– Мамочка, ты что? – спрашивает Элли.

– Ничего, милая, – быстро говорю я.

Я смотрю на встревоженные лица детей, а они смотрят на меня, ожидая распоряжений, надеясь, что я исправлю все, что пошло не так. Мама заболела. Равновесие в мире нарушилось. Кто будет о нас заботиться?

– Давайте-ка, – я обнимаю за плечи Джека и Лорен, – возьмем ваши пижамы, соберем еще кое-какие вещички и поедем ночевать к нам, вместе с Элли.

Уложив сумки, я завариваю для Фэй чашку чая.

– Я заберу детей с собой, – говорю я.

– Спасибо, – безразлично говорит она.

– Может быть, ты тоже поедешь с нами? Ляжешь у меня в спальне, если хочешь, спи хоть круглые сутки, а я буду за тобой ухаживать…

– Нет, – она поднимает глаза. – Нет, я останусь здесь, – говорит она тем же безразличным голосом. – Хочу… остаться здесь.

Вдруг он вернется.

– Я приготовлю тебе что-нибудь поесть.

– Не надо.

– Фэй, тебе нужно поесть. Ты должна…

– Я не голодна.

– Ты должна думать о ребенке. Давай я хотя бы сделаю тебе сандвичи. Пожалуйста.

Она пожимает плечами.

Я иду на кухню и делаю для нее две порции сандвичей. Трясущимися руками намазываю масло на хлеб. Не знаю, правильно ли я поступаю. Помогу ли я ей, если заберу детей, или мне нужно остаться с ней? Может быть, лучше оставить детей здесь, чтобы ей пришлось сделать над собой усилие? Но боюсь, на это она сейчас не способна.

– Я тебе позвоню, – говорю я твердо и ставлю рядом с ней тарелку с сандвичами. – Если что, я сразу подъеду. Попытайся уснуть.

– Ладно.

Если завтра она по-прежнему будет такой, а Саймон не вернется, мне придется вызвать врача.

Вечером, когда дети в пижамах смотрят телевизор, я набираю ее номер. Никто не снимает трубку. Может, она спит? Или вышла? Не нужно ли ее проведать? Может быть, Саймон вернулся или позвонил и она вышла, чтобы с ним встретиться?

От волнения у меня колотится сердце. Я звоню на мобильник Саймону, но он тоже не отвечает.

Ну и дела.

До чего же паршивые дела.

– Ты решила, что я покончила с собой?

Фэй снимает трубку в семь утра. Я начала названивать ей в четверть седьмого, когда почувствовала, что больше не выдержу. Я лежала без сна, глядя на часы и представляя все мыслимые и немыслимые ужасы, которые могли с ней случиться. От волнения я просто потеряла голову. Когда она наконец-то снимает трубку, я испытываю такое облегчение, что мне делается дурно.

– Я не знала, что и думать. Ты была в таком состоянии. Не нужно было тебя оставлять…

– Нет, это было именно то, что нужно. С детьми мне было бы не справиться. Я страшно устала, но сначала не могла уснуть. Потом заснула и, похоже, спала как убитая.

Ее голос звучит бодрее, чем вчера. Спокойнее, тише. Мне не хочется задавать вопросы.

– Он не пришел, – говорит она.

– Ты не звонила ему на сотовый?

Я умалчиваю, что сама уже пробовала это сделать.

– Он его отключил.

– Уверена, он вернется сегодня же.

Она не отвечает. Я чувствую себя совершенно никчемной. Я ничем не могу ей помочь.

Джек просыпается рано. Его крик будит девочек. Я отвыкла иметь дело с малышом, да еще с таким шумным и энергичным.

– Он мне надоел, – с нескрываемым раздражением заявляет Элли за завтраком.

– Ничего не поделаешь, – к моему изумлению, защищает его Лорен, – он еще маленький.

Но не успеваю я подумать, как здорово, что братья и сестры так дружны, когда оказываются вдали от дома, Джек швыряет в Лорен ложкой, и она начинает плакать.

Ничего не поделаешь. Он еще маленький.

– Когда мы поедем домой? – спрашивает Лорен.

Обычно ее не оторвать от Элли, но сегодня они не хотят играть. Словно что-то должно произойти и они ждут этого.

– Я только что разговаривала с вашей мамой, – говорю я фальшиво-бодрым голосом взрослого, который владеет ситуацией, – и она сказала, что ей сегодня гораздо лучше.

Я хочу, чтобы ты привезла детей.

Ты уверена? Уверена, что справишься?

Да. Спасибо за все, Бет. Думаю, мне станет лучше, если я постараюсь жить как обычно. Как будто ничего не случилось.

Даже если это не так.

– Но папы, наверное, дома еще нет, – добавляю я. Мне не хочется, чтобы Лорен вбежала в дом, надеясь на встречу с отцом, и обнаружила, что он так и не вернулся. – Поэтому ты должна помогать маме.

– Ты же сказала, что она выздоровела?

– Да, но ей… ей все равно нужно отдохнуть.

К ланчу я везу их домой.

– Ни слуху ни духу? – тихо спрашиваю я Фэй.

Она качает головой. Она бледна, но спокойнее, чем вчера.

– Я могу для тебя что-нибудь сделать? – спрашиваю я, по-прежнему чувствуя себя никчемной. – Может быть, попросишь приехать своих родителей?

– Нет. Пока нет. Если… – Она запинается, потом набирает в грудь побольше воздуха и продолжает: – Если он не вернется, мне придется им сказать. Господи, как я это скажу? Мне так… так стыдно, Бет.

– Стыдно? Но ты ни в чем не виновата… – Я осекаюсь, и мы смотрим друг на друга.

– Виновата, в этом-то все и дело, – спокойно говорит она. – Я одна виновата во всем. И ради чего? Мимолетного развлечения?

– Нет. Ты ничего не могла поделать. Вспомни, что ты чувствовала, когда встретила Нила. Помнишь, как тебе показалось, что вы знали друг друга всю жизнь?

– Я помню, как ты сказала, что все это несусветная чушь, – горько улыбается она.

– Я была не права. Тогда я не знала… не понимала, что это такое. Не суди себя так строго. Ты не хотела того, что случилось.

– Не хотела. Но посмотри, до чего это меня довело. Ты была права. Все это чушь.

Все это несусветная чушь.

По дороге домой я продолжаю об этом думать. Неужели все эти волнения, тревоги, безумное, всепоглощающее чувство к другому человеку – то, ради чего она лгала, изменяла мужу, едва не пожертвовала нашей дружбой и своим браком и, в конце концов, брошена беременной, – неужели все это чушь?

Нет! Не может быть! Не зря же она сказала, что, хотя все кончено, она ни о чем не жалеет, она никогда не пожалеет, что встретила его. Неужели теперь она думает иначе?

Высаживая Элли из машины, я слышу, что у меня дома звонит телефон, но когда открываю дверь, он умолкает. Я набираю оператора, и мне называют номер Алекса. Стоит мне услышать этот номер, у меня перехватывает дыхание и кружится голова. Наверное, сегодня мы увидимся и он не может дождаться этой минуты.

Но трубку снимает женщина.

Я теряюсь, не зная, что сказать.

– Здравствуйте. Это говорит… э… Бет Марстон. Мне звонили с вашего номера.

– Да. Здравствуйте, Бет. Это Сара. Сара Чапмэн.

Она звонила насчет сценария.

Она говорит, что он потрясающий.

Она говорит, что у него большое будущее.

Я слушаю, уставившись на свое отражение в зеркале, и тупо киваю, словно она меня видит. Я вставляю реплики вроде: «О, спасибо!», «Вы и в самом деле так думаете?», «Как это любезно с вашей стороны!», пока слова не начинают застревать у меня в горле, и я чувствую, что больше не могу это говорить, потому что думаю только об одном: это жена Алекса.

Я разговариваю с женой Алекса, а она ни о чем не подозревает. Она не знает, что при первой возможности мы с ее мужем бросаемся друг другу в объятия и умираем от нетерпения при мысли о предстоящей встрече. Даже сейчас, слушая, как она говорит, что ждет не дождется, пока я закончу свой шедевр, что она предвкушает работу со мной и надеется на взаимовыгодное сотрудничество – а ведь ничего приятнее я не слышала никогда в жизни и мечтала услышать нечто подобное с тех пор, когда мы вместе с Дэниелом учились в колледже, были молоды, талантливы и полны сил, и все казалось нам простым и ясным, и мы не скрывали наших честолюбивых стремлений, – даже сейчас я представляю себя в постели с ее мужем, а она не ведает об этом ни сном ни духом, считая, что он обсуждает со мной то, что я пишу, хотя на самом деле он целует меня, раздевает, ласкает и…