Именно в насаждении круговой поруки Галицкий видел возможность справиться со злоупотреблениями, пресекая их на корню. А то дай селянам волю, то они все окрестности разорят похлеще любых ногайцев – леса вырубят подчистую, рыбу выловят, «копанок» нароют, землю вокруг загадят так, что тошно ходить будет.

Шалишь!

Даже обычное дерьмо в ход идет!

Возле каждой слободы приказано ставить на отдалении ямы, в которых должна была доходить селитра, или ямчуга, как здесь ее называли – важнейший компонент пороха. Туда и сваливали нечистоты, вперемешку с золой и известью. Дело это нехитрое и всем знакомое, особенно беглецам из Московского царства – там на этот счет грозные указы были, один другого страшнее карами разными за нерадение.

А при тех ямах усадьбы ставили с варницами, при каждой «ямчужного дела мастера» обретались. Жизнь их проходила в сплошном зловонии, на изрядном отдалении от «общества» – запашок ведь шел от мест весьма специфический. Как и от золотарей, что в бочках на телегах должны были каждодневно вывозить «стратегический материал» из всех городских и слободских выгребных ям.

Требовалось сырья не просто много, а очень много!

Для того нужно компактное расселение населения в укрепленных слободах – большому числу народа от татар отбиться легче, и «стратегические ямы» наполнять быстрее.

Для изготовления всего одного центнера селитры уходило два десятка тонн «сырья». В то время как на один ружейный выстрел тратилось до десяти граммов, а на заряд четверть пудового «единорога» без малого килограмм пороха. В составе оного селитра составляла три четверти от общего веса – остальное шло на серу и древесный уголь.

В Московском царстве варкой селитры повсеместно занимались «частники», продавать ее могли в Пушкарский Приказ, или «дельцам», что имели «лицензию» на изготовление пороха. Минимальная закупочная цена одного пуда селитры от двух рублей десяти алтын. Но последнюю партию удалось приобрести фактически контрабандой. Обошлись княжеской казне жалкие десять пудов «ямчуги» в тридцать пять рублей.

Цена прямо-таки «кусалась» – но сейчас и за вдвое большие деньги ничего не прикупишь!

Потому что турецкая армия вскоре выйдет в поход от Очакова, направится к Чигирину – грядет большая война, в которой порох будет расходоваться тысячами пудов. Так что из Московского царства сейчас получить можно от мертвого осла уши, а не порох, придется выкручиваться собственными силами, а они немощные и хилые.

Юрий предпринял меры еще с первой осени, когда бывшие невольники построили Славянское городище. Прошлым летом уже к северу от Галича соорудили две варницы, да в каждой из новых слобод по одной. Но сырье в ямах только «доходит», надо это тревожное лето как-то пережить – большая война категорически не нужна.

Та сотня пудов селитры была уже переработана на пороховой мануфактуре в Торском городище, поступление будет только «свое», в несколько пудов. Серу потихоньку выкапывают, благо она встречается в здешних недрах часто, но не в промышленных масштабах, разумеется.

Однако сырья вполне хватает, даже некоторые излишки остаются – в Приказе Рудных Дел собраны знающие мастера, даже карту составили, где и что в недрах залегает. Изучают край внимательно и дотошно, при помощи местных жителей и казаков. Галицкий даже не ожидал, что люди 17-го века знают о железной руде и прочих минералах так много.

Именно нехватка пороха остановила производство «единорогов», хотя меди и олова было запасено изрядно. Неудачные испытания первых двух образцов заставили Юрия напрячь свою память не на шутку. И он решил пойти опытным путем – отлили короткие стволы гораздо меньшего калибра и веса, всего на шесть пудов каждый.

Напрягли хилые технологические возможности, изготовив гигантские сверла. И попросту рассверлили стволы примерно до 76 мм, используя привод от водяной мельницы. И вышли весьма неплохие пушки, которые он сразу окрестил «трехдюймовками».

Вместе с лафетом весят до двадцати пудов, стреляют чуть ли не на километр, немногим меньше принятой здесь версты. Да и скорострельность приличная – испытал на них картузное заряжание из пяти элементов – ядро, граната, шрапнель и картечь – ближняя и дальняя. Странная штука память – гуманитарные науки его страшили в школе, зато с «железками» любил заниматься до самозабвения. И хотя историю войн почти не знал, но вот само оружие, что старинное, и тем более современное изучал в охотку, запомнив, как выяснилось здесь, очень многое из увиденного и прочитанного.

Хорошо, что в первую зиму составил перечень измерений, постаравшись подогнать пяди и аршины, которых оказалось тут превеликое множество, в привычные для него сантиметры и английские дюймы. Презабавная вышла система – в сажени три аршина или семь футов, два вершка равны трем с половиной дюймам. Пришлось даже изготовить первые эталонные образцы и лекала, чтобы навести хоть какой-то порядок в общих мерах, систематизировать производственный процесс.

Мастеровой и ремесленный люд оказался сообразительный – стандартизацию приняли с нескрываемым одобрением, а ведь это первый шаг в мануфактурном производстве с разделением труда для поточного изготовления. На ружьях и штуцерах процесс понемногу отработали, потом сделали полдюжины «трехдюймовок» с унифицированными лафетами и взаимозаменяемыми деталями, и лишь теперь изготовили два «единорога». Испытания прошли успешно – осталось только в бою выяснить их эффективность против татарской конницы…

– Государь! Ногайцы! Большой массой к Дружковке идут!

– Совсем оборзели – никак на Галич нацелились, – Юрий поднялся из-за стола, настроение немного приподнялось. Все же ожидание неизбежной войны всегда тягостное…

– Совсем страх потеряли, сволочи! Придется дать урок, который они надолго запомнят, – Юрий смотрел на темную массу ногайцев, что в версте колыхалась у крепостных валов. И громко скомандовал:

– Огонь!

Оба единорога громко и дружно рявкнули, выметнув из себя густые клубы белого дыма. Гораздо меньше грохота издали их сильно уменьшенные копии – однако тоже впечатляюще. Расчеты тут же принялись перезаряжать орудия, действуя умело и сноровисто, а Юрий увидел в воздухе два небольших разрыва.

Нехитрое изобретение английского капитана, чьим именем была названа «шрапнель», сработало эффективно, взорвавшись над головами татарских всадников. В русской армии их называли «картечными гранатами» – в полое внутри ядро засыпали двести грамм пороха и полкилограмма чугунной картечи. И вставляли деревянную трубку с делениями, набитую порохом. А далее все просто – определяли на глазок дистанцию стрельбы, и с помощью клина увеличивали угол возвышения ствола. И при необходимости «колдовали» над трубкой – укорачивание оной уменьшало время горения, и, следовательно, разрыва гранаты на более коротком расстоянии.

Простейшее изобретение англичанина буквально «охладило» горячих французов, осыпаемых сверху чугунными обломками с мелкими «горошинами». Так и сейчас – в первую минуту татары даже не поняли, что происходит. Раненые всадники захрипели, лошади заметались, сбившись в кучу-малу, и тут же над ними разорвались новые «гостинцы».

Одно плохо – пороха едва хватало разломать корпус гранату, дробь поражала людей благодаря силе инерции, а не разрыву, который был смертоносен в воздухе, а не на земле. Но трех залпов хватило, чтобы татары сообразили, что у гяуров появилась артиллерия. Тем более, «трехдюймовки», стреляя на пределе дальности, ухитрились поразить плотную конную массу небольшими ядрами, пробивавшими лошадей насквозь.

Орда резво отхлынула, ошеломленная полученным отпором, и воевода Зерно не стал упускать удобного случая – Смалец сам повел стрельцов за валы, но не на вылазку, а в генеральный бой. Что ж – вполне разумно, отряд у него хоть и небольшой – три сотни успевших собраться «славянских» ополченцев – но вполне сильный, чтобы закрыть ногайцам путь отхода.

Юрий посмотрел в сторону Торского городища – Незамай тоже воспользовался моментом, и сейчас спешно выводил за крепостные валы еще две сотни стрельцов.