Это я знаю.

Наверное, я знала это всегда, но не хотела об этом думать.

Мне до сих пор не хочется об этом думать, но теперь я знаю это, и двигаться дальше не так-то просто.

Сегодня вечером нам придется подумать об этом вдвоем.

Я попросила Луизу оставить у себя Элли. Я завожу этот разговор, когда мы в постели и все позади.

– Я так больше не могу, – тихо говорю я, проводя пальцем по его губам. – Мне не нравится роман… с женатым мужчиной.

– Бет, я же говорил тебе. Ты знаешь. Это не брак.

– Ш-ш! – Я прикладываю палец к его губам. – Ты женат. Детали не имеют значения.

Алекс смотрит на меня удивленно, почти с обидой.

– Ты просишь, чтобы я с ней расстался?

– Я ни о чем тебя не прошу. Я не вправе это делать. Я не вправе ставить тебе ультиматумы и решать, как тебе жить. Я решаю это только для себя.

Он молча обнимает меня, избегая смотреть мне в глаза.

– И что же ты решила – для себя? – наконец спрашивает он.

– Я не хочу неприятностей, – еле слышно говорю я. – И не желаю доставлять их другим.

Я не думала, что скажу это шепотом. Я собиралась произнести эти слова твердо и решительно, уверенная в своей правоте. Словно ничто не заставит меня колебаться или повернуть назад. Вместо этого у меня получился жалкий, вымученный шепот, и любому дураку ясно, что я едва нашла в себе силы пролепетать это.

– Я не хочу продолжать, – я пытаюсь говорить твердо, – пока не почувствую, что все идет как надо.

– А сейчас? – грустно спрашивает он. – Не все идет как надо?

– Нет.

Я не знаю, что можно добавить. Мне не хочется устраивать сцен. И не хочется остаться с разбитым сердцем.

– Мне можно будет увидеть тебя снова? – спрашивает он, садясь на край кровати спиной ко мне.

– Да. Когда ты будешь свободен. По-настоящему свободен. Сколько бы времени это ни заняло. Через месяц, через год или через десять лет, когда ее с тобой больше не будет…

– Но ты можешь не дождаться. Ты можешь встретить кого-то другого!

– Не исключено.

А ты можешь навсегда остаться с ней.

– Это из-за меня? – печально спрашивает Фэй. – Из-за того, что все так плохо кончилось с Нилом? И с Саймоном?

– Отчасти.

Отчасти из-за Нила, отчасти из-за Саймона.

Как это объяснишь?

Отчасти из-за Сары, которая думает, что Алекс встречается со мной, чтобы обсуждать сценарий.

Отчасти из-за Дотти, которой за восемьдесят и которая знает, что ни в романах, ни в любви, ни в страдании нет ровным счетом ничего нового, потому что на свете ничто не ново, и предпочитает любви треску с жареной картошкой.

Отчасти из-за Луизы и Бена, которые, несмотря на все неприятности, остались вместе.

Отчасти из-за Дэниела, который причинил мне такую боль, что лишь сейчас ко мне вернулась способность разговаривать с ним не как с чудовищем, а как с человеком, которому свойственно ошибаться и который сам испортил все, что можно.

Отчасти из-за Элли.

Отчасти из-за моих мамы, сестры и брата, которые хотят, чтобы из меня что-нибудь вышло, но вовсе не потому, что считают меня пропащей или полагают, что они лучше меня, потому что у них нормальная работа, а я убираю квартиры, а потому, что они любят меня.

Из-за всех этих людей.

Но в первую очередь из-за самой себя.

Вот и все. Из-за меня, из-за того, кто я, кем хочу быть и кем не хочу.

Я надеюсь, что Алекс поймет меня. А если нет, думаю, я смогу с этим справиться и остаться собой, и не испортить себе жизнь.

Понедельник – это сандвичи с курицей. Сыр и чипсы с луком. Кексы и порционный пакет апельсинового сока. Коробка с ланчем для Элли готова, а ее маленький желтый школьный ранец висит на спинке стула. Сама она сидит на стуле, зашнуровывая башмаки.

– Давай, Элли, – мягко поторапливаю я, допив кофе и мельком глянув на себя в зеркало. На макияж времени нет. Как всегда… Впрочем, мое отражение смотрится не так уж плохо. Новая блузка, новый жакет, новая прическа. Новая работа в офисе. Новая жизнь.

Элли ходит в школу уже больше месяца, и у нее все в порядке. Она учится в классе миссис Уильямс и вместе с Лорен сидит за «красным столом». Она носит круглый картонный значок красного цвета, на котором ее рукой написано «КРАСНЫЙ». Ей завидуют те, кто сидит за «желтым столом» – а значит, знают меньше букв.

– Моя книжка по арифметике! – кричит она, вскакивает со стула и бросается в спальню. – Где моя книжка по арифметике?

– У тебя в ранце, – говорю я, стараясь быть терпеливой. Своим раздражением я могу испортить ей настроение, а следом весь день себе – ведь тогда я до вечера буду грызть себя за то, что я плохая мать, хотя она забудет о случившемся, едва переступив порог школы.

– Ага, – говорит она, берет ранец и улыбается. – Пошли, мамочка!

Теперь, когда наша жизнь уже вошла в колею, превратилась в череду рядовых школьных дней вроде нынешнего, глядя на дочь, я чувствую душевный трепет. Чуть больше месяца назад она была только моей, а теперь у нее началась своя жизнь, неведомая мне. Она вышла в большой мир. Она взрослеет. Она будет отдаляться от меня шаг за шагом, становясь все более чужой и непонятной, пока не покинет мой дом.

– Расскажи все, что было! – прошу я, забирая ее у Фэй после работы. – Все, что было сегодня в школе!

Элли смотрит на меня и смеется, не понимая, почему я так жадно и тревожно ловлю каждое слово.

Я выключаю радио, чтобы ничего не пропустить.

– Что вы делали сначала? А потом? С кем ты играла на перемене? Что сказала миссис Уильямс про твои рисунки? Сколько страниц вы прочли? Чем ты занималась после ланча? Про что был рассказ?

Не скрывай от меня ничего! Не прогоняй меня из своей жизни! Она не возражает против расспросов. Ей нравится рассказывать, что происходит в школе, – про уроки, игры, про маленькие драмы из жизни подготовительного класса. Кто не слушался, кто упал, кого стошнило, чья мама должна родить малыша…

– Когда у Фэй родится маленький? – внезапно спрашивает Элли, прервав запутанное и длинное повествование о том, почему Саманте больше нельзя сидеть с Надей.

– Думаю, к Рождеству.

Дочь улыбается:

– Она будет как Дева Мария. В истории про маленького Иисуса.

М-да. Пожалуй, не совсем.

Мы у дома Фэй. Дверь открывает Саймон.

– Сегодня я сам отвезу девочек в школу, – говорит он, придерживая дверь для Элли. – Фэй еще спит. Джек не давал ей покоя всю ночь.

Теперь по ночам Джек спит крепко, но он простудился, и кашель мешает ему.

– Бедняжка. А ты успеешь, Саймон? Может быть, я сама их отвезу?

– Брось. Не говори глупостей. Ты начала работать совсем недавно! – Он почти сердится. В последнее время он изменился, странным образом стал еще больше самим собой, чем когда-либо. Еще более серьезным, ответственным и заботливым. Но и более сдержанным. – Я уже позвонил на работу, никаких проблем, – говорит он. – Предупредил, что задержусь. Хочу убедиться, что с ними все в порядке. Может быть, Джека нужно показать врачу.

Мне хочется обнять его и сказать, как все мы ему благодарны – я, Элли, Фэй, Лорен, Джек. Как мы рады, что он вернулся. Я никогда не говорила ему ничего подобного, но думаю, что он слышал это от Фэй.

Простил ли он ее?

Она говорит, что не знает. Иногда она замечает его взгляд, печальный и безучастный, но когда он видит, что она наблюдает за ним, то он сразу отводит глаза. О ребенке он говорит так, словно это его ребенок, и в этом нет никаких сомнений. Как будто они всегда собирались завести третьего ребенка.

– Мы никогда не вспоминаем про Нила, – говорит Фэй, и ее глаза наполняются слезами.

– Это лучше бесконечных упреков и ссор.

– Но мы ведем себя так, точно его не было на свете. Как будто он мне померещился.

Возможно, так оно и было.