Я – слабое звено…

– Не стоит, – говорю я. – Не волнуйтесь. Я что-нибудь придумаю, мама. У меня есть кое-какие мысли.

Ты еще будешь мной гордиться. Я добьюсь этого, даже если мне придется положить на это жизнь.

– Я стану сценаристом, – говорю я. Но перед этим я вешаю трубку. – Да, так оно и будет. Сценаристом на телевидении.

Элли поднимает на меня глаза и без особого интереса спрашивает:

– Что такое ценарист? А где мои чипсы?

Сегодня опять льет дождь. На улице серо, холодно и безотрадно, дождь хлещет из желоба над окном, стекло облеплено листьями и птичьим пометом, хотя никаких птиц не видно, да и едва ли они виноваты в том, что творится. Посиживают себе, наверное, в своих теплых гнездышках, прижавшись друг к другу, как мы с Элли. Мы уютно устроились на диване и смотрим всякую ерунду по телевизору.

Показывают мультфильм, разумеется американский, где маленький, толстенький человечек кричит на тощую, бледную, унылого вида жену – а их ребенок (который неожиданно оказывается супергероем, хотя носит очки и короткие штанишки, как обыкновенный мальчик) вежливо вмешивается и превращает отца в хомяка. Элли прыгает от восторга, когда разъяренный хомяк кричит на своего сына-супергероя, и вдруг оборачивается и спрашивает:

– А мой папа когда-нибудь вернется?

У меня мелькает мысль, не сказать ли ей, что он превратился в хомяка, но я решаю, что идти на обман не стоит.

– Нет, Элли, – говорю я ровным голосом. – Мы ведь уже говорили об этом. Ты же знаешь, он не вернется.

– Но почему? – говорит она, надувая губы. – Я хочу папу. Почему у меня нет папы?

То, что она хочет папу, а не своего папу, отчасти меня успокаивает. Понимаете? По телевизору показывают ребенка, у него есть папа, которого можно превратить в хомяка, и она хочет быть похожей на этого мальчика. Ей нужен не Дэниел. Сгодится любой папа.

– Обычно папы не превращаются в хомяков, – говорю я с напускной веселостью и обнимаю ее. – Это просто сказка.

Дочь смотрит на меня так, что я чувствую себя полной идиоткой, которой лучше молчать.

– Я не хочу превращать папу в хомяка. Он нужен мне не для этого, – говорит она сердито. – Я хочу, чтобы он ходил со мной в бассейн, гулял, играл… Как все папы, – поясняет она, явно полагая, что мне не хватает ума заметить, для чего нужны папы.

– Но мамы тоже это делают, – робко говорю я. – Мы ведь ходили в бассейн, помнишь, вместе с Лорен…

Так. Опять неверный ход.

Она сосредоточенно морщит лоб, обдумывая мои слова.

– Да, но… – медленно начинает она.

Подождем. Что последует за этим?

– …Почему мы не ездим к Лорен? Почему мы не ходим в бассейн? Когда мы опять сделаем ночное пишество?

– Пиршество.

Она пропускает мое замечание мимо ушей и требовательно смотрит на меня. Ну? Отвечай же!

– Видишь ли… сейчас это сложно, – говорю я. – Мамочка очень занята, Элли. Ты же знаешь, Дотти плохо себя чувствует…

– Мне нравится гулять с Тоссером.

Только бы обошлось без сцены «Мамочка не разрешает завести собачку!».

– И еще из-за Луизы. Я говорила тебе, Луиза переезжает, и я помогаю ей разбирать вещи.

– Кассеты, игрушки и красивые платья для Элли! – радостно улыбается она, подпрыгивая на диване.

– Да, но Луизе очень грустно. Она не хочет уезжать из своего дома. Теперь им придется жить в маленьком домике, потому что у Бена нет денег, и ей приходится отдавать другим много-много своих вещей.

Элли прекращает прыгать и на некоторое время погружается в раздумья.

– А ее детям тоже грустно? – спрашивает она.

Она никогда не видела детей Бена и Луизы, но я часто про них рассказываю.

Джоди, Энни и Соломон всегда быстро собираются и никогда не капризничают.

Джоди, Энни и Соломон никогда не пачкают книжки.

Джоди, Энни и Соломон всегда кладут игрушки на место.

Последнее представляет собой бессовестную ложь, но я считаю, что как мать имею на это право.

– Думаю, им тоже грустно, – говорю я. – Теперь им придется ходить в другую школу.

– Я тоже уйду из садика и пойду в большую школу.

– Да, но они будут жить в другом месте. Им придется расстаться со старыми друзьями.

А в классе они будут единственными, кто ходил в частную школу. Они будут опережать своих одноклассников по английскому и математике и отставать от них в житейской мудрости. Над ними будут смеяться и дразнить за то, что они ведут себя и разговаривают не как все, за недостаток дерзости и неумение сквернословить. Мне горько об этом думать, но я знаю, что пройдет месяц-другой, и они приспособятся, чтобы выжить. В школе царит закон джунглей.

– Я не хочу расставаться с друзьями, – печально говорит Элли.

Ей всего четыре года, но она сочувствует детям, которых никогда не видела. Я обнимаю ее.

– И они подарили мне разные красивые игрушки, – добавляет она потрясенно и горестно.

– У них еще много игрушек, – успокаиваю я дочь. Мягко говоря, много. – Они отдали тебе то, из чего уже выросли. Мы ведь тоже отдавали твои игрушки Джеку. Помнишь?

– Да. Он их поломал, – говорит она, так по-взрослому качая головой, что я не могу удержаться от смеха.

Мы продолжаем смотреть мультфильм, где мальчик-супергерой спасает хомяка-отца от кота и готов вернуть раскаявшемуся хомяку его прежний облик.

– Мне так хочется, чтобы у меня был папа, – мечтательно говорит Элли, прижимаясь ко мне и засовывая палец в рот. – А папу дарят на день рожденья?

Сегодня она идет на день рождения. Ее пригласила маленькая девочка из садика по имени Джанин, ее родители переехали сюда совсем недавно.

– Она еще не успела ни с кем подружиться, – сказала мне ее мама. – Но она очень хочет устроить праздник, и она пригласила Элли. Мы просто отвезем их в «Макдоналдс», а потом вернемся к нам домой и посмотрим мультики, – словно оправдываясь, говорит она. – Вы не возражаете?

Возражаю? Да это просто здорово. Элли счастлива. Она скачет по всему дому и поет:

– «Макдоналдс», «Макдоналдс»! – На ней нарядное красное велюровое платьице, которое раньше принадлежало Джоди или Энни. – Мамочка, нам дадут чипсы? А гамбургеры?

– Думаю, да, – улыбаюсь я.

Она так чудесно выглядит.

Спасибо, спасибо вам, Джоди и Энни, за то, что вы носили платья подходящего нам размера и цвета.

– Желаю хорошо повеселиться, милая, – говорю я, высаживая ее из машины у дома Джанин.

С минуту она растерянно озирается, и я начинаю волноваться. Похоже, Лорен здесь не будет. Но к нам подходит мама Джанин и берет ее за руку.

– Пойдем, Элли, посмотрим, что подарили Джанин на день рождения, – говорит она. – Там есть настоящий хомяк в клетке!

Элли оглядывается на меня, округлив глаза. Я прикрываю рот рукой, чтобы не расхохотаться, и она улыбается в ответ, поняв шутку.

– Это не папа! – шепотом говорит мне она и, довольная, уходит, держа за руку маму Джанин.

Папа Джанин, не имеющий с хомяком ничего общего, наливает в стаканы апельсиновый сок.

– Желаю удачи! – говорю я ему, проходя мимо, он улыбается и растерянно пожимает плечами.

Меня пронзает короткая острая боль, но я стараюсь не обращать на нее внимания. Да, неплохо иметь папу, который в день рождения может разлить по стаканам апельсиновый сок. Но ведь это не самое главное, верно? Да, это не самое главное.

Дома, одна, я продолжаю распаковывать черные мешки, набитые одеждой и вещами из дома Луизы. Я сортирую одежду – в одну стопку откладываю то, что Элли может носить уже сейчас, то, что пока велико, складываю в чемодан, отбираю кассеты и игрушки, которые можно отдать ей сразу, кое-что убираю, чтобы подарить ей на день рождения или Рождество, или до тех пор, пока она немного подрастет. Мешки с вещами, которые я повезу на распродажу, я оставила в Сельском домике. У нас дома слишком тесно. Я сижу на кровати и смотрю на груды новых вещей, которые появились у Элли, потому что кто-то попал в беду. Странно устроена жизнь. Говорят, нет худа без добра, но когда чье-то несчастье приносит тебе удачу, чувствуешь себя виноватым. Ты чувствуешь, что не вправе радоваться своему везению. Хотя, несмотря ни на что, Луиза и Бен по-прежнему вместе, они остались мужем и женой, у них по-прежнему есть трое прекрасных, умных и здоровых детей. Во время мультфильмов никто из них не сосет палец и не спрашивает, почему у них нет папы.