– Ух ты! – возликовала я, потому как не ожидала от своего сознания такого полёта фантазии.

Они оба были настолько красивыми, мягкими и теплыми, что я с огромным удовольствием зарывалась своими немного светящимися пятернями в их шерстку и наглаживала сразу две морды. Потом даже повалила черненького и принялась чесать ему пузико, которое он с урчанием подставлял; второй тоже перевернулся на спину, забавно расставляя лапы, и мне ничего не оставалось, как теперь наглаживать и второго.

– Ути, мои хорошие, какие же вы красивые, а как от вас вкусно пахнет, так бы и куснула, – продолжая перебегать от одного к другому, ворковала над ними я.

Они одновременно перестали урчать и с явным удивлением уставились на меня, даже в какой-то момент показалось, что подставляют свои шеи. Но мне прокусить такую толстую шкуру – это было сравнимо с фантазиями, которые у меня сейчас и происходили. А потом все тот же черный перекинулся обратно, во все того же мужчину. Только теперь он лежал прямо на земле и с восхищением разглядывал меня.

– Кусай! – он расстегнул рубашку, которая была белоснежного цвета, и немного поднял подбородок, чтобы мне было удобнее.

– Зачем? – удивилась я.

Теперь этот мужчина не казался таким уж чужим, особенно после того, как я ему чесала животик.

– Ты сказала, что этого хочешь, я тоже этого хочу, ну же, – он еще сильнее подставил мне шею, чтобы было удобнее.

Учитывая, что я сидела на коленях, когда зарывалась в шерстки котиков, то сейчас его человеческая шея действительно была очень удобно подставлена, и немного выпирающая жилка пульсировала от нетерпения.

Запах этих котиков просто накрывал с головою, хотелось плыть по его волнам и отдаваться наслаждению. Никогда не замечала за собою такой чувственности. Мне пришлось опять все свалить на тот самый газ, которым я надышалась, когда пробиралась сквозь него. Вообще-то небезопасно вот так в парке оставлять открытые трубы – мало ли что еще может случиться. А вдруг парк бы загорелся, там же рядом дома – моя фантазия уже вовсю подсовывала мне варианты.

А вот настоящий пожар – под кожей – у меня действительно уже распространялся с непреодолимой силой. Пульсирующая жилка так и манила меня исполнить случайно брошенное слово-желание.

– Кусай, – прохрипел рокочущий голос, одно сплошное соблазнение.

И я, не понимая ничего, полностью поддавшись их запахам, укусила черного кота за шею, жестко впиваясь в его кожу. На языке тут же почувствовался солоноватый привкус его крови, но почему-то никакого отторжения у меня эта кровь не вызвала, я даже, наоборот, присосалась к ней, не хуже вампира. Осторожно зализав свой укус, я непонимающе уставилась в глаза счастливого мужчины.

Он был очень красив и нежен, словно его рисовали для соблазнения: крупные яркие глаза, выделенные ободком из черных тяжелых ресниц, правильной формы точеный нос и немного пухловатые, даже на вид нежные губы.

– И меня, – с другой стороны прокатился не менее красивый рокочущий голос, который был очень нетерпелив и явно выражал волнение.

Мужчина, очень похожий на того, которого я только что укусила, точно так же выгнул шею, подставляя для укуса. Этот мужчина имел немного резковатые черты, но был не менее красив: такие же яркие, только уже серо-синие глаза с ободком из черных ресниц под широкими бровями, сейчас приподнятыми в форме домика, с надеждой смотрели на меня. И такие же чувственные губы.

Когда я облизнула его шею, он немного вздрогнул и еще плотнее прижался ко мне. Ну а я что? Я укусила и этого кота, мне не жалко, я сегодня вообще неадекватная. Его кровь отличалась по вкусу, и это было странно, потому как различать людей по вкусу крови – это для меня вообще что-то на грани фантастики. Но все же это был другой кот – более терпкий, что ли, как более выдержанное вино. Я, обалдев, как и первый раз, тоже какое-то время пила его кровь, а потом, как и с первым, на чистых инстинктах, зализала ранку.

Они, не сговариваясь, одновременно убрали мои волосы и точно так же, как я минутой ранее, впились в мою шею, по разные стороны. И каждый, как и я, пил кровь, пробуя ее на вкус.

Боль я почувствовала только в самом начале, и то мимолетную, меня заволокло желанием, я застонала очень громко, практически срываясь на крик. А потом мир померк, и я провалилась в темноту.

Алан Дебарго, черный барс

Уже очень давно я потерял покой: зверь изнутри без конца царапал меня, стараясь выбраться наружу. Я бы и хотел его успокоить, да не мог. У меня давно идет борьба с моим зверем: он хочет найти свою самку, а ее просто нет. Множество раз объезжая разные края, я искал. Искал и среди оборотней, и среди эльфов, и среди нагов. Мне посчастливилось, и нас со старшим братом пропустили даже к драконам. Они очень мудрые создания и, понимая, что для моего брата это последний шанс, впустили и дали увидеть всех женщин. Которых у них остались единицы, впрочем, как уже и среди всех народов.

Уже около семи столетий назад Богиня обиделась на гордые народы, которые не стали мириться между собою после долгой войны за право сильнейшего. И она нас наказала – всех, даже драконов, сказав им лишь одно: «Вы ничего не сделали, хотя могли».

С тех пор все народы давно помирились и даже перемешались в какой-то степени. Но вот девочки как не рождались с тех пор, так и не рождаются. Все женщины этого мира уже давно не молоды, многие вышли из детородного возраста. К матронам примыкает все больше мужчин, но в большинстве своем это просто нужда, а не истинность. Мужчины стремятся быть ближе к женскому теплу, а женщинам нравится обкладываться молодыми мужчинами.

Но ни я, ни мой брат из оборотней-барсов не захотели себе такой жизни. Мы последние из альф всего нашего народа, последняя надежда. Только вот если остаться не с той женщиной, зверь уйдет, не поняв человеческого выбора, просто затоскует и покинет своего хозяина. А на это не могли пойти ни я, ни мой старший брат.

Сегодня его отловили где-то в горах, где он бегал вот уже несколько месяцев. Это была страшная схватка: поймать такого обезумевшего зверя – та еще задача. Из оборотней я выделил около пятидесяти лучших воинов, экипировал их лучшими доспехами и артефактами, потому как не мог потерять ни одного из них. Слишком дорог в наше время каждый.

Это мой народ, вернее, был наш. Пока брат не потерял способность вернуть себе человеческий облик.

– Глава! – вбежал порядочно потрепанный Стенли. Он, как и я, был из наземных барсов и имел черный окрас. – Глава Денли во внутреннем дворе.

Немного задыхаясь и нервно перебирая свою потрепанную в битве с главой одежду, он виновато посмотрел на меня. Так же, как и я, и все оставшиеся оборотни наземных, снежных и лесных барсов, он продолжал считать моего брата главою. Брат старше меня и воспитывал еще ребенком, фактически заменяя всю семью, которой у меня никогда не было. А сейчас стал обезумевшим зверем.

– Идем, – глухо прорычал я, готовя себя к неминуемому ужасу.

Это был его зверь – большой белоснежный барс, шкуру которого сейчас окрасили разводы уже подсыхающей крови, кое-где виднелись проплешины с выдранной шерстью. Он хрипел и рычал, морда без конца открывалась в оскале, демонстрируя сабли клыков, усы дрожали, а когти на лапах крошили камни в пыль. Сейчас на нем был надет ошейник – артефакт, созданный когда-то еще первыми барсами, когда нужно было успокоить зверя. Вот он теперь и пригодился.

Все оборотни, которые в зове своего зверя не находили самки, могли превратиться в вот такое неконтролируемое животное или же уйти к одной из оставшихся женщин, чтобы потерять своего зверя от его тоски.

– Брат, – стал осторожно подходить я к своему самому родному существу. – Что же ты с собой сделал?

Слез не было у меня в глазах, но душа плакала, мне хотелось обнять моего такого гордого, свободолюбивого, но такого ранимого брата. Медленно ступая, я поднял ладонь перед собою и, отведя взгляд, чтобы не провоцировать зверя, стал подходить все ближе.