяне скверные и ленивые, как мне говорили – что хотят быть на царской службе, но сабельку из ножен не вытаскивать.

Юрий посмотрел на Голицына – тот от слов чуть заметно скривился лицом. Видимо, знал действительное положение в войсках гораздо лучше – все же воевода Большого Полка.

– А ведь Ховрины приходятся родней дальней великому государю Федору Алексеевичу, – Голицын сменил тему, уж слишком она стала острой. – Девица Дарья Ивановна за боярина Никиту Юрьевича Романова замуж вышла. Потому бабушкой является царя Михаила Федоровича, которого на престол Земским Собором призвали, дабы Смуту пресечь. Великий государь почитает то за знак великий, что в прошлом узами связывал. Но они хоть и были раньше, но должны еще крепче стать между вашими царскими величествами, защитниками веры православной!

«Это на что он намекает, ни хрена не пойму. Подходцы интересные. Все по вдоль и вкось», – Юрий непонимающе посмотрел на улыбающегося Голицына, и задумался…

«Совсем отморозки, даже шрапнель их остановить не может! Ничего, минут через десять, самое большее, мои стрельцы с них дурь выбьют раз и навсегда, и орать перестанут!»

Накатывающие орты янычар производили жуткое впечатление – огромные толпы лишь с неким, весьма отдаленным подобием воинского строя, шли широкой приливной волной красных оттенков, по цвету обмундирования. И поневоле верилось, что такими бешеными атаками лучшие войны султана на раз сносили русских стрельцов и дворян, австрийских фузилеров и венгерских "хусар". А также кого только не побеждали в постоянных сражениях бушевавших беспрерывных войн. И стойких германских ландскнехтов со смелыми сербами и валахами, храбрых запорожских казаков и знаменитых польских «крылатых гусар».

Да и вообще – кого только не побеждали за три прошедших века турки, которых сейчас не без оснований считали сильнейшими в Европе! И если не боялись панически, то страшились и опасались!

Однако развернутые в линию, в соответствии с боевым распорядком, вбитом намертво в командиров, стрелецкие полки стояли с непоколебимым спокойствием. На треть версты вперед были выдвинуты застрельщики – белые пороховые дымки нескольких сотен винтовок уже наносили туркам серьезные потери – можно промахнутся в коня с тысячи шагов, но не в большое плотное людское скопище.

Над головами атакующих янычар вспухали белые разрывы шрапнельных гранат. С виду несерьезные, но несущие большие потери вековому врагу. Дюжина «единорогов» уже перешла на скоростную стрельбу, расчеты, благодаря постоянным тренировкам, могли держать такой темп еще несколько минут, а потом в ход пойдет уже картечь.

– Начали огребаться! Город возьмем и разграбим!

Юрий оглядел поле сражения – вдали виднелся Перекоп, как вал, так и крепость с городом. В нем остановились на зимовку несколько орт, когда как главные силы турок были размещены в южных прибрежных городах Крыма, отдыхая после победной чигиринской кампании. И набираясь сил для нашествия на Донбасс.

Однако у Галицкого на этот счет имелось свое мнение – отдавать инициативу противнику последнее дело, чреватое серьезными последствиями. А потому в ноябре была проведена мобилизация полевых войск, и после сбивания полков и проведения учений, «русско-готская армия» во второй половине декабря начала поход.

Юрий торопился нанести превентивный удар по татарам и туркам перед Рождеством, ведь никому не придет в голову ожидать наступление православного воинства в канун его главного праздника. Да и вообще – зимой здесь не воевали, вроде как не сезон, да и сложившиеся традиции блюли. Так что нашествие девяти тысяч галичан, с которыми пошли две тысячи донских казаков и пять тысяч запорожцев, да при поддержке двух тысяч московских солдат с таким же числом гетманских черкас, оказалось для татар совершенно неожиданным.

Двадцатитысячное союзной войско прошло по степям Тавриды «огнем и мечом». Кочевья и становища уничтожались подчистую, русские невольники освобождались, а их хозяева ногайцы сами превращались в рабов. Увозилось все добро, угонялся скот, или истреблялся – северная Таврия сознательно превращалась в «выжженную землю», обезлюдившие пепелища. А союзное войско, уменьшившись на четверть, перешло через замерший Сиваш и неожиданно для татар ворвалось в Крым.

Заходили на сам Перекоп с тыла, отсюда нападения русских ожидалось меньше всего. Да и погода сыграла на руку – долго стоял знатный морозец, земля промерзла. Но снега выпало очень мало, так что препятствий для орудийных упряжек и обозных повозок не было.

– Государь, застрельщики отступили к стрельцам, орудия на картечь перешли! Надобно дать сигнал!

– Еще рано, генерал, – Юрий с ухмылкой посмотрел на поседевшего в походах московского воеводу. Глаза Григория Ивановича Бологова горели нешуточным азартом, словно он скинул с плеч тридцать с лишним лет и превратился в новика – юного дворянина, впервые вышедшего на царскую ратную службу, и тут же окунувшегося в бой.

Царь Федор активно вводил не только «солдатские полки иноземного строя», но командный состав получал в них чины на иностранный манер. Проще говоря, заимствованы были и капитан, что означало на латыни «голову», и майор, «старший», значит. И разные генеральские звания, от «главного» так называемые. В общем, полный кавардак творился в вооруженных силах, когда в ходу одновременно как прежние порядки, так и новые. А так проводить реформы нельзя, ничем добрым это не окончится – что и показала оборона Чигирина прошлым летом.

Свою армию Юрий создавал кропотливо с осени 1675 года, и к январю этого 1679 года получился хорошо функционировавший боевой механизм. Те пять десятков стрельцов, с которыми он принял первый бой на Перекопе вместе с казаками Сирко против янычар, давно стали полковниками и есаулами, то есть помощниками командира. Все же боевой опыт получили изрядный, Стрелецкой школы первый выпуск. Те воины, что летом следующего 1676 года беспрерывно сражались в степи, давно ветеранами стали. Лучшие из них произведены в сотники и хорунжие. Именно они составляли командный состав пехоты, кавалерии и артиллерии. Все прочие являлись взводными и отделенными урядниками, «головними» и «молодшими», как он их приказал именовать по старой памяти. Оказались на своем месте – тут уровень определенный должен быть, как говорится – выше головы не прыгнешь!

Прошедшие горнила сражений и схваток в позапрошлом и прошлом году воины являлись уже старослужащими. Именно к каждому из них прикреплялся новобранец, которого им приходилось, как учить военному ремеслу, так и стоять рядом с ним в их первом бою. И неважно, что понюхавший пороха юнец обучал годящегося ему в отцы, давно перешагнувшего за тридцатилетний рубеж хлебороба, что бежал вместе с семьей из Правобережной Украины, спасаясь от татар.