Она права. Ведь речь идет не просто об очередном романе и очередном разрыве. У нее будет ребенок. Это не то, о чем со временем можно забыть.

– Еще вина? – вспоминаю я о роли хозяйки.

– Нет! – Фэй отодвигает стакан. – Мне хватит.

Воцаряется тишина. Луиза вопросительно смотрит на меня. Полагаю, объяснять ей, что происходит, не мое дело.

– Я беременна, – говорит ей Фэй. И, словно это дошло до нее только сейчас: – Господи! Я беременна! У меня опять будет ребенок! Черт подери! Надо сказать Саймону.

Неприятности разрастаются, и теперь это не только неприятности Фэй. В первую очередь они делаются неприятностями Саймона, хотя тот не догадывается об этом и ни о чем не тревожится. Кто знает, может быть, он даже обрадуется новости?

Чужие беды не всегда кажутся бедами со стороны.

Пижаму мне удается снять только к вечеру, перед самым приходом Алекса. Ну и денек! В сложившейся ситуации я не могла попросить Фэй присмотреть за Элли, и ее забрала Луиза. Элли была на седьмом небе от счастья.

– И я буду спать в одной комнате с Джоди и Энни? А можно нам устроить луночный пир?

– Какой еще луночный пир? – спрашивает Джоди с напускным равнодушием, чтобы никто не подумал, что она тоже еще ребенок.

– Ты ложишься в постель и берешь с собой кока-колу, чипсы и разную вкусную еду, – возбужденно объясняет Элли.

– Это называется «полуночный пир», – мягко поправляет ее Энни.

– Да. Когда мы были маленькие, мы тоже так делали, – говорит Джоди. – Но думаю, мы можем устроить его специально для тебя – правда, мама?

Луиза удивленно смотрит на меня. В ее глазах я вижу облегчение. Джоди заговорила о еде, причем не просто о еде, а о лакомствах. Может быть, после ночного пира все пойдет на лад?

– Это луночный пир, – не сдается Элли, с тревогой поглядывая на меня. – Полуночный пир мама не разрешает.

– Наверное, потому что ты еще маленькая, – с улыбкой говорит Энни. – Когда я была маленькая, и мне тоже не разрешали не спать до полуночи…

– Тебе и сейчас не разрешают, – строго говорит Луиза. – Луночный пир, Элли, это отличная мысль. Когда придем домой, мы подыщем что-нибудь вкусненькое.

– Возьми с собой чипсы и шоколадное печенье, – предлагаю я.

Дети отправляются на кухню. Я слышу, как Элли взволнованно объясняет, что печенье ей можно есть, только если потом она хорошенько почистит зубы. От того, что она не только выслушивает мои бесконечные нотации, но и повторяет их, как мантры, мне становится не по себе.

– Мне кажется, я сделаю ее невротиком, – виновато говорю я Луизе.

– Чушь. Вдали от дома дети всегда делают то, что говорила мать. Привычные вещи дают им ощущение безопасности. Радуйся, что пока она к тебе прислушивается. В десять лет этого уже не будет!

– У Джоди все наладится, – мягко говорю я.

– Да. Надеюсь, что это пройдет.

– Можно нам взять с собой Тоссера? – спрашивает Соломон. – Он тоже мог бы поучаствовать в ночном пире.

– Не стоит, – поспешно отвечаю я. – Сегодня у него был тяжелый день. Сначала пусть привыкнет к новому дому.

На самом деле Тоссер освоился на новом месте на удивление быстро. Он мгновенно сообразил, где его постель, вода и еда, и, если не считать кучи на ковре, сразу начал проситься во двор, как только появлялась необходимость. Он следовал за мной по пятам, не покушаясь на мои лодыжки, и пару раз в его взгляде мелькнуло что-то вроде симпатии. Это было очень странно. Может быть, он хочет усыпить мою бдительность, чтобы с наступлением темноты вцепиться мне в горло? Пожалуй, на ночь я закрою его на кухне.

Только в половине восьмого мне наконец-то удалось принять ванну и переодеться. Я перемерила несколько юбок и блузок, размышляя, в чем я буду наиболее соблазнительной, какое белье можно сбросить быстрее всего, какие духи имеют самый притягательный аромат и какой макияж будет уместным, но не вульгарным.

– Привет, – говорит Алекс своим бархатистым голосом, похожим на тающий шоколад, когда я открываю дверь. – С днем рождения, дорогая! Господи, ты выглядишь просто потрясающе!

Никто и никогда в жизни не говорил со мной таким тоном. Дэниел считал романтичным выключить телевизор, если нам хотелось заняться любовью.

Алекс же, не успев закрыть за собой дверь, заключает меня в объятия и целует с такой страстью, что я недоумеваю, зачем я тратила время на то, чтобы одеваться… ну, разве что ради того, чтобы получить удовольствие, когда меня раздевают. Особенно приятно, когда это делает тот, кто замечает, что на мне надето. Все это для меня в новинку.

– Это и был мой деньрожденный подарок? – спрашиваю я, когда мы, отдыхая, лежим на ковре, окруженные разбросанной одеждой.

(Кстати, входную дверь он все-таки закрыл.)

– А он тебе нужен? – поддразнивает он, перекатывается на другой бок и нащупывает что-то в кармане пиджака, который свисает с кресла. Он протягивает мне маленькую коробочку – в таких коробочках обычно преподносят маленькие, но весьма дорогие подарки.

Я сажусь, уставившись на коробочку, и не решаюсь взять ее в руки.

Мне становится не по себе.

Чертовски не по себе.

Каким бы потрясающим он ни был, мы знакомы всего лишь… в общем, куда меньше, чем длится курортный роман где-нибудь в Испании, Греции или Турции, куда принято отправляться на отдых.

Мы знакомы так недолго, что за это время еда в холодильнике не успевает покрыться плесенью.

Даже чтобы подхватить большинство инфекционных болезней, требуется больше времени.

Он не должен покупать мне дорогие подарки в маленьких коробочках.

Иначе дело принимает чересчур серьезный оборот.

– Я не знал, как поступить, – говорит он, наблюдая за выражением моего лица. – Мне не хотелось заходить слишком далеко. Но ведь у тебя день рождения! Я не мог просто купить тебе цветы, конфеты или бутылку вина! Мне хотелось подарить что-то особенное.

Я поднимаю глаза. Может быть, пора открыть коробочку?

– Не бойся, он не слишком дорогой, – говорит он с улыбкой.

Это серебряный браслет, простой, но изящный. Он прекрасен. Я надеваю его и разглядываю свое запястье.

– Какая прелесть! Спасибо! Я боялась…

– Что я хватил через край? Решил осыпать тебя золотом и бриллиантами? – Он опять улыбается. – Может быть, в следующем году.

От этих слов у меня кружится голова. Он снова целует меня, и когда мне уже кажется, что он готов повторить все сначала, он внезапно вскакивает.

– Какого черта! – кричит он.

Он прыгает на одной ноге, потирая лодыжку другой, а Тоссер, получивший меткий пинок, с поджатым хвостом исчезает за дверью кухни.

– Мне казалось, я закрыла дверь, – виновато говорю я, осматривая его ногу.

– Ничего страшного, – смеется Алекс. – Это скорее от неожиданности. Ты же не сказала, что у тебя собака. Паршивец напугал меня до смерти.

– Я про него забыла, – признаюсь я. – У меня были другие мысли…

К моему изумлению, через несколько минут Алекс уже почесывает Тоссера за ухом и они ведут себя как закадычные друзья. Еще немного, и я начну ревновать.

– Мне кажется, при случае он может вцепиться в горло, – предупреждаю я.

– Ну что ты. Он отличный парень. – Алекс переворачивает мерзавца на спину и поглаживает его живот. – Наверное, в последние годы ему жилось несладко. Старушке было не до него. А теперь все наладится.

– Но Дотти в нем души не чаяла! – возмущаюсь я. – Услышав такое, она бы расстроилась до слез!

– Наверное, она его любила. – Он пожимает плечами. – Но готов поспорить, что у нее не было сил, чтобы дать ему хорошенько поразмяться. Думаю, у нее дома он целыми днями умирал с тоски.

С этим трудно спорить. За один день в моем доме у Тоссера было больше приключений, чем за год жизни с Дотти – по крайней мере, пока не появился Люк.

– Лучше бы она завела кота, – замечает Алекс.