Все, что здесь есть, я оставлю себе и не стану делиться с ней.

Она предательница.

Самая настоящая предательница.

Непонятно, почему я плачу?

В четверть первого я укладываю в багажник набитые пакеты.

– Мне пора, – говорю я Луизе. – Но я приеду в четверг, чтобы продолжить. Я возьму свой ключ. Если ты будешь на работе, просто сложи все в гостиной, как сегодня. Потом я отберу то, что можно отвезти на распродажу.

Она обнимает меня:

– Ты – настоящее сокровище.

– Нет. Не я. Ты не представляешь, как я благодарна тебе за все эти чудесные вещи для Элли.

– Я рада, что они попали в хорошие руки.

Когда я прихожу в садик, дети еще не одеты. Элли замечает меня из окна.

– Почему пришла ты? – подозрительно спрашивает она. – Где Фэй? Сегодня мы поедем домой с тобой?

– Ты поедешь со мной.

– А Лорен?

Растерянная Лорен стоит рядом.

– Твоя мама скоро приедет, Лорен, – говорю я.

Она озадачена. Элли вне себя.

– Идем, Элли. – Мне хочется уехать, пока не появилась Фэй. – Идем же!

– Почему? Почему, мамочка? – Дочь переходит на крик. – Почему Лорен не едет с нами? Почему она должна ждать Фэй? Почему я не еду с Лорен? Куда мы едем? Почему ты не на работе?

Мне следовало это предвидеть и обсудить раньше, но вы знаете, как обычно бывает, – времени всегда не хватает. Ты надеешься, что, когда настанет час, удастся обойтись без скандала. Но скандал неизбежен, потому что дети все понимают. Мы стараемся, чтобы они росли смышлеными и чуткими. Изо дня в день мы делаем все, чтобы они стали умнее, проворнее, любознательнее, учим их рассуждать и думать. А после этого мы требуем, чтобы они безропотно подчинялись. И страшно недовольны, если они не желают слушаться.

– Садись в машину! Шевелись! Хватит задавать вопросы! Делай, что тебе говорят!

– Нет! Не пойду! – кричит Элли, топая ногами.

– Я хочу с тобой! – Лорен начинает плакать.

– Не пойду!

– Я с тобой!

– Не пойду!

– Я с то…

– Что здесь происходит?

Отлично. Это Фэй.

Дети бросаются к ней, точно она их последняя надежда и опора, и от этого у меня на душе становится совсем гадко.

– Пойдем, Элли, – говорю я. – Идем в машину.

Она не слушает меня, уткнувшись в живот Фэй.

– Бет… – начинает Фэй. Она пытается подойти ко мне, но девочки вцепились в ее ноги и буквально повисли на ней. – Лорен, Элли! Перестаньте! Да что с вами?

– Бет говорит!..

– Мамочка сказала!..

– Я забираю Элли домой, – вмешиваюсь я, прежде чем мне успели предъявить обвинение в жестоком обращении с детьми. – Попрощайся с Лорен, Элли.

– Дети не виноваты, – мягко говорит Фэй.

Я делаю вид, что не слышу ее.

– Тебе не кажется, что следует быть… взрослее?

Я смотрю на нее с недоумением. Взрослее? Так, значит, она ведет себя как взрослая? Оказывается, морочить голову лучшей подруге – значит быть взрослее?

– Нет, – коротко говорю я.

– Зачем расстраивать детей? – сердито спрашивает она.

Она сердится? По-моему, сердиться должна не она, а я.

– Это твоя вина, – огрызаюсь я.

Девочки прекратили рев и слушают наш разговор, вытаращив глаза.

– Вы ссоритесь? – удивленно спрашивает Элли.

– Нет, – резко говорю я. – Я сержусь на тебя, потому что ты не слушаешься. Идем в машину!

– Нет, ссоритесь, – возражает Лорен, наблюдая за реакцией Фэй. – Вы ссоритесь! А нам говорите, что ссориться нельзя!

– У нас все в порядке? – раздается певучий голос Пэт, воспитательницы группы, которая пробирается к нам через толпу детей, натягивающих пальто и ботинки. – У нас проблемы? Нам нужна помощь?

Это еще одна забавная манера женщин, которые работают с маленькими детьми. Вы замечали? Они называют всех «мы». Мы пьем молоко? Мы умеем завязывать шнурки? Нам не нужно в туалет? Мы не намочили штанишки?

– Нет! – кричу я через всю раздевалку, не желая, чтобы она приближалась. – У нас все в порядке, спасибо, Пэт.

– Все нормально, – подтверждает Фэй.

Как только мы намочим штанишки, немедленно сообщим, большое спасибо.

Пэт уходит обратно в класс. Почти все дети с родителями уже вышли за дверь. До свидания, Джеймс, до свидания, Тамсин. До завтра. Не забудь мои рисунки, мамочка! И мою модель трактора! Можно, Кэти придет к нам поиграть, мамочка? Мамочка, можно мне покататься на велосипеде, посмотреть мультики, съесть конфету, полететь на луну, можно, мамочка?

Становится тихо.

– Вы ругаетесь, когда мы ссоримся, – напоминает Лорен, укоризненно глядя то на Фэй, то на меня.

– Мы не ссоримся, – как можно спокойнее говорю я. – Просто… пока мы не хотим общаться.

– Ты уверена? – спрашивает Фэй.

– Да, – я смотрю ей в глаза. – Я сама могу присмотреть за Элли… пока.

– Ты уверена, что справишься? Подумай, Бет, – ее голос звучит сдавленно.

Я чувствую боль, точно наши сердца соединены нитью, которая натягивается все туже и туже и в любой момент может с треском лопнуть.

– Справлюсь.

– Понятно.

Она берет Лорен за руку.

– Идем, Лорен. Джек ждет нас в машине. Наверное, он уже посинел от крика.

– Но, мамочка! Почему Элли не может поехать с нами?

– Мамочка! Я хочу с ними! – снова хнычет Элли.

– Нет! – рявкаю я. – Хватит! Вы играли вместе все утро и завтра увидитесь снова. Прекратите обе!

Девочки снова разражаются дружным ревом.

– Молодец, – сухо констатирует Фэй, увлекая за собой Лорен. – Давай будем наказывать детей…

– А кто виноват?

– Разумеется, я. Это же я превратилась в чудовище.

Она усаживает рыдающую Лорен на заднее сиденье рядом с Джеком, который просыпается и присоединяется к реву сестры.

Элли притихла на заднем сиденье машины, но сидит мрачнее тучи. Я начинаю открывать дверь, и в эту минуту ко мне подходит Фэй. Она дотрагивается до моего плеча.

– Я не хотела, – говорит она. – Я не думала, что так получится.

– Значит, «так вышло»? – презрительно спрашиваю я.

– Да. Именно так.

– И ты «ничего не могла поделать»?

– К сожалению.

– Слушай, перестань! Эту муть я даже слушать не желаю. – Я смотрю на нее с отвращением. Не могу поверить, что передо мной та разумная, чуткая женщина, с которой мы знакомы десять лет. – Я хочу знать одно. С каких пор? Когда это началось?

– Три с половиной месяца назад.

Просто невероятно. В ее голосе нет и тени раскаяния или сожаления о том, что она меня обманывала. Вместо этого она смотрит на меня отвратительным мечтательным взглядом. Все слюнявые открытки на Валентинов день, все приторные картинки на обертках от шоколадок и в рекламах белья, все песенки о любви, напоминающие сопли на меду, – все это слилось в одну-единственную бессмысленную и неуместную улыбку. Мне хочется ее ударить.

– Мы познакомились на приеме у врача, – говорит Фэй, и ее глаза затуманиваются.

Меня сейчас стошнит.

– Я сдавала кровь, а он пришел делать прививку от гепатита.

Как романтично.

– И… мы… мы случайно разговорились. И мы оба… нас точно ударило. Нам хотелось сказать друг другу так много, что мы решили встретиться снова.

Она улыбается мне, и я ненавижу ее за эту улыбку. В этой улыбке – жалость, точно она знает, что мне ее не понять. В самом деле, где уж мне?

– Это было… – она замолкает, чтобы усилить впечатление, – такое чувство, словно это наша судьба.

Я сбрасываю ее руку со своего плеча и рывком открываю дверь машины.

– Никогда не думала, – тихо говорю я, – что ты будешь городить такую несусветную чушь.

– Это плохое слово, – сопя, заявляет Элли. – Я знаю.

Утром Элли бросается к Лорен с таким видом, как будто они не виделись целую вечность. Взявшись за руки, они весело болтают и возбужденно перешептываются, точно вместе отправляются в увлекательное путешествие. Вчерашние слезы забыты, словно ничего не случилось. Они устремляются к столу с пластилином и цветной бумагой. Как я завидую их способности оправляться от потрясений и жить дальше. В какой момент жизнь перестает быть простой и понятной? В каком возрасте мы начинаем все усложнять? В семь? В десять? В тринадцать? Неужели без этого не обойтись?