ЗВЕЗДОЧЕТЫ
Клонит в сон.
А наяву —
город,
тихий городишко,
двадцать лет я здесь живу.
Все как прежде в нем.
Но вот
вижу: на балкон соседний
вышел мальчик-звездочет.
Пробую и я считать…
Только он быстрей считает:
раз, два, три, четыре,
пять.
Не догнать.
Раз, два… три…
четыре…
пять…
ВИСЕНТЕ АЛЕЙСАНДРЕ
Перевод С. Гончаренко
Висенте Алейсандре(род. в 1898 г.). — Поэт, значительная часть творчества которого отмечена печатью авангардизма. Первый сборник стихов, «Атмосфера», увидел свет в 1928 г. За ним последовали: «Шпаги как губы» (1932), «Тень Рая» (1944), «На смерть Мигеля Эрнандеса» (1948). В 1934 г. удостоен Национальной литературной премии. В годы гражданской войны был на стороне Республики, В 1950 г. избран действительным членом Королевской академии языка.
ЗЕМЛЯ
И остыло
земли горнило.
И трава на земле проступила,
как зеленого пламени космы.
Ком земли, обживающий космос.
Что в нем было? Он плыл, не таял,
непорочен и необитаем.
Плыл на ощупь в пространстве черном,
озарен лучом золоченым.
ОГОНЬ
Одинок огонь, не причастен
к обоюдному жару страсти.
Посмотрите, как плещет пламя,
завладевшее небесами!
Как в луче вертикальном взмыли
птицы, не опаливши крылья!
А костер человечий? Много
до него еще, слава богу,
лет, пронизанных этим светом
и огнем невесомым этим —
самым чистым и ясным самым…
Человек, погоди с кресалом!
ВОЗДУХ
Еще неимовернее, чем море,
еще сосредоточеннее — воздух.
Пустыня света в стынущем просторе,
бессонница высот в студеных звездах.
Бессмертный воздух! Может быть, дo края
он грудь тебе собою переполнит —
но он, бессмертный, о тебе не знает.
Но он, бессмертный, о тебе не помнит.
МОРЕ
Разве моря кромка голубая
льнет печально к берегу губами?
Вон как вольно рыщут волны в поле.
В небе благодать, а солнце — в море!
Что за свет, пронзающий навылет,
на трепещущую вечность вылит?
Божье сердце бьется в синем свете:
бьется вне
и времени и смерти.
* * *
«Что за упругая кровь по излукам…»
Луису де Леон [151]
Что за упругая кровь по излукам
льется, точа ледяную плотину?
Хлынуло в сжатые губы лавиной
небо, смывая оплот акведука!
Певчие струи, и смута, и мука
ветра, всверлившего свист соловьиный
в пену, кипящую первопричиной
кровосмешения света и звука.
Ширится полночи грузная крона,
пряча в листве вороненой и влажной
звездную тяжесть тугого плода;
бриз, низвергающийся с небосклона,
черную ветку качнул — и протяжно
звоном ответила ветру звезда.
ЮНОСТЬ
Окно. Звезда в зените.
Глаза, куда глядите?
Глаза глядят на стены:
не выбраться из плена.
Кирпич, и черепица,
и пол… Кругом — граница.
Я стиснут ей до боли.
Звезда горит на воле.
Однажды день настанет —
и стен совсем не станет.
И хлынет свет. Стираясь,
все грани сгинут. Радость!
Но я, навек ослепнув,
глаза сомкну. Нелепо…
Свобода! Но над полем
моя звезда — в неволе.
КОНЕЧНАЯ МГЛА
Мутится мысль и смущена душа.
Кого сейчас мои ласкали губы?
Свет или сгусток мглы меня погубит,
мой жар в себя вбирая не спеша?
Как билось сердце, грудь мою круша,
как пела кровь и как трубила в трубы…
Но, верно, страсть, ослепнув, шла на убыль:
уже мерцает дно ее ковша.
Ты здесь струилась меж моих ладоней,
рекой упругой подо мной текла,
вникая кровью в дрожь моих агоний.
Все кончено. Закатная зола
не лжет рассудку. Свет потусторонний
бесстрастно заволакивает мгла.
ДЛЯ КОГО Я ПИШУ
Случается, репортер или литературный критик, а то и просто
кто-нибудь из любопытствующей публики
спрашивает меня: «Для кого ты пишешь?»
Ну, уж конечно, я пишу не для этого господина
в сюртуке щегольского покроя, и тем более не
для его сердитых усов,
и даже не ради его указательного пальца,
грозящего в такт похоронному маршу.
Наплевать мне также на всяческие кареты и экипажи,
равно как и на их содержимое (видите, там,
за стеклом, ледяными молниями посверкивают лорнеты).
Пишу я, пожалуй, для тех, кто меня не читает.
Вот, например, для этой женщины,
которая стремглав бежит по проулку, словно боится,
что опоздает отворить двери рассвету.
Или для этого старика, который прикорнул на скамейке
и не замечает того, как закатное солнце
любовно обхаживает его своими лучами.
Я пишу для всех своих не-читателей, которым
нет до меня никакого дела, но которым
я все-таки нужен, хотя они обо мне и не знают.
Для этой вот девушки, взглянувшей на меня мимоходом, —
ведь мы с ней собратья по невероятному приключению
под названием «жизнь».
Для этой ссутулившейся у порога старухи,
которая сама породила столько жизней и столько
натруженных жизнью ладоней.
Я пишу для влюбленных; пишу
для всевозможных прохожих:
для того, кто пронес мимо меня свои печальные
глаза; для того, кто даже и не взглянул в мою
сторону, для того, наконец, кто рухнул замертво,
потому что трижды кричал нам, а мы его не услышали.
Я пишу для всех. Но прежде всего, повторяю, —
для тех, кто меня не читает.
Я пишу для каждого в отдельности и для всех скопом.
Пишу для сердец, для губ, для ушей, которые,
может быть, и не слышат меня, но все равно
внимают моему слову.
