ДЖОРДЖО КАПРОНИ
Перевод Евг. Солоновича
Джордже Капрони(род. в 1912 г.). — Трогательное отношение к обыденным предметам и явлениям, верность автобиографическим мотивам, тонкая поэтическая техника, характерные для первого сборника Капрони, «Подобие аллегории» (1936), отличают и последующие книги поэта, испытавшего со временем некоторое влияние герметизма.
В дни второй мировой войны Капрони в рядах итальянской армии находился на Западном фронте, а после капитуляции Италии 8 сентября 1943 г. принял участие в движении Сопротивления. Книга 1952 г. «Стансы о фуникулере», с ее плачами-сонетами о войне, знаменовала собой новый этап в творчестве Капрони: «частная» биография поэта зазвучала в контексте общечеловеческой эпопеи.
Одной из самых своеобразных поэтических книг, написанных в XX в. по-итальянски, стал сборник Калрони «Семя слез» (1959), посвященный памяти Анны Пикки, матери поэта; книге свойственны мягкий лиризм, неподдельность чувств, искусная простота формы.
Стихотворения Капрони печатались в сборниках «Итальянская лирика, XX век» и «Ярость благородная». Публикуемые в томе перевода выполнены для настоящего издания.
ПОМНЮ
Помню старинную церковь,
пустынную,
в час, когда воздух оранжевеет
и каждый голос дробится
под сводом неба.
Ты устала,
и мы устроились на ступеньках,
как двое нищих.
А кровь бурлила
от удивления: на наших глазах
каждая птица превращалась в звезду
в глубине неба.
В ТО ВРЕМЯ КАК, НЕ ПРОЩАЯ СЬ…
Песни твоей вечерней —
сладостных звуков больше
не дарит твой силуэт
воздуху над балконом,
расцветшему было надеждой,
порукой…
Легкая песня
смолкла перед разлукой:
в то время как, не прощаясь,
мой день — не подав и знака —
погружается в царство мрака
и сгущается в сердце мгла,
повернулась ты и ушла.
Больше тень тобою не скрашена,
ночь упала, просвета нет,
восковая свеча погашена.
НА ЗАРЕ
Моя родная, в баре на заре
как тянется зима и как я зверски
продрог — а ты все не приходишь! Здесь,
где каменеет кровь, где, как ни лезь
из кожи, не согреешься, — о, боже,
что слышу я? Что там, на пустыре?
Какой трамвай то открывает двери
безлюдные, то закрывает?.. Дрожи
рука не знает, ну а если зубы
дробь выбивают о стакан, быть может —
в колесах зло. Иначе почему бы?
Но чур, не говори, что всходит солнце
вместо тебя, что из-за этой двери
я смерти жду. Молчи, по крайней мере!
УТРЕННИЙ ВЫХОД
Ловкая, как балерина,
по ступенькам сбегала Аннина,
тоненькая, молодая,
и, в темноте оставляя
легкое облачко пудры,
выходила навстречу утру.
По улице шла — улыбалась,
и тень перед ней расступалась:
было еще очень рано
(чуть свет поднималась Анна).
Вся улица Амедео,
услышав ее, просыпалась.
Нежный затылок детский,
родинку над губою,
пояс, стянутый туго,
поступь ее вся округа
знала — само собою,
когда она приближалась,
к жизни все пробуждалось.
Тень перед ней редела.
Шла работница-королева,
лицо покоем дышало
(а сердце чего-то ждало),
и все закоулки квартала
дробь каблучков облетала.
ВИТТОРИО СЕРЕНИ
Витторио Серени(род. в 1913 г.). — Первая книга Серени, «Граница» (1941), рожденная воспоминаниями и интонационно созвучная лирике Унгаретти, подкупала искренностью лирического монолога и свежестью образов. Вскоре после ее выхода поэт был призван в армию и отправлен сначала в Грецию, потом в Сицилию. Взятый в плен американцами в 1943 г., Серени провел два года в лагерях для военнопленных в Алжире и Марокко. Опыт оккупанта и пленника, опыт войны нашел отражение в «Алжирском дневнике» — сборнике 1947 г., в котором поэт сумел перекинуть мост между личной судьбой и судьбой миллионов своих современников. В «Человеческих инструментах» (1965) гражданские ноты «Алжирского дневника» зазвучали более отчетливо, придав многим строфам книги апокалипсический характер.
На русском языке творчество Серени представлено в сборниках «Итальянская лирика, XX век» и «Ярость благородная».
НОВЫЙ ГОД
Перевод Евг. Солоновича
Светает над снегами.
На обратном склоне горы
неведомый поселок,
журча, посылает мне весну
от красных своих фонтанов,
от ручейков, родившихся на солнце;
там высыпали женщины на снег
и распевают песню.
ИТАЛЬЯНЕЦ В ГРЕЦИИ
Перевод С. Шервинского
Первый вечер в Афинах, долгие проводы
составов по краю окраины
в длительном сумраке,
груженных страданием.
Как соболезнующее письмо,
оставил я лето на сгибе дороги.
Теперь мое завтра — море, пустыня,
где не будет ни лет, ни зим.
Европа, ты видишь, Европа? Я кану,
безвольный, в миф о себе, в быдло людское,
твой беглый сын, не знавший другого врага,
кроме грустной своей безнадежности,
кроме нежности призрачной
озер и листвы за шагами
затерянными.
Зноем одет и пылью,
иду я к отчаянью, к могиле песчаной
навеки.
